Страница 106 из 148
— О-о! Кати, здравствуй! Как мило, что ты взяла на себя этот труд! Ха-ха-хаа! И приехала, как бы это сказать, чтобы снять соломенную корону с головы своего старика?! И помочь ему держать голову прямо?! Но корона уже снята! Ее уже нет! Смотри, вот там она горит…
Каарел затопил у меня в комнате камин, огонь за моей спиной лизал бересту.
— Значит, ты уже знаешь?.. — спросила ты шепотом.
— Знаю, знаю, дорогая…
— …что это какая-то роковая ошибка?
— Знаю, Катенька. И уже забыл! Иди сюда…
Ты подошла ко мне. Как была, в зимнем пальто. Я снял с тебя обсыпанную слезинками растаявшего снега скунсовую шапочку и смотрел в твои большие, озабоченные глаза, силящиеся улыбнуться, пытающиеся понять, как я переживаю случившееся, и готовые следовать за любой моей реакцией: объявить телеграмму Эммануила роковой ошибкой, безответственностью, почти убийством, свинством, пустяком, а мое положение таким, как я решу, — трагическим, комическим или просто никаким. Эта твоя готовность на все была бы оскорбительна, если б я не знал, что за ней несокрушимое решение жены поддержать мужа, когда ему дают подножку. Я посмотрел тебе в глаза и отвел свои, потом уткнулся носом в твою кокетливо-седую прядь за ухом и прошептал:
— Спасибо, дорогая. Сними пальто, и выпьем бутылку маньяли. И расскажи мне, окончательно ли прошел у тебя кашель…
Однако что же все-таки произошло с моей Нобелевской премией, этого я так и не узнал. Позже Эммануил, смущенный, объяснял, что ему дали преждевременную информацию. Ему было так мучительно неловко, что никогда больше я его об этом не спрашивал. Конечно, любопытство толкало меня выяснить, но гордость удерживала. На протяжении семи лет из случайных обрывочных сведений у меня создалось некоторое представление.
Нобелевский комитет стортинга заседал в конце октября. Речь шла о четырех или пяти наиболее серьезных претендентах: швейцарцы Дюкомюн и Гобат, англичанин Кремер, еще — то ли норвежцам, то ли датчанам свой человек — Байер и я. Дюкомюна и Гобата отклонили на простом основании: половина прошлогодних премий пошла в Швейцарию. Но ведь у Швейцарии нет монополии на премии! Сэр Рандал Кремер, в прошлом плотник, фигура, вышедшая из рабочего движения, возможно, некоторым господам показался излишне радикальным. Против Байера, своего человека, у них было, наверно, слишком много аргументов, чтобы его кандидатура могла оставаться. Потом обсуждали меня. Разумеется, вспоминали благоприятное впечатление от Гаагской мирной конференции. Эти впечатления были всего трехлетней давности. Должно быть, они вспомнили и то, в скольких арбитражах за последние годы я прошел между Сциллой и Харибдой и подавил очаги огня, вспыхнувшие в отношениях между государствами. Но кое-кто высказал традиционное сомнение: вправе ли Россия получить премию мира. После чего комитет отложил окончательное решение, но оставил мое имя, так сказать, витать в воздухе. Не знаю, насколько официально или по-домашнему они действуют. Я представляю себе, что, по сравнению с нашим сенатом или даже думскими комитетами, совсем без церемоний и свободно. Ну, на заседаниях у них журналистов все-таки, может быть, и не было. Но тогда они решили впятером пересечь площадь перед парламентом и пойти в ресторан пообедать. Или бог его знает, возможно, они с самого начала обсуждали вопрос в ресторане. И я представляю себе, когда было заказано пиво, за их столом появился, скажем, господин главный редактор «Афтенпоста». Меня могли назвать там только как кандидата. Но газетчики часто предвосхищают события. Тем более в таких странах, где они почти ни за что не отвечают. И в каких-то газетах Христиании наутро напечатали мою фамилию. И уже не как кандидата на премию мира, а как свежеиспеченного лауреата. На следующий день газета могла это опровергнуть, а могла и не опровергнуть. Комитет, разумеется, прочел это преждевременное сообщение и, возможно даже, потребовал опровержения. И на следующем заседании — не знаю, с испуга или самим себе назло, — присудил премию все-таки двум швейцарцам, Дюкомюну и Гобату. Но газетное сообщение о моей премии должно было сохраниться во всех самых крупных библиотеках мира. И через некоторое время на другой стороне земного шара повстречалось мне одетым в куда более солидный костюм. Да-да.
Когда русская делегация в августе 1905 года прибыла в Портсмут, нас считали в некоторой мере гостями президента. Городской голова Портсмута дал в нашу честь небольшое дине. Думаю, что точно такое же он дал через несколько дней в честь японцев. На нашем дине, происходившем в местном казино, представитель государственного секретаря произнес в нашу честь приветственную речь. Для этого он получил из каких-то источников данные о Витте, Розене и обо мне. Витте он приветствовал как самого заслуженного обновителя российской экономики (ну с этим в какой-то мере можно и согласиться, не так ли). О Розене он знал что сказать, что тот большая надежда русской дипломатии и новый русский посол в Соединенных Штатах (первое, конечно, абсурдно, второе совершенно справедливо). Обо мне он сказал слово в слово следующее: здесь, в этом зале, мистер Мартенс не нуждается, чтобы его представляли. Если мы вспомним, что он один из тех троих, которых Европа удостоила своей знаменитой Нобелевской премии мира.
Опять эта роковая ошибка поставила меня в неловкое положение, Не мог же я из-за стола крикнуть представителю государственного секретаря: «Не путайте, сэр!» Тем более что он продолжал говорить, и уже не обо мне, а о глубоком стремлении правительства России к миру, и мое возражение могло бы серьезно повредить этому утверждению. Во всяком случае, все застольное общество, как американцы, так и наши, бросали на меня удивленные взгляды, и, должен признаться, какое-то мгновение я и сам был очень удивлен. И я подумал: что же это означает?! Разве нынче они уже в августе присудили премию мира? Обычно, насколько мне известно, это происходит в конце года. Неужели в этом году они почему-то сделали это раньше — и действительно присудили мне, а я еще об этом не слышал?!
Господин представитель государственного секретаря продолжал говорить, теперь уже о заслуживающем благодарности участии президента Рузвельта в осуществлении того полного надежд начинания, на пороге которого мы все стоим, и Витте с бокалом шампанского в руке иронически буркнул мне:
— Видите, Федор Федорович, за границей вам везет больше, чем дома. Здесь Нобелевская была бы вам обеспечена. Если бы ее давали американцы…
После всех речей мне пришлось отвечать на удивленные вопросы своих и поздравления некоторых американцев и опровергать. «Господа, здесь произошло недоразумение. До сих пор я слышал только, что несколько раз обсуждалась моя кандидатура». Но когда я обратил внимание представителя государственного секретаря на его ошибку (мне невозможно было этого не сделать!), то этот рыжий ирландец с зелеными глазами зубоскала посмотрел на меня и сказал:
— Сэр, я не имел дела с русскими. Я не знаю их характера. И я не понимаю, с чем я столкнулся в вашем лице: с европейской скромностью или с азиатской сверхкритичностью?
— Простите, не понимаю.
— Ну, то, что вы скрываете свои достижения, — как это назвать?
Жестом он подозвал молодого чиновника из американцев и дал ему какое-то распоряжение. Через три минуты тот вернулся с солидной энциклопедией. Не помню, чье издание. С томом на букву «М» год назад появившегося в Нью-Йорке лексикона. В нужном месте было заложено. Представитель государственного секретаря открыл книгу и поднес ее к моим глазам. Я прочел:
MARTENS, Frederic Fromhold de (Russ. Fyodor Fyodorovich Martens), Russian jurist and diplomat: b. Parnu, Estonia, Aug. 27, 1845. He was educated at the University of St. Petersburg, where he is from 1873 professor of international law. Entering the Russian ministry of foreign affaires in 1868, he became legal adviser to the foreign office and represented the government at many international conferences, including the Le Hague peace conference 1899. A recognized authority of international law and a skilled arbitrator, he was awarded the Nobel Peace Prize in 1902. His best known published works are[112]… И еще четыре или пять строк, которые я не стал читать.
112
МАРТЕНС, Фредерик Фромхольд до (по-русски Федор Федорович Мартенс), русский юрист и дипломат: род. в г. Пярну, Эстония, 27 авг. 1845 г. Образование получил в Санкт-Петербургском университете, где с 1873 г. является профессором международного права. Войдя в министерство иностранных дел России в 1868 г., он стал юрисконсультом иностранного ведомства, представлял правительство на многих международных конференциях, включая мирную конференцию в Гааге в 1899 г. Как признанный авторитет международного права и квалифицированный третейский судья, он был удостоен Нобелевской премии мира в 1902 г. Его наиболее известные опубликованные работы… (англ.).