Страница 11 из 11
И от него не исходила опасность. Точнее, исходила, но не для меня. Я видела аурным зрением, ощущала инстинктивно – Мейзамир не обидел бы меня, не задел бы резким словом, не причинил бы ненароком боль.
Я села за столик и принялась жевать тост, вкус которого внезапно стал травянистым, никаким.
*** Мейзамир
Меня тянуло к ней как магнитом. Так тянет к еде, когда тело близкО к разложению.
Будь я человеком, лишь легкая заинтересованность тронула бы душу. И кто знает, переросла бы она во что-то серьезное или нет. Или другая, мимолетная страсть унесла бы меня прочь от незнакомки, к другой красоте, другому теплу.
Но я не человек.
Зеркальце, серебряная безделушка, помогла мне попасть в ее дом, вырвать ее слово.
Мы двигались по комнате – ее шаг, мой шаг, ее маневр, мой маневр. А ее друзья следили за нами, как за канатоходцами под куполом Цирка.
Я не чувствовал ни рук, ни ног, лишь грохот сердца в ушах, лишь желание, лишь тяжелый воздух в груди, плотный, как вода.
Я не мог оторваться от ее глаз, но оторвался, когда надо было уйти.
Десять – цифра соблазнения у рирров. Если женщина твоя, смотришь, чувствуешь – твоя и все тут – просишь десять встреч. Ни единой больше, ни единой меньше. И соблазняешь, и показываешь, как с тобой прекрасно, и как без тебя плохо. Убеждаешь – как с тобой легко, и как безопасно.
Для рирра та самая, что тронула его сердце, уже часть его самого.
Я едва сдержался, отвлекся на Еслену, чтобы не броситься, не порвать на куски женоподобного красавчика в ее кресле. Но что-то подсказывало – не так он прост. И дело даже не в том, что передо мной, в расслабленно-выжидающей позе сидел охотник за такими, как рирры. И не в том, что Чернобровая развалилась тут же, изучая меня, как в кафе, словно быка-производителя. Дело в том, что сердце выпрыгивало из груди, а Еслена отскакивала от меня, как от чумного. Я не понимал ее, не мог разгадать. Индиго ли, охотница ли, женщины всегда млели от меня. Я вертел ими, пользовался, без особого труда добивался желаемого. Я пил индиго не раз и не два. Не таких сильных, как Еслена. Их – наперечет. Наверное, поэтому они – все как один – заделались охотниками. Но я питался индиго много лет, сберегая хрупкие жизни смертных. И ни одна из них не помнит меня, не укажет пальцем. Даже сверхрегенерация индиго на моей стороне.
Крохотные ранки на шее Магнолии, словно десятки уколов тончайшими иглами, заросли бесследно. Никто не заметил их, даже она сама.
Чернобровая оправилась быстро – сидела, хрустела булочками, наблюдала за мной и Есленой. А красавчик отпускал едкие замечания. Я еще встречу его, охотника, где-нибудь во мраке ночной улицы. Подкараулю и мы решим наши разногласия по-честному, как мужчина с мужчиной, как хищник с хищником.
Мне понравилось как кто-то, быть может, такой же рирр, как и я, расписался на его лбу. Еле заметный шрам, а сколько удовольствия понимать, что никогда ему не быть таким идеально красивым, как я. Я уже не говорю про уродский толстенный ноготь – словно несколько ногтевых пластин кое-как наросли друг на друга. Верный признак того, что ноготь вырывали. С темным наслаждением я думал о боли, что пережил красавчик. О том, что могу положить перед Есленой свои удлиненные, правильной формы ногти, а не стеснительно прятать их, загибая палец вовнутрь, как делал охотник.
Уходя от Еслены, я заметил, что она с друзьями изучала кровавые происшествия.
Отца беспокоили многочисленные жертвы. Он боялся, что в нашем мире возродились старые расы. Мы мысленно похоронили их, потому что давно не встречали. Но никто не видел их гибели, не находил их скелеты, не входил в пустынные подземные города. Они могли выползти из темного логова, как склизкие черви из рыхлой почвы. Прийти в мир людей, чтобы восстановить утраченные за вековой сон силы. Или того хуже – чтобы пробудить самых древних.
И я испугался. Чувства – человеческие, утомительные – накрывали одно за другим, не давая ни минуты, чтобы привыкнуть, адаптироваться. Я боялся за Еслену. Я видел – охотники нацелились на тех, кого не принято поминать в нашем мире вслух. Я понимал – они не отступят. Сильнейшие индиго, сверчеловеки, полагали, что все им по плечу.
Я вызвал слугу из родного мира. Надо сообщить, что остаюсь тут, рядом с Есленой. Охранником, приблудным дворовым псом, что спит в конуре, но перегрызет глотку ради хозяйки.
И пока энергетическое письмо летело сквозь пространство, я отправился к владелице дома Еслены. Я намеревался выкупить любую квартиру, поближе к охотнице. И сторожить ее, днем и ночью.
Другие планы еще не дозрели в голове. Десять свиданий, у меня только десять свиданий. Эта мысль отрезвляла, отгоняя дурман воспоминаний о встрече с Есленой. Охлаждала, ненадолго снимала жар, завладевший нижней половиной тела и головой.
Есле-ена… Мне нравилось перекатывать на языке ее имя, мысленно произносить его, растягивая гласные. Есле-ена-а…
Утренняя дымка медленно, но верно освобождала улицы города. Ночная прохлада схлынула, солнце прогревало воздух и землю.
Взмыли в небо машины – люди спешили по будничным делам. Погасли неоновые вывески – давно в них не было этого газа, а название так и осталось. Высокие ограды вокруг домов под напряжением выпускали смурных горожан на работу, сменить уют жилья на отчужденную атмосферу офисов.
Еслена никуда не торопилась. Надо выяснить – работает ли она. И если да, то где?
Найти адрес домовладелицы оказалось плевым делом – он выделялся жирным шрифтом на всех подъездных объявлениях. Хозяйка стройфирмы торопилась избавиться от остатков квартир, в уже почти целиком заселенном доме.