Охотница и чудовище

Девушка лежала в центре комнаты, на полу. Сломанное тело ее походило на выброшенный из бутика манекен, едва прикрытый длинным, разодранным в нескольких местах коктейльным платьем. Испещренные кровоподтеками руки, спина, выгнутая там, где не должна гнуться, вместо половины лица – кровавая каша.

Сломанная ключица острыми костяными пиками вышла наружу. Струйки бурой жидкости нитками расползлись по нежно-розовой ткани, спускаясь на пол.

Контраст невинного цвета платья, тонюсеньких бретелек на худеньких плечах, и тела, которое словно рвал дикий зверь, заставил меня сглотнуть. Мерзкий, колючий ком в горле не поддавался, застрял, глаза увлажнились. Я стиснула зубы и кулаки, сдерживая слезы. Девушка была намного моложе других жертв – неоперившийся птенчик, что наряжается в мамино платье, чтобы взрослые мужчины оценили расцвет ее женственности. От этой мысли мне стало еще хуже.

Девушка приглашающе раскинула ноги, согнула колени. Знакомая поза жертв наших чудовищ. До жути знакомая.

Крови вокруг почти не было. Нулячий белый паркет казался слишком чистым, слишком девственным для отвратительной картины.

Новая жертва. О ней опять писала «Фальстране» – заштатная газетенка, что киоскеры брезгливо швыряют в папку для бесплатной прессы. Зато ее виртуальный портал гудит от комментариев, подвисает от лавины запросов.

Макс встал, сходил на кухню, и пока я читала заметку про искромсанную модель, принес мне чай, а себе – кофе.

Балетный гостил у меня не раз и чувствовал себя как дома.

Стряпать Макс обожал. Это успокаивало его, воодушевляло, но сам балетный клевал как птичка. Иной раз, на встрече «могучей четверки» в кафе, мы с Магнолией стыдились своего обжорства, пока Макс лениво пощипывал мини-сэндвич или сырную нарезку.

Мерное гудение кухонной техники оповестило меня, что балетный занялся любимым делом. Новости встревожили его всерьез.

Не мудрено! Раньше чудовище не уродовало жертвы. Пило кровь, разодрав шею, и бросало мертвое тело на месте преступления. Откуда эта ярость? Эта жестокость? Ни картра, ни эмкре не кромсали добычу. В груди расчетливых хищников не сердца – кусочки льда. Нет в них места для безумной ярости, гнева и мести. Голод гнал эмкре и картра за жертвой, а сытость уводила прочь.

Тот, кто набросился на девушку, жаждал ее боли, стонов, мольбы о пощаде. Для картры и эмкре это все равно, что купить вкуснейшее вино и нечаянно расколоть бутылку по дороге домой. Увидеть лишь как впитывает земля настоянный годами напиток, поймать изысканный запах. И уйти, не солоно хлебавши. Сладкие гормоны – пища чудовищ – сменились бы желчной горечью гормонов ужаса и страданий.

И значит, все наши выводы ложны.

Я встала, потянулась, разминая затекшие за ночь в кресле мышцы. Взяла халат и побрела в ванную.

Максу не впервой ночевать у меня, как и не впервой видеть меня голой. Я не в его вкусе. Балетному подавай хрупких до костлявости гуттаперчевых фей.

Женщины из плоти и крови, как мы с Магнолией, для него слишком тяжеловесны, грубо скроены.

Пока я занималась собой, Макс бродил из гостиной на кухню, колдуя над очередным кулинарным шедевром.

А когда я закончила, надев трикотажные брюки с кофтой, на столе для десяти персон – так гласил ценник в магазине – дымились румяные тосты и сырные булочки. Чайник и кофейник напоминали о том, насколько не совпадают наши с балетным пристрастия к напиткам.

Смесь горьковатого аромата свежесваренного кофе с ментолово-ромашковым запахом чая перебивал запах чудесной выпечки.

Я присела к столу и захрустела тостами.

Макс взял поджаренный хлеб и, отщипнув пальцами кусочек, задумчиво произнес.

– Нам надо собраться снова. Всем. Тебе, Магнолии и Зандре. Это не те чудовища, о которых мы думали. Это что-то гораздо страшнее. Опасней и свирепей. И оно явно себя не контролирует.

– Что ты хочешь этим сказать? – холод в желудке заставил меня прервать трапезу.

– Я хочу сказать, красавица моя, – наставительно выдал Макс – привычно закинутая на колено нога его, начала раскачиваться. – Что он убивает легко, если жертва не выводит из себя. А если выводит – теряет контроль.

– Интересно, откуда такие выводы? – голод поборол во мне и страх, и отвращение. Я снова захрустела идеально поджаренным тостом.

– Первые жертвы, – Макс отправил в рот крошечный ломтик хлеба. – Почти не были растерзаны. Единичные раны, синяки от мощной хватки, ссадины не в счет. А эта… сама видишь, – его брови сошлись над переносицей, маятник ноги ускорился.

– А может это кто-то другой? – уточнила я, дожевывая тост, и берясь за следующий.

– Исключено, – Макс отверг мое предположение так, как отвергает учитель неверное решение задачки. – Данные вскрытия показывают, что кусали их тем же способом. В слюне нападавшего те же вещества, ДНК совпадает.

– И какое ДНК? – признаться, я не дочитала до этого момента.

– ДНК как ДНК, – пожал плечами Макс. – Ты прекрасно знаешь, что чудища мимикрируют под людей. Разницу в наших ДНК приборы пока не видят. Не изобрели еще люди таких устройств.

– Это что? Совет? Без меня?

Я подпрыгнула от радости, заслышав низкий, с хрипотцой, до ужаса сексуальный женский голос. Помятая, слегка опухшая Магнолия уже сняла туфли и нацелилась на тарелку с выпечкой.

Жива и невредима! Слава богу! Мы с Магнолией давно обменялись дубликатами квартирных ключей, вызнали оружейные тайники друг друга.

Я рванула на кухню, за новой кружкой. А подруга, как ни в чем ни бывало, уселась в мое кресло, откусила булочку, запивая моим же чаем.

Когда я вернулась в гостиную, Магнолия и Макс обсуждали вчерашний вечер. Как всегда подруга бешено жестикулировала, бубнила с набитым ртом, привставала, чтобы взять слово, но смешной при этом не выглядела. Скорее забавной, как девочка-егоза, что умиляет своей непосредственностью. Даже по-хомячьи набитые щеки придавали Магнолии особого шарма.