Страница 17 из 20
Боли и правда не было. Было забытье, в котором он падал, как в сорвавшемся лифте в небоскребе, на самое дно, под тихое пищание аппарата, на экране которого обозначался ломаной линией его сердечный ритм.
Глава 4
Вторник, вечер
Говорят: «уходя – уходи». Но куда уйти от человека, если вы с ним помещены в замкнутое пространство, как мышки в стеклянный аквариум?
Марина была явно не рада его видеть. Наморщила нос, поджала губы. На ней были синие джинсы, почти не застиранные, и обтягивающая черная водолазка. Время властно над каждым, но эта женщина сохранилась едва ли не лучше всех в поселке. Разве что лицо ее было чуть одутловатым и не такими густыми стали волосы.
«Опять ты? – говорил ее взгляд. – Да как ты посмел, после всего, что ты мне наговорил?»
Почему он в свое время прикипел к ней? Наверное, дело было в ее внешнем сходстве с… Даже волосы у нее были такие же. И манера откидывать их назад, чуть наклонив голову. И, конечно… общее несчастье. Но оказалось, что одной разделенной боли маловато для того, чтобы построить что-то похожее на счастье.
И хорошо, что они были не наедине. Присутствие Васьки как-то держало их обоих в рамках.
Катастрофа 2013-го года застала Ваську из Долгопрудного молодым пацаном. Он тогда был учащимся ПТУ… А может, колледжа или техникума. Причем сам он этого скорее всего не помнил и говорил, что в первом учебном году больше «курил куришку и бухал бухашку», чем посещал занятия. Он был бабник, сквернослов и балбес. Нос картошкой, веснушчатое рябое лицо – теперь изрезанное морщинами, будто ему было не сорок, а шестьдесят. Марина Ваську терпеть не могла из-за его неинтеллигентной манеры вести себя. А еще потому, что он имел привычку распускать руки – щипать и щупать всех женщин, которых считал свободными и за которых не мог получить в глаз.
Но ей приходилось его терпеть, потому что этими же руками он умел налаживать любые механизмы. Да и, в отличие от того же Жигана, человек он был беззлобный и легкий, даже когда был пьян (он сливал откуда-то из автоцистерны на шоссе спирт высокой очистки).
А еще благодаря Ваське не возникло проблем с подключением экрана – такого, на котором можно было все рассмотреть подробно.
– Ни хрена себе, сказал я себе… – такими комментариями механик сопровождал просмотр диска. «Как раньше, в кино» – подумал Николай.
Кроме сцены на проспекте, больше на записи ничего интересного не было. Только полет над мертвой столицей, над бесконечным полем машин, обретших свою последнюю бесплатную стоянку. С прахом водителей внутри, получивших свою бесплатную кремацию. Судя по ровным рядам автомобилей, люди там погибли мгновенно. Иначе, даже объятые пламенем, машины бы врезались друг друга и вылетали с дороги, как бильярдные шары, – все эти «Форды», «Хёндаи» и «Гелендвагены». А так люди даже ничего не успели понять и наверняка закончили жизнь, проклиная мэра и пробки, и даже не подозревая о занесенной над ними длани Всевышнего.
– Етить твою налево… – произнес Василий, обгрызая ноготь. – Да скока же их там?
– Это еще относительно небольшая пробка. Совсем не «час пик». Когда какие-нибудь шишки с кортежем проезжают, пробки бывают и побольше, – ответил биолог.
Наконец они добрались до момента, где Николай увидел человека в ОЗК. Теперь, рассмотрев его лучше, они увидели, что тот идет, сгибаясь под тяжестью большого рюкзака. Через плечо у него был перекинут автомат – по виду «калашников».
Когда запись дошла до отметки, которую Малютин запомнил, он включил замедленный режим.
– Да в рот компот… – Вася аж заерзал на месте, глядя в экран вытаращенными глазами.
Оно явно было живое. Быстро перемещалось, словно прячась за автомобилями. И приближалось к человеку. А потом и это нечто, и человек в костюме химзащиты исчезли из поля видимости, потому что аппарат полетел дальше, безразличный к тому, что происходило внизу.
Марина смотрела молча, лишь лицо ее то бледнело, то наливалось краской.
– Я так и знала, – наконец произнесла она. – То, что столица погибла… это своего рода секрет Полишинеля.
– Какого шинеля? – поднял брови Васька.
– Да и про другие города… я тоже не сомневалась, – проигнорировав его вопрос, продолжала она. – Мы очень многого не знаем о мире, в котором теперь живем. Сидим здесь, как хомяки, доедаем свои запасы…
– Но люди-то в Москве есть, – произнес Малютин.
– Люди? На сотню тысяч мертвых увидели одного живого. И прячутся, как мы. А на открытом месте без костюма не пройти. Хорошая жизнь…
– Другой нет.
– Может, где-то и есть. Но далеко. Знаешь, я видела птицу… – ее голос стал задумчивым. – В бинокль. Я в него иногда смотрю на Москву, когда нет облаков.
– Мне давно птицы не попадались. Даже обычные грачи и воробушки. Никитич подстрелил какую-то курицу – и уже радость. Какую еще птицу ты видела?
– Да уж не синюю птицу счастья и не аиста, приносящего детей… Но и не ворону, – произнесла женщина задумчиво. – Я хоть и школьницей была, когда конь бледный пришел, но хотела поступать на астрофизику… Смешно, да? Все отговаривали. Зачем, мол, бабе на звезды смотреть? Зато я знаю, что такое угловой размер. И как, исходя из него и расстояния, определить реальные размеры объекта. А если я скажу, что у нее размах крыльев метров десять, ты не решишь, что я сумасшедшая?
– Я сейчас не удивлюсь даже Иисусу с эскортом ангелов. А тут какая-то птичка… – фыркнул биолог. – Может, это альбатрос. Или гриф. Из зоопарка.
– Ты все шутишь. А у меня есть другое объяснение.
Ему показалось, что она немного оттаяла. «Может, не все так безнадежно?» – подумал он и подсел поближе. И плевать ему было на то, что сволочь-механик криво усмехнулся.
– Понимаешь, она кричала, – продолжала Марина. – Меня пробирало прямо через кожу. Кричала она так, будто ей очень плохо. Будто она самое одинокое во всем мире существо… И будто она оплакивает Землю, и человечество, и нас.
– Да хватит уже. – Василий доел свою тушенку прямо из банки, но взять вторую не решился. – Достало нытье и депрессняк. Птица у нее кричала… А конь – бледный… Болел, что ли, он или накурился?
– Ну ты и придурок, Вася, – не выдержала завскладом. – Это из Иоанна Богослова.
– А тебе меньше пить надо. Ладно, давайте второй файлик запустим.
Вторая запись оказалась совсем короткой. Погода там была хорошей, и ровный полет аппарата под серым небом не предвещал ничего стоящего внимания: все тот же мертвый ландшафт внизу, по цвету похожий на небо.
Запись включилась, когда беспилотник пролетал над жилым районом, месторасположение которого Николай бы сроду не определил, – такие же типовые районы есть (или были) в каждом городе – от Калининграда до Владивостока: пятиэтажные «хрущевки», торговые павильончики, «девятки» и «Нивы» во дворах, детские площадки.
– Вакцина, – вдруг произнес Василий. – Ну точно она!
– Что? – хором переспросили Малютин с Мариной.
– Сергиев Посад-6. А по-простому – поселок «Вакцина». Мой дядя там жил. Я там бывал, когда совсем шкетом был. Примерно в этих местах. Это, типа, военный городок, но туда, типа, автобус ходит.
Его даже никто не поправил. Говорить о явлениях прошлого в настоящем времени было у них делом обычным.
Между тем городской микрорайон на записи уступил место ровным рядам елей или сосен. Деревья были черные и голые, что подтверждало теорию Николая о том, что хвойные леса не имели шансов уцелеть вблизи от мест заражения. Он вспомнил знаменитый «ржавый лес» вокруг Чернобыля. Теперь такие были повсюду.
Аппарат сбросил скорость. Лесопосадки внизу закончились. Впереди в обе стороны от дороги, которая уперлась в пропускной пункт со шлагбаумом, тянулась железобетонная стена с колючей проволокой. Куда более основательная, чем вокруг их поселка.
Асфальтовая дорога за ней сменилась бетонной. Первым стояло здание, похожее на административное. На какой-нибудь горсовет. На нем был даже флагшток, но сам флаг отсутствовал. Остальные строения россыпью стояли поодаль: частью обшитые пластиком, а частью – из простого серого бетона. Голый конструктивизм и никаких архитектурных изысков в духе «сталинского ампира».