Лед

Грудина треснула. Лед посыпался на пол. Из-под прорванной кожи скупо брызнула кровь. Парень бессильно повис на веревках. Голубые глаза закатились. Черные ресницы затрепетали.

Трое слушали. В груди парня раздалось слабое прерывистое ворчание.

– Есть! – дернулся Уранов.

– Господи, воля твоя! – Горбовец отбросил молот.

– Так и думала! – Рутман радостно засмеялась. Дула на пальцы.

Трое приникли к груди парня.

– Говори сердцем! Говори сердцем! Говори сердцем! – громко произнес Уранов.

– Говори, говори, говори, милой! – забормотал Горбовец.

– Говори сердцем, сердцем говори, сердцем… – радостно прошептала Рутман.

В окровавленной посиневшей груди возникал и пропадал странный слабый звук.

– Назови имя! Назови имя! Назови имя! – повторял Уранов.

– Имя, милой, имя скажи, имя! – Горбовец гладил русые волосы парня.

– Имя свое, имя назови, назови имя, имя, имя… – шептала Рутман в бледно-розовый сосок.

Они замерли. Оцепенели. Вслушивались.

– Урал, – произнес Уранов.

– Ур… Ура… Урал! – Горбовец дернул себя за бороду.

– Урррааал… ураааал… – Рутман радостно прикрыла веки.

Счастливая суета охватила их.

– Быстро, быстро! – Уранов вынул грубой работы нож с деревянной ручкой.

Перерезали веревки. Содрали пластырь со рта. Положили парня на бетонный пол. Рутман притащила аптечку. Достала нашатырь. Поднесла. Уранов положил на побитую грудь мокрое полотенце. Горбовец подхватил парня под спину. Осторожно встряхнул:

– Ну-ка, милой, ну-ка, маленькой…

Парень дернулся всем хилым телом. Ботинки на толстой подошве заерзали по полу. Он открыл глаза. Тяжело вдохнул. Выпустил газы. Захныкал.

– Вот и ладно. Поперди, маленькой, поперди… – Горбовец рывком поднял его с пола. На кривых и крепких ногах понес к машине.

Уранов поднял молот. Разбил лед об пол. Рукоять кинул в холодильник. Закрыл. Понес.

Парня посадили сзади. Горбовец и Рутман сели по бокам. Поддерживали. Уранов открыл ворота. Выехал в промозглую темноту. Вылез. Запер ворота. Сел за руль. Погнал машину по неширокой и не очень ровной дороге.

Фары высвечивали обочину с остатками грязного снега. Светящийся циферблат показывал 00.20.

– Твое имя – Юрий? – Уранов глянул на парня в верхнее зеркало.

– Ю… рий… – тот с трудом выдохнул.

– Запомни, твое истинное имя – Урал. Твое сердце назвало это имя. До сегодняшнего дня ты не жил, существовал. Теперь ты будешь жить. Ты получишь все, что захочешь. И у тебя будет великая цель в жизни. Сколько тебе лет?

– Двадцать…

– Все эти двадцать лет ты спал. Теперь ты проснулся. Мы, твои братья, разбудили твое сердце. Я Ирэ.

– Я Ром, – Горбовец гладил щеку парня.

– А я Охам, – Рутман подмигнула. Отвела прядь с потного лба Лапина.

– Мы отвезем тебя в клинику, где тебе окажут помощь и где ты сможешь придти в себя.

Парень затравленно покосился на Рутман. Потом на бородатого Горбовца:

– А… я… а когда я… когда… мне надо…

– Не задавай вопросов, – перебил Уранов. – Ты потрясен. И должен привыкнуть.

– Ты ищо слабой, – Горбовец гладил его голову. – Отлежисси, тогда и потолкуем.

– Тогда все узнаешь. Болит? – Рутман осторожно прикладывала мокрое полотенце к круглым кровоподтекам.

– Бо… лит… – парень всхлипнул. Закрыл глаза.

– Наконец-то полотенце пригодилось. А то мочу-мочу, перед каждым стуком. А после – пустышка. И – отжимай воду! – Рутман рассмеялась. Осторожно обняла Лапина. – Слушай… ну это кайф, что ты наш. Я так рада…

Внедорожник закачался на ухабах. Парень вскрикнул.

– Полегшей… не гони… – Горбовец теребил бороду.

– Очень больно, Урал? – Рутман с удовольствием произнесла новое имя.

– Очень… а-а-а-а! – Парень стонал и вскрикивал.

– Все, все. Сейчас трясти не будет. – Уранов рулил. Осторожно.

Машина выползла на Ярославское шоссе. Повернула. Понеслась к Москве.

– Ты студент, – произнесла Рутман утвердительно, – МГУ, журфак.

Парень промычал в ответ.

– Я тоже училась. В педе на экономическом.

– Никак, ты тово, паря… – Горбовец улыбнулся. Потянул носом. – Обделалси! Спужался, маленькой!

От Лапина слегка попахивало калом.

– Это вполне нормально. – Уранов щурился на дорогу.

– Когда меня стучали, я тоже коричневого творожку произвела. – Рутман в упор разглядывала худощавое лицо парня. – Да и кипяточку подпустила классно так, по-тихому. А ты… – она потрогала его между ног, – спереди сухой. Ты не армянин?

Парень мотнул головой.

– С Кавказа есть чего-то? – Она провела пальцем по горбатому носу Лапина.

Он снова мотнул головой. Лицо его бледнело сильней. Покрывалось потом.

– А с Прибалтики – нет? Нос у тебя красивый.

– Не приставай, коза, ему сичас не до носа, – проворчал Горбовец.

– Охам, набери клинику, – приказал Уранов.

Рутман достала мобильный, набрала:

– Это мы. У нас брат. Двадцать. Да. Да. Сколько? Ну, минут…

– Двадцать пять, – подсказал Уранов.

– Через полчаса будем. Да.

Она убрала мобильный.

Лапин склонил голову на ее плечо. Закрыл глаза. Провалился в забытье.

Подъехали к клинике:

Новолужнецкий пр., д. 7.

Остановились у проходной. Уранов показал пропуск. Подъехали к трехэтажному зданию. За стеклянными дверями стояли два дюжих санитара в голубых халатах.

Уранов открыл дверь машины. Санитары подбежали. Подвезли коляску-кровать. Стали вытаскивать Лапина. Он очнулся и слабо вскрикнул. Его положили на коляску. Притянули ремнями. Ввезли в дверь клиники.

Рутман и Горбовец остались возле машины. Уранов двинулся за коляской.

В приемной палате их ждал врач: полноватый, сутулый, густые волосы с проседью, золотые очки, тщательно подстриженная бородка, голубой халат.

Он стоял у стены. Курил. Держал пепельницу.

Санитары подвезли к нему коляску.

– Как обычно? – спросил врач.

– Да. – Уранов посмотрел на его бороду.

– Осложнения?

– Там, кажется, грудина треснула.

– Как давно? – Врач снял с груди Лапина полотенце.

– Минут… сорок назад.

Вбежала ассистентка: среднего роста, каштановые волосы, серьезное скуластое лицо: