Страница 28 из 33
«Ага!» — думаю. А сом, каналья, словно понял, что ему круто придется, — как повернет к другому берегу… Решил я не уступать шельмецу. Поднялся у нас бой не на живот, а на смерть. Река и без того бурлила, а тут закипела, как в котле. И… моя взяла! Одолел проклятого — ухватился рукой за сук..
Уселся я на пне поудобней и первым делом укрепил шнур на суке, потом покрепче выругался, растер руки и перевел дух. Сом мой рвал и метал. Шалишь, дружок! Теперь тебе от меня не уйти! Хоть и дорого победа мне досталась, но я не помнил себя от радости. «То-то, — думаю, — удивлю Сергея Ивановича!» Оставил я сома на привязи плавать, соскочил на берег и пошел к нашей стоянке.
Сергей Иванович еще не приходил. А у меня живот с голоду подводило… Принялся я костер раскладывать да ушицу с лучком и перчиком варить.
Вот и уха готова. Чего же это не идет Сергей Иванович? Уж не попал ли где на кабаний клык? Что за радость выслеживать кабанов, не понимаю. То ли дело рыбная ловля… Тут, мешая ложкой уху, услыхал я собачий лай. С горы кубарем катился Амур. За ним брел Сергей Иванович.
— Это еще что за пакость! — крикнул я и, чуть живой от страха, отскочил от костра. Мокрой ложкой перед собой размахиваю: на руках у Сергея Ивановича что-то волосатое да препротивное барахтается.
А он как захохочет:
— Экий же вы трус, батенька! А еще охотник!
— Какой я, к свиньям, охотник… Я рыболов. Бросьте это чудище.
— Чудище!.. — Сергей Иванович даже плечами пожал. — Это — волчонок. Посмотрите, что за красота!
— Бросьте вы его в кусты… На что он вам?
— Вот чудак! Ведь это же редкий случай… Не всякому удается. Впрочем, что вы понимаете. Ведь вы — рыболов… Ваше дело — пескари.
Я обиделся:
— Великое дело — волчонок! Все равно, что щенок… ерунда! Вот если бы вы волка матерого поймали живьем, это так. А то — волчонок!.. Невидаль какая, подумаешь. Кто ловил щенят, тому и волчонка поймать — раз плюнуть!
Сергей Иванович покраснел, как рак. А я его еще пуще раззадориваю:
— Попробовали бы вы поймать голыми руками сома величиной вон с это дерево. А волчонка всякий дурак поймает. Бросьте вы эту дрянь. Садитесь-ка лучше уху кушать…
— Посмотрел бы я, как вы ловите…
— Сомов! — крикнул я.
— Хотя бы и сомов. Пыжиться вы любите, вот что. Кроме дурацких ершей, ни одной приличной рыбы не поймали… А у меня доказательство!
— И у меня доказательство.
— Уха!.. Ха-ха!.. Вижу. Даже Амур, и тот не станет есть ваше доказательство из пескарей.
— Ах! Чтоб вам…
Словно меня удилищем по лицу хряснули, до того взбесила меня его фанаберия!
— Извольте, — говорю, — итти за мной сию же минуту, ежели желаете доказательств. Недалеко… вон до того поворота реки.
— И что же?
— Там увидите.
— Разве для аппетита… Пойдемте… Я жалею, что увлекся этим редкостным экземпляром, — он потрепал волчонка, — и ничего не подстрелил на ужин. От вашей ухи меня заранее воротит. Понадеялся я на ваших обещанных рыбцов. Можно было набить дроздов.
«Ну, погоди, я тебя огорошу — думаю. — Я ж тебя…»
— Куда это вы? — спросил он меня, когда я смело ступил на пень, к которому было привязано мое доказательство. — Уж не думаете ли вы, что и я за вами на пень полезу?
— Никто вас и не просит! — буркнул я.
Вода подо мной стала бурлить, лишь только я ухватился за бечеву и потянул к себе добычу. Сом все еще не хотел сдаваться, хотя и был в полной моей власти. Насечка мертвой хваткой стянула рыбину. Уж я его и так подцеплю и эдак подтяну, — никак не могу ухватить под жабры. Через минуту я упрел, как мышь. А тут еще, как на-зло, стемнело.
— Что вы там возитесь? — спросил меня Сергей Иванович. — Еще в воду бултыхнетесь, как тогда… — и захохотал, собачий сын.
«Погоди ж… Я тебе!..»
Наконец я изловчился, выволок сома из-под корней пня и потянул его к берегу. Сом вконец измучился. Чуть ворочал он хвостищем. Бросил я сома к ногам Сергея Ивановича и придавил рыбину коленкой:
— Вот извольте-с!..
Сергей Иванович долго смотрел на сома, а Амур боязливо обнюхивал чудище. Потом Сергей Иванович присел на-корточки и потрогал… ну, не дурак ли? — сомовий хвост… Я отскочил в сторону. А сом как хватит Сергея Ивановича по уху скользким тяжелым хвостом! Так и покатился бедняга в реку, завопил благим матом:
— Ой! Волчонок!..
Теперь уж я хохотал, как сумасшедший. А Сергей Иванович окунулся раза два, выскочил на берег, как ошпаренный, и давай ругаться на чем свет стоит, поминая волчонка. Оказалось, он как падал, выпустил из рук волчонка, а тот навострил уши — и в кусты. Ну, тут умный Амур (и дернула же его нелегкая) кинулся сломя голову в кусты и догнал волчонка. Не успел Сергей Иванович опомниться, как пес притащил звереныша. Теперь снова налицо были два доказательства…
Через несколько минут я важно волок к костру своего сома. Сергей Иванович плелся, как с поля коровенка, следом за мной с волчонком на руках…
Надетый на кукан[49]), сом плавал под берегом в воде, поводя усищами. Волчонок пугливо косился на огонь и то-и-дело старался вырвать колышек, за который был привязан. Амур слопал свою порцию ухи, распустил слюни и облизывался, сидя в сторонке. Мы… да что о нас говорить!.. Оба мы горевали, глядя, как уха словно куда-то просачивалась сквозь дно котелка. Каждый спешил и обжигался. Сергей Иванович два раза — мне на радость — подавился костью. На беду, котелок оказался для нас маловат…
После ужина Сергей Иванович разлегся на траве и закурил. Я пододвинулся к самому костру. Анафемски подпекало мне голый бок. Наша одежонка висела на жердочках, дымилась помаленьку.
— Н-да… — сказал Сергей Иванович.
Когда говорить нечего — и «н-да» хорошо, особенно на вольном воздухе. Охотники любят это слово, как рыбаки — уху…
Около полуночи чуткое ухо Амура заслышало что-то тревожное. Я заметил, как он стал ерзать и пугливо озираться.
Думаю: «Пошаливает собачонка», — и опять задремал. А беда была на-носу. Никогда не прощу себе, что пошел с Сергей Ивановичем по рыбу. Вот как дело вышло.
По тропинкам, по прелой листве, сквозь чащу кизиля и орешника к нам подкралась самая что ни на есть разматерая волчица, мать волчонка. Ее-то и почуял Амур. Проклятущий волчонок сопел, свернувшись калачиком рядом со мной. Вдруг он вскочил на ноги, рванулся на привязи и задел меня лапой.
Я мигом проснулся. Смотрю, в кустах глазища волчьи горят. Упало у меня сердце… Мигом припомнил я всех святых, даром, что ни одного не знал. Амур завизжал и юркнул под храпевшего Сергея Ивановича. Тот от собачьего тычка тоже подскочил и, выпуча глаза, уставился на меня. Волчица тем временем куда-то исчезла…
Не успели мы опомниться, как волчиха с другой стороны на нас кинулась и так защелкала зубами, что Сергей Иванович, забыв про централку, как языком слизался, даже пяток его я не увидел. За ним стрельнул и Амур. И я (бедная моя головушка!) остался один-одинешенек на съедение зверю… Волосы на голове у меня зашевелились и встали дыбом. Припал я к земле, смерти лютой жду…
Вихрем ринулась на меня волчиха. Свалила меня с ног, смяла, катает по земле. Дрожу весь от боли, отбиваюсь, стиснул руками зверюгу, душу что есть мочи.
Долго мы боролись. У меня последние силы уходят, а враг мой все сильней, все свирепей становится… Вот увидел я над собой разинутую пасть. Руки мои сами собой разжались. Зверь зарычал, впустил клыки мне в горло, и брызнула, рыбацкая кровь…
49
Кукан — веревка с палочкой на конце, продеваемая сквозь жабры рыбы.