Похищенный

А что касается аборта… в общем, это будет конец. Конец всему. Уже ничего нельзя будет исправить. И у Оливера не будет причины когда-нибудь вернуться к ней или хотя бы позвонить.

— Ты права, — пробормотал он, не глядя на нее. — Пожалуй, это и в самом деле лучший выход из положения.

Эмма ничего не чувствовала. Душа ее оцепенела и замерзла. Вот, значит, как. Все. Конец. Она отвернулась.

— Мне и впрямь очень жаль, Эмма, что так получилось. — Голос Оливера звучал расстроенно. — Дело в том, что мы с Шармилой… как бы это сказать… В общем, мне бы не хотелось так расставаться с тобой. В конце концов, нам было хорошо вдвоем.

— Да, — согласилась Эмма. — Хорошо.

Она распахнула калитку, которая, открываясь, заскрежетала по галечнику.

Оливер неловко промямлил:

— Я надеюсь, у тебя все будет в порядке… ты понимаешь…

— У меня все будет прекрасно, — заверила она его. — Что же, прощай.

Эмма оставила его, бледного и потерянного, у калитки под уличным фонарем и решительно зашагала прочь.

* * *

Она не помнила, как добралась домой. Должно быть, мимо проезжал автобус и она села на него. Но воспоминаний об этом у нее не сохранилось.

Позже Эмма без сна лежала в постели и ждала, когда же на нее обрушится боль потери.

— Все кончено, — говорила она себе. — Навсегда.

Странно, но после того как прошел первоначальный шок, она не чувствовала особой боли. Она тщательно обследовала закоулки своей души и рассудка на предмет повреждений, подобно тому, как атлет ощупывает свое тело после неудачного падения. Но пока везде ощущались лишь оцепенение и пустота. Эмма знала, что боль придет позже, что ей придется пройти через все круги ада. Ей предстояло принять нелегкое решение. Она была уже на пятом месяце беременности.

— И что теперь? — спросила она себя, уткнувшись лицом в прохладную подушку. — Что мне делать? — Но никто ей не ответил.

Самым очевидным представлялось сделать то, о чем она говорила Оливеру, и прервать беременность. Ради всего святого, разве может она позволить себе родить ребенка? Она не имела ни малейшего представления о том, как ухаживать за детьми, а тем более — их воспитывать. Откровенно говоря, до сих пор ей даже не приходилось сталкиваться с ними. Денег у нее не было. Помощи ждать тоже было не от кого. Сама мысль о том, что она может стать матерью, казалась Эмме нелепой. Но дни проходили за днями, и, поднимая трубку, чтобы записаться на прием к врачу, она всякий раз клала ее обратно.

Это ведь не просто ее ребенок. Это ребенок Оливера. Все, что у нее осталось от него. А вся проблема заключалась в том, что она до сих пор любила его. Нельзя так просто взять и вычеркнуть из своей жизни человека только потому, что этого захотелось.

И еще одно соображение останавливало ее. Это был внук ее матери. Единственный след, которая она оставила после себя на земле.

Эмма стала очень раздражительной и вспыльчивой. Она даже не могла поговорить с Джоанной, потому что Барри вечно вертелся поблизости, прилепившись к ней, как пиявка. Как-то вечером Эмма пришла домой с работы страшно уставшая. Спина просто разламывалась после долгой поездки в битком набитом вагоне метро. Войдя в гостиную, она застала там Барри. В гордом одиночестве он валялся на диване с расстегнутой ширинкой. Рядом на полу стояли пустая коробка из-под пиццы и две жестянки от пива. По телевизору показывали футбол, и звук был включен на полную громкость, так что в квартире дребезжали стекла.

— А где Джоанна? — поинтересовалась Эмма.

— Она сегодня работает допоздна.

Барри не отрывал глаз от голубого экрана. Судя по надписи в левом углу, «Арсенал» играл с «Уиганом».

— Как ты попал сюда?

— Что?

Брови у Барри удивленно поползли вверх, но матч по-прежнему поглощал все его внимание. И вдруг он подпрыгнул и замахал руками, как мельница.

— Ну давай же! — заревел он. — Обводи его! Там столько места, что хватит для чертова автобуса.

— Я спросила, — Эмма повысила голос, — как ты попал сюда!

Ее голос, резкий и напряженный, вывел Барри из футбольного транса. Он посмотрел на Эмму так, словно впервые заметил, что в комнате кроме него находится еще кто-то.

— У меня есть ключ, — ответил он.

Ключ! У него есть ключ! Черт возьми, что он о себе возомнил?

— Ты не мог бы для разнообразия посмотреть футбол в собственной квартире? — раздраженно бросила ему Эмма. — Ты торчишь здесь каждый вечер. Неужели я прошу слишком многого, если после работы хочу прийти к себе домой и отдохнуть в тишине?

Эта вспышка недовольства явно привела Барри в замешательство. Не сказав ни слова, он встал с дивана и вышел из гостиной. Из коридора до Эммы донеслись его шаги, он направился в спальню Джоанны. Дверь с грохотом захлопнулась.

Когда поздно вечером Джоанна вернулась домой, то, не заходя в гостиную, прямиком направилась к себе. За стеной раздались неразборчивые голоса. Эмме показалось, будто она расслышала свое имя. До самого утра никто из них и носа из комнаты не высунул.

И не успела Эмма оглянуться, как срок ее беременности составил пять месяцев. Джинсы уже не сходились на талии. Казалось, она не вылезает из туалета. А однажды, стоя на кухне в ожидании, пока закипит чайник, она вдруг ощутила резкий толчок под ребрами. Удивленная и встревоженная, она выронила пакетик с чаем и отступила от плиты. И тут снова почувствовала удар. Резкую, тупую боль.

Как толчок ногой.

Ее толкнули изнутри.

Эмма опустила на стол кружку. Медленно положила руку на живот. И снова ощутила толчок. Теперь под ее пальцами чувствовались ритмичные удары.

Сможет ли она теперь сделать аборт? Ведь существует же какой-то закон, устанавливающий крайние сроки.

По мере того как вечер переходил в ночь, Эмма постепенно успокаивалась. Ну что же, хорошо. Ничего не поделаешь. Она родит ребенка. Принятое решение, как ни странно, позволило ей встряхнуться. С нее словно спала пелена оцепенения. Еще четыре месяца ожидания. И тут выяснилось, что времени осталось слишком мало, чтобы успеть сделать тысячу самых разных вещей. Деньги… Работа… Как разобраться со всем этим, она не имела ни малейшего представления. Но как-то же следовало поступить? Впрочем, все эти проблемы носили практический характер. Для их решения необходимо сделать что-то реальное, а уж кем-кем, но непрактичной Эмму назвать было нельзя.

Поэтому первое, что она сделала на следующее утро, — это записалась на прием к врачу общей практики в Клэпхеме. Наверное, ей следует начать с того, что задать несколько вопросов в поликлинике.

Входя в кабинет, Эмма чувствовала, что ее нервы натянуты как струна. Последний раз она была на приеме у врача много лет назад, еще в Бате. Доктора и больницы всегда заставляли ее нервничать. Эмма надеялась, что врач не станет бранить ее за то, что она не обратилась за помощью раньше. Сидя в приемной, она листала журнал и наткнулась на статью под заголовком «Мои роды, превратившиеся в ад, который длился 45 часов». В ней речь шла о роженице, которой исполнилось двадцать девять лет. С фотографии, сопровождавшей статью, на Эмму смотрела усталая блондинка в забрызганном кровью больничном халате и с застывшей улыбкой. На вид ей было лет пятьдесят, никак не меньше. Эмма в страхе всматривалась в снимок. А ведь ей тоже предстоит пройти через это. Определенно, она просто спятила, когда решила оставить ребенка! Может, еще не поздно все переиграть? Она перевернула страницу. Новая статья. «Как удержать своего мужчину». Пожилая женщина бросила взгляд на живот Эммы и улыбнулась. Ответная гримаса, которую сумела выдавить Эмма, лишь с трудом могла сойти за бледное подобие улыбки.

— Эмма Тернер, — объявила регистраторша.

Медсестра проводила ее в кабинет. Доктор Ригби оказалась невысокой и хрупкой женщиной с огненно-рыжими волосами, выглядевшей так молодо, что казалось, будто она еще учится в средней школе. Она склонилась над своим столом, записывая что-то в карточку, и жестом предложила Эмме садиться. В кабинете пахло лимоном. На одной из полок над весами выстроились в ряд телепузики.