Страница 29 из 31
Как наука семантика оформилась и функционирует в рамках лингвистики (лингвистическая семантика), однако сегодня данный термин все чаще используется в других гуманитарных дисциплинах: культурологии, искусствознании, литературоведении и т. д. По большому счету семантика выходит за рамки отдельных наук; одно и то же значение может быть выражено с помощью различного материала, но язык был и остается наиболее удобным и экономным средством выражения содержания, поэтому семантический подход активно применяется относительно тех или иных форм словесности.
Безусловно, изучение содержания литературного произведения началось задолго до возникновения семантики. Наверное, справедливо утверждать, что толкование текстов длительное время было основным, если не единственным (хотя нельзя забывать о «Поэтике» Аристотеля), способом их анализа. В период романтизма в работах Ф. Шлейермахера данный подход получил название герменевтического и таким образом был связан с традицией толкования священных текстов [Зинченко 2002: 132–133][44]. В дальнейшем герменевтика была развита историком В. Дильтеем, философами Г.-Г. Гадамером и П. Рикером; постепенно возник ее специфический терминологический аппарат, используемый и современными литературоведами: «герменевтический круг» (процедура повторного чтения текста, неизбежно углубляющего его понимание), «интроспекция» (вглядывание внутрь себя, постановка себя на место персонажа), «эмпатия» (сопереживание персонажу). Произошли и заметные эпистемологические перемены: если Ф. Шлейермахер и В. Дильтей допускали окончательное постижение смысла, его исчерпание, реконструкцию, даже в чем-то додуманную за автора, то представители поздней герменевтики, в частности рецептивной эстетики (Р. Ингарден, X. Яусс, В. Изер), считают возможным лишь конструирование содержания произведения, очевидно принадлежащее уже не писателю, но читателю, исследователю [Западное литературоведение XX века 2004: 350]. Р. Ингарден пишет по этому поводу: «…Произведение художественной литературы не является, строго говоря, конкретным (или почти конкретным) объектом эстетического восприятия. Оно, взятое само по себе, представляет собой лишь как бы костяк, который в роде отношений дополняется или восполняется читателем, а в некоторых случаях подвергается также изменениям или искажениям» [Ингарден 1962: 72].
Перед нами важнейшая эпистемологическая дилемма, о которой не задумываются многие литературоведы. Можно ли утверждать, что исследовательская трактовка способна быть адекватной писательскому тексту? На наш взгляд, даже на уровне мотива происходит не столько его реконструкция, сколько конструирование, причем во многом обусловленное гипотезой ученого. Эта конструкция может казаться близкой к истине, но не абсолютной, что не отменяет ее научного характера (вспомним идею К. Поппера о научности только тех теорий, которые могут быть опровергнуты [Поппер 2005: 38]).
Г.-Г. Гадамер предлагает некоторые приемы ограничения относительности исследовательской гипотезы. Прежде всего, он предлагал уделять особое внимание «предрассудкам» эпохи, т. е. тем ментальным установкам, которые предопределяют взгляд автора на мир [Гадамер 1988: 329]. Другими словами, толкование текста должно быть историчным.
На герменевтическую традицию опираются многие другие литературоведческие подходы: биографический, сравнительно-исторический, культурно-исторический, психологический, социологический и пр. В том или ином виде их также интересует соотношение между означающим и означаемым, между языковым материалом и референциональной сферой, сигнификативной или денотативной.
В лингвистической семантике существует ряд понятий, которые на разном уровне описывают содержание высказывания (в нашем случае текста, сегмента текста). Для многих ученых актуально разграничение значения и смысла: значение – языковая единица семантики, совокупность всех характеристик объекта, данная в словаре, некий инвариант; смысл – речевая единица семантики, значение, данное в индивидуальном восприятии человека (писателя), конкретная реализация инварианта [см. об этом Алефиренко 2005: 69; Тюпа 2006: 24]. С этой точки зрения, в литературном произведении мы имеем дело лишь со смыслами, реализующими значения в определенном контексте. Если говорить непосредственно о нашем объекте исследования, то значение смерти зафиксировано в словарях (в другом, не лингвистическом виде – и в энциклопедиях), а смысл смерти – в индивидуально-авторских художественных системах как масштабных высказываниях, хотя разделить эти явления полностью не представляется возможным.
В то же время основным термином, применяемым для изучения семантики, является понятие концепта (см. 1.3). В лингвистике под концептом понимается «мысленный субстрат значения, на котором лингвокреативное мышление наращивает различные смыслы оценочного, эмотивного и экспрессивно-образного характера» [Алефиренко 2005: 63]. Таким образом, ядром концепта является языковое значение, которое осложнено смыслами индивидуально-психологического и коллективно-ментального (исторического, этнического, социального) происхождения.
Концептологический анализ предполагает выявление компонентов значения (поэтому его еще называют компонентным) – сем, «минимальных выделяемых смысловых элементов содержательной структуры слова» [Там же: 198]. Отличие сем друг от друга обусловлено их выраженностью через различные лексемы, конкретным контекстом функционирования знака, его месторасположением на оси высказывания. Частотность употребления тех или иных компонентов значения, релевантность одних и второстепенность других, синонимичность или антонимичность их друг другу – все это формирует определенные отношения между семами и приводит к структурированию концепта.
Следовательно, содержание языковых единиц имеет внутреннюю структуру. То же самое можно сказать и о мотиве, который, напомним, считается семантико-структурным элементом. Ядро этой структуры выделяется при формулировке мотива как инварианта (функции, мотифемы). К примеру, словосочетание «мотив смерти» не отражает все многообразие выразительных средств, способных описать изучаемый компонент текста. Здесь схватывается суть, средоточие, «обобщенное значение» мотива как вариации (алломотива), реализуемой в конкретном литературном произведении. И. Силантьев отмечает семантический характер инварианта, рассуждая о функциях В. Проппа: «Прибегая к семиологической терминологии, можно заключить, что функция – это генеральная сема или совокупность генеральных сем, занимающих центральное и инвариантное положение в структуре вариативного значения мотива» [Силантьев 2004: 27].
Поэтому проблема конструирования (реконструкции) мотива вообще в первую очередь семантическая. Словосочетание «мотив смерти» указывает на архисему (генеральную сему) танатологического элемента и означает прекращение жизни человека (персонажа). Зачастую эта формулировка охватывает все типы смерти: «естественную», случайную, убийство, самоубийство, танатологическую рефлексию, умирание, посмертное существование, хотя они могут становиться и самостоятельными семантическими инвариантами (мотив самоубийства, мотив убийства). Нельзя также не заметить, что при определении архисемы речь идет в первую очередь о предикатах. Далее в дело вступают дифференциальные семы, которые конкретизируют танатологическую ситуацию, характеризуя актантов и сирконстанты (субъекта, объекта, причину, орудие, пространство, время и пр.), отражают конкретную вариативность мотива смерти: Позднышев убивает свою жену из ревности, Иван Ильич умирает от неизвестной болезни, Козельцев погибает во время осады Севастополя, Поликей заканчивает жизнь самоубийством из-за потерянных денег и т. д.
Как известно, кроме денотативного значения, связывающего знак (символ) с определенным объектом из окружающего мира, существуют и коннотативные семы (см. [Эко 2004: 61, 69]), отражающие ассоциации носителя или производителя семиотического элемента, связанные с употреблением знака. Простейшие ассоциации носят эмоционально-экспрессивный характер, тогда к основному значению добавляются так называемые эмоционально-экспрессивные семы, выражаемые напрямую, через языковые формы или через общий настрой эпизода (модус художественности, пафос). Могут быть и более сложные коннотации, связывающие семиотические элементы с ментальными представлениями эпохи, социального слоя, философскими идеями писателя, интертекстуальными реминисценциями, требованиями жанра или стиля и т. и. Здесь мы переходим уже в область прагматики, изучающей отношение к знаку его носителей, производителей и реципиентов (автора, нарратора, читателя).
44
В. Никитаев применяет этот подход непосредственно к феномену смерти, образуя понятие «герменевтика смерти» [Никитаев 2005].