Лед

Парваз и Паша переглянулись.

– Вот, братан, а ты удивляешься – пачему у нас убыток. – Парваз потушил сигарету. Рассмеялся: – Ледяной тапор, блядь! А может – залатой? А? Или брыльянтовый? А? Ты ошиблась, это не лед был – брыльянты. Брыльянтовым тапаром – па груди, па груди. А? Харашо. Для здаровья. Палезно.

– Парвазик, я клянусь, это… – подняла руки Николаева.

– Ледяной тапор… пиздец! – Он смеялся. Раскачивался:

– Блядь, Паш. Ледяной тапор! Не, нам нужен другой бизнес, братан. Хватит. Пашли на рынок, мандарынами таргавать!

– Парвазик, Парвазик! – крестилась Николаева.

Паша сцепил могучие руки замком. Два коротких больших пальца быстро-быстро заскользили друг по дружке. Он забормотал бабьим фальцетом:

– Что ж ты, говнососка, наглеешь так? Ты что, по-нормальному не хочешь работать? Надоела нормальная жизнь? По-плохому хочешь? По-жесткому? Чтоб по голове били?

– Клянусь, Парвазик, всем на свете клянусь! – Николаева перекрестилась. Опустилась на колени: – Матерью клянусь! Отцом покойным клянусь! Парвазик! Я верующая! Богородицей клянусь!

– Верующая! А крест твой где? – спросил Паша.

– Так эти суки и крест с меня содрали!

– И крэст? Такие плахие? – покачал головой Парваз.

– Они меня чуть не угробили! Я до сих пор трясусь вся! Не веришь – поехали на Воробьевы горы, я найду это место, вот тебе крест!

– Какой крэст? Какой, блядь, крэст? На тебе пробы негде ставить! Крэст!

– Не веришь – Наташку позови! Она все видела! Как я голая да измудоханная приползла!

– Наташ! – крикнул Паша.

Тут же появилась Наташа.

– Когда она пришла?

– Где-то час назад.

– Голая?

– Голая.

– Одна?

– С каким-то козлом.

– Паш, это водила, он подвез меня, когда я…

– Молчи, пизда. И что это за козел?

– Да какой-то с серьгой, бородатый… Она ему бабки должна была. И в ванной отсосала.

– Да это за то, что подвез! За дорогу! Я ж без ничего выбежала!

– Молчи, плесень подзалупная. О чем они пиздели?

– Да ни о чем. Отсосала по-быстрому, сказала, если хочешь – заходи еще.

– Ах ты, срань! – Николаева гневно смотрела на Наташу.

– Парвазик, она сказала, что мне больше белья не даст. – Наташа не обращала внимания на Николаеву.

Парваз и Паша переглянулись.

– Парвазик… – Николаева качала головой. – Парвазик… она врет, сука, я… да она все время в моих платьях ходила! Я ей все делала!!

– Кто в доме? – спросил Наташу Парваз.

– Ленка и Сула. Спят.

– Давай их сюда.

Наташа вышла.

– Парвазик…

Николаева стояла на коленях. Лицо ее исказилось. Брызнули слезы:

– Парвазик… я… я… всю правду сказала… я вот столечко не соврала, клянусь… клянусь… клянусь…

Она трясла головой. Полотенце размоталось. Край его закрыл ее лицо.

Парваз встал. Подошел к мойке. Наклонился к мусорному ведру.

– Я тебе тагда паверил. Я тебя тагда прастил. Я тебе тагда памог.

– Парвазик… Парвазик…

– Я тебе тагда вернул паспорт.

– Клянусь… клянусь…

– Я тагда падумал: Аля женщина. Но теперь я панимаю: Аля не женщина.

– Парвазик…

– Аля – крыса памойная.

Из мусорного ведра он вынул пустую бутылку из-под шампанского. Брезгливо взял двумя пальцами:

– «Полусладкое».

Рывком сдвинул стол в сторону. Поставил бутылку на пол посередине кухни.

В кухню вошла Сула: 23 года, маленькая, каштановые волосы, смуглое, непривлекательное лицо, большая грудь, стройная фигура, цветастый халат.

И сразу за ней – Лена: 16 лет, высокая, хорошо сложенная, красивое лицо, светлые длинные волосы, розовая пижама.

Обе встали у двери. За ними показалась Наташа.

– Девочки, у меня плахая новость, – заговорил Парваз. – Очень плахая.

Сунул руки в узкие карманы. Привстал на носках. Качнулся:

– Сегодня ночью Аля савершила плахой паступок. Павела себя как крыса памойная. Нарубила себе па-подлому. Наплевала на всех. И насрала на всех.

Он замолчал. Николаева стояла на коленях. Всхлипывала.

– Раздевайся, – приказал Парваз.

Николаева развязала пояс халата. Повела плечами. Халат соскользнул с ее голого тела. Парваз сдернул с ее головы полотенце:

– Садись.

Она встала. Перестала всхлипывать. Подошла к бутылке. Примерилась. Стала садиться влагалищем на бутылку.

– Нэ пиздой! Жопой садысь! Пиздой ты на меня работать будэшь!

Все молча смотрели.

Николаева села на бутылку анусом. Балансировала.

– Сидеть! – прикрикнул Парваз.

Она села свободней. Вскрикнула. Оперлась руками о пол.

– Бэз рук, пизда! Бэз рук! – Парваз ударил ногой по ее руке. И резко нажал на плечи:

– Си-дэ-ть!

Николаева закричала.

Мохо

19.22.

Тверская улица, дом 6.

Темно-синий «пежо-607» въехал во двор. Остановился.

Боренбойм сидел с газетой на заднем сиденье: 44 года, среднего роста, полноватый, лысоватый, блондин, умное лицо, голубые глаза, узкие очки в золотой оправе, темно-зеленая тройка.

Дочитал. Кинул на переднее сиденье. Взял узкий черный портфель.

– Завтра полдесятого.

– Хорошо, – кивнул шофер: 52 года, продолговатая голова, пепельные волосы, большой нос, большие губы, коричневая куртка, голубая водолазка.

Боренбойм вышел. Направился к подъезду №2. В кармане у него зазвонил мобильный. Он вынул его. Остановился. Приложил к уху:

– Да. Ну? Так уже ж договорились. В девять, там. Не, давай наверху, там кухня лучше, и потише. Чего? А чего он мне в контору не позвонил? А? Леш, ну что за разговоры… испорченный телефон какой-то! Как я могу заочно давать советы? Пусть приедет нормально. Вообще по облигациям сейчас – порядок полный, они пухнут уже второй месяц, там предмета для разговора нет. А? Давай. Все… Да, Леш, ты про Володьку слышал? Там ночью экскаватор подогнали и два банкомата ковшом вырыли. Да! Мне Савва рассказал. Ты расспроси, он знает подробности. Вот такие сибирские помидоры. Ну, все.

Боренбойм вошел в подъезд.

Кивнул вахтерше: 66 лет, худощавая, парик, очки, серо-розовая кофта, коричневая юбка, валенки.

Он сел в лифт. Поднялся на третий этаж. Вышел. Достал ключи. Стал отпирать дверь.

Вдруг ему в спину что-то уперлось. Он стал оборачиваться. Но кто-то сильно схватил его за левое плечо:

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.