Страница 24 из 25
Визуальное сходство произведения Парланда с храмом Василия Блаженного усматривают в форме глав и шатрового завершения. Скорее, прием постановки шатра на основном объеме здания мог быть подсказан московской церковью Рождества в Путниках (1649-1652 гг.). Парланд дал реплику ее центрального шатра (не очень развитого по вертикали) с одним рядом окон-слухов, с крупными проемами яруса звона, имеющими килевидное завершение, лишь превратив открытый звон в световой барабан. От Василия Блаженного позаимствованы только полихромные главы, покрытые шашками или витыми жгутами, а также полуциркульные кокошники со «стрелами». Впрочем, подобные детали встречаются и в Путинковской церкви, и в более поздней церкви Николы «Большой крест» в Москве и других.
Собор Воскресения Христова. Крыльцо. Фото 2000-х гг.
Почти все элементы объемной композиции и декора перенесены из памятников Москвы и Ярославля XVII века. Декоративная кирпичная облицовка, рельефное пестрое узорочье стен были одними из главных выразительных средств русского зодчества того времени. Световые барабаны характерны для ярославских церквей, которыми навеяны и прием ложной галереи, и форма лопаток с изразцами в ширинках (некоторые из них повторяют детали керамического убранства церкви Иоанна Предтечи в Толчкове). Обработка глав напоминает о московской церкви Троицы в Никитниках. Оформление входов представляет собой комбинацию шатровых рундуков московского типа с ярославскими фронтонными крыльцами. Карниз, насыщенный декоративными поясками, мог быть подсказан церковью Николы в Пыжах, а сплошной ковер ширинок с изразцами на стенах колокольни – церковью Николы в Хамовниках (обе в Москве).
Существенную роль в облике храма Воскресения, как и в постройках XVII века, играют наличники окон. В нижнем ярусе средней части здания введены обрамления со «штучным набором» и сложным тройным завершением, в которое вкомпонована розетка, – этот мотив известен по той же церкви в Путниках. Тип наличника с поднятым килевидным кокошником (боковые прясла) взят от Николы в Хамовниках. Оригиналами для очелий в виде двойных килевидных кокошников (верхний ярус) могли послужить аналогичные детали Троицкой церкви в Останкине и других памятников Москвы и Ярославля XVII столетия.
Новыми приемами, решенными «в духе требуемой эпохи», Парланд считал крупные «фронтонные кокошники» северного и южного фасадов и наружную отделку главной апсиды. Впрочем, подобная форма кокошника явно восходит к традиционному типу покрытия «бочкой», а высокие окна с длинными колонками на центральной апсиде напоминают сходный мотив подмосковных церквей Благовещения в Тайнинском и Тихвинской в Алексеевском.
Показательно, что, хотя храм Василия Блаженного не был в числе исходных прототипов, впоследствии Парланд находил параллель с этим величайшим произведением древнерусского зодчества. В издании о церкви Воскресения он даже пренебрег хронологией и включил памятник в ряд «выдающихся образцов времен московских царей XVII века»[103]. И все же впечатление сходства этих двух сооружений является мимолетным и скорее мнимым, чем действительным.
Собор Воскресения Христова. Южный фасад. Фргамент. Фото 1970-х гг.
Метод эклектики отличался особым подходом к интерпретации наследия. Художественные вкусы той поры отождествляли красивое с богато украшенным. Поэтому Парланд отбирал из первоисточников наиболее богатые, декоративное насыщенные формы.
Облик храма характерен многоречивостью, обилием деталей, щедрой палитрой отделочных материалов, яркой пестротой колорита. Композиция рассчитана на долгое пристальное рассматривание. Свойственная поздней эклектике боязнь простоты привела к тому, что фасады буквально испещрены многослойным декором. Отличаясь повышенной активностью, он как бы дематериализует тектонику стен и объемов, превращенных в канву для архитектурного «узорочья». Эта особенность отвечала парландовской трактовке своеобразия древнерусской архитектуры, которое он усматривал прежде всего «в оригинальной разработке деталей и в особенности в орнаментации»[104].
Для большей убедительности и узнаваемости зодчий утрировал приметы «самобытности». С археологическим педантизмом он подбирал и при этом сгущал типично «русские» черты. В то же время, как представитель академической школы, он стремился приблизить прообразы «к идеалу совершенства», прибегая к принудительной симметрии и регулярности, подчеркнуто правильной, по-чертежному жесткой прорисовке деталей. Поэтому здесь нет ни мягкой пластичности, ни живой свободы, свойственных древнерусским строителям. Иной характер сообщают внешнему облику здания и отделочные материалы – гранит и мрамор, подчеркивающие его импозантность, зигерсдорфский облицовочный кирпич, часто употреблявшийся в постройках «кирпичного стиля».
А. А. Парланд. Храм Воскресения Христова. 1890-е гг.
В объемной композиции храма прослеживаются разные, иногда противоречивые темы. Здание (длиной 57,6 м) поставлено перпендикулярно набережной, причем колокольня из-за привязки к «памятному месту» выдвинута в русло канала. По той же причине она будто вдавлена в основной массив сооружения. Грузная колокольня высотой 62 м вносит динамическую напряженность в общий силуэт – в противовес пирамидальности центральной части. Крупномасштабный восьмерик с шатром, поднимающимся на высоту 81 м, подавляет группу угловых глав, в которую включается и купол колокольни. Западная и восточная стороны храма построены строго симметрично, со ступенчатым нарастанием масс. При асимметрии северного и южного фасадов на них резко акцентирована средняя ось. Организация четырехстолпного трехнефного интерьера четко выявлена снаружи лопатками, но ряд элементов (например, ложная аркада) не связан с внутренней структурой.
Произведение Парланда, несмотря на продуманный отбор острохарактерных мотивов и деталей, заимствованных от древних памятников, получилось в целом не похожим ни на один из прототипов. Результат оказался качественно иным, нежели его слагаемые. И это отличие было обусловлено не только переводом образцов на язык эклектики, не только особенностями местоположения храма. В его образе естественно выразился дух времени и последовательно воплотилась конкретная мемориальная программа. Это апофеоз идеи русского православного храма эпохи последних Романовых.
При всей содержательной глубине здание производит во многом театральный эффект. Общее впечатление создается усложненным силуэтом, безудержной щедростью и разнообразием форм, пестрым ковром узоров, сверканием и переливами колорита мозаик, эмалей, изразцов, дробностью отшлифованных деталей. Восприятие меняется в сумерках, когда скрадывается резкость его черт и красок, и за ней проступает пластическая экспрессия архитектурных масс. При обходе здание раскрывается в новых аспектах, приходят в движение крупные объемы и хоровод его глав.
Следует отметить, что градостроительная ситуация Спаса на Крови сложилась во многом случайно, вернее, вынужденно – вопреки замыслу Парланда. Пространство Конюшенной площади не было расширено. Западный фасад с колокольней обращен не к площади, а к узкой набережной, и его пирамидальная композиция теряется в сильном ракурсе. Основным оказался южный фасад, обращенный в сторону Невского проспекта. Здание эффектно контрастирует с линейной перспективой канала, а при взгляде издали его асимметричный силуэт уравновешивается башней дома компании «Зингер» (1902-1904 годы, архитектор П.Ю. Сюзор). Вид на церковь с разных сторон открывается неожиданно, и это усиливает черты живописности в архитектурном пейзаже. Асимметричная постановка храма в городском пространстве противоречит петербургским правилам регулярности, но совпадает с традициями древнерусского градостроительства.
103
Парланд А. Указ. соч. С. 2.
104
Там же. С. 1.