Страница 4 из 16
«Средств для путешествия у меня не было, но меня неудержимо влекла влюбленность в дорогу и в далекие горизонты», – вспоминал позднее Ян. К приключению он подготовился – послал письмо редактору «Санкт-Петербургских ведомостей» князю Ухтомскому с предложением стать корреспондентом газеты в своих скитаниях по Руси. Намеченный маршрут впечатлял: от Великого Новгорода до Волги, через Урал, и по Сибири до Владивостока.
В ожидании ответа Василий ходил на службу в Казенную палату Ревеля – место подыскал отец. Григорий Андреевич присмотрел и невесту для сына – весьма привлекательную девушку, к тому же с солидным приданым: ее родители владели большим пивоваренным заводом. После знакомства Василий про себя решил, что она – счастливая и желанная находка для любого жениха. Но на вопрос отца «Ну как?» показал письмо от князя Ухтомского, только что полученное с почты. Редактору столичной газеты понравилась идея путешествия, и он предлагал жалованье 50 рублей в месяц и по 50 копеек за каждую строчку напечатанных очерков. Довольно скромный гонорар, но Василию, изнывавшему от скуки на чиновничьей должности, он показался богатством, вполне достаточным для осуществления задуманного.
«Я был готов пойти на всякие лишения, только бы осуществилась моя заветная мечта. Никакие самые соблазнительные перспективы семейного уюта и счастья уже не могли остановить моей решимости».
Попробуйте представить изумление Янчевецкого-старшего – статского советника, кавалера четырех орденов Святой Анны и Святого Станислава за заслуги на педагогической службе. «Отец пришел в ужас: «Ты станешь бродягой! Все, кто бестолку бродит по свету, кончают плохо. Все бродяги бездельники и пьяницы, и ты умрешь где-нибудь под забором! Или тебя в первой же деревне арестуют по подозрению, что ты «скубент», распространитель нелегальной литературы». Мать заплакала… «Чего вы боитесь? – ответил я. – Ведь Ломоносов ушел пешком из деревни в Москву, а я пойду, наоборот, из Петербурга в деревню. Я хочу узнать, как и чем живет мой народ…
Не бойтесь за меня! Я смело нырну в людское море и сумею вынырнуть на другом его берегу!..»[7]
Но первое погружение осенью 1898 года шокировало вчерашнего студента. «Странное и сильное чувство я испытал, когда, впервые надев полушубок, отказался от всех привычек, сопровождавших меня с детства, от всех художественных и научных интересов, и попал в толпу мужиков в овчинах и чуйках, в лаптях, заскорузлых сапогах или валенках. Мне казалось, что нет возврата назад, и никогда уже больше не вырваться из этой нищей и грязной толпы. Я ощутил чувство полнейшей беспомощности, – предоставленный только самому себе, своей ловкости и находчивости, – и долго пришлось переделывать себя, чтобы освободиться от этого гнетущего, тяжелого чувства… Но по мере того, как я опускался все глубже и глубже в народную массу, к моему удивлению, весь окружающий меня бедный люд все возвышался, делался сложнее, люди оказывались задушевнее, серьезнее, типы интереснее. И когда мужики не подозревали во мне «барина», я становился лицом к лицу с очень развитыми личностями, со свежим русским умом, с самостоятельными взглядами и удивительно оригинальными, разнообразными характерами»[8].
Пешком и на попутных телегах, по рекам на лодке (под Симбирском даже баржу тянул с бурлаками) Василий наматывал версты: от Новгорода на Смоленщину, через Ярославскую губернию до Казани и далее по Вятской земле. «Дорога все время вьется: передние пять саней то заворачивают, и я вижу их все – одни за другими, то выравниваются впереди гуськом в линию, их уже не видно за крупом моей лошади. Мороз градусов 20. Тихо, ветра нет. Вечер… Мой возница и трое мужиков с передних дровней поравнялись и пошли рядом. «А что за седок у тебя?» – «Да не знаю: учитель, что ли, или из духовного звания. Обученный какой-то. Вероятно, защиты едет просить или на должность». – «Да, да, конечно: кто по своей охоте в дорогу отправится? Верно, неволя выслала…»
А Василий наслаждался путешествием, природой, познанием мира, наблюдениями за попутчиками и встречными. Записывал местные песни, предания, обычаи, простонародные истории, волнующие не слабее сочинений иных драматургов, дорожные байки, философские разговоры на отдыхе: «Правда по маленьким людям сидит, которые про себя ее держат. А сильные, веселые, здоровые, удачливые, живут иным чем-то; они живут чутьем и тем, что глядят в оба…» И конечно же его занимало, чем живет людское море, крестьянская стихия – три четверти населения империи: «Было время, когда мужики были робкие, забитые, когда они и пню молились и каждой бляхе кланялись. Прошло сорок лет. Выросло новое поколение, не пробовавшее крепостной узды… Каждый крестьянин обратился в маленького помещика: он хозяин над своим куском земли и своим домом; ко всему остальному миру относится с полной самостоятельностью и большим самоуважением…»
В странствиях прошло полгода. Василий посылал свои заметки в Санкт-Петербург. До Уральских гор он не добрался, но и без того повидал достаточно: и степной простор, где на закате багровеет небо во весь горизонт, и сказочную глушь вотяцкой тайги. В «Ведомостях» оценили его способности, но определенности в жизни это не прибавило.
Лето 1899 года Янчевецкий-младший провел у родителей в Ревеле. «Особенно я любил бывать в гавани, где, сидя на краю мола, наблюдал, как «белеет парус одинокий» и исчезает в туманной, заманчивой дали. Эта даль, звавшая к путешествиям и сулившая неведомые приключения, неотступно манила меня все сильнее и сильнее…»
Отец и мать надеялись, что он возьмется за ум, устроится на приличную службу, и вновь были огорчены выбором сына, когда тот получил сразу два предложения. Месту помощника редактора русской газеты в Гельсингфорсе Василий предпочел командировку корреспондентом газеты «Новое время» в Англию – сочинять репортажи и путевые очерки. Командировку ему устроил Сигма, дав совет: если хочешь стать универсальным журналистом, то должен повидать мир (сам он только что вернулся из двухгодичного путешествия по Китаю, Корее и Японии).
Первая заграничная поездка! Через Германию и Голландию – все здесь казалось иным, даже лошади и собаки – Василий добрался поездом до Роттердама, а там сел на пароход. Лондон, Портсмут, Ливерпуль, Шеффилд, Ньюкасл… Теперь Янчевецкий накручивал мили, и в основном на велосипеде. Великобритания впечатлила его предприимчивым духом: «Кипучая, не останавливающаяся ни на минуту жизнь… Там нет дядюшки, у которого можно попросить местечка, никому не нужен диплом, там все зависит от сообразительности, талантливости и умения не стоять на месте, а идти вперед». Деловые англичане оказались совсем не похожими на тех надменных иностранцев, что приезжали в Россию. И его удивляло приветливое радушие, с которым встречали неожиданного гостя даже в самых бедных рабочих семьях. «Я сохранил об Англии самые теплые воспоминания», – писал Ян много позже[9].
И он хотел задержаться там подольше, но жалованья корреспондента катастрофически не хватало на разъезды и жизнь в Лондоне. Пришлось вернуться домой.
Тому, кто узнал прелесть странствий, трудно усидеть на месте.
Весной 1900 года Янчевецкий, вновь покинув Петербург, отправился на Русский Север, в Вологду. Заночевав на речной пристани, он едва не стал жертвой бандитской шайки, убивавшей и грабившей одиноких проезжих. Путь продолжил с караваном торговых барж. Старшина каравана оказался бывалым моряком, некогда обошедшим вокруг света на парусном корабле. «Что такое наша жизнь? рассуждал кряжистый бородатый мужик, сожалевший, что оставил морскую службу и теперь снует взад-вперед по каналам да рекам. – Это большое колесо с крючком. Вышиной колесо до неба и поворачивается вокруг своей оси. Бывает, что крючок подойдет к тебе совсем близко, и если за него ухватиться, то колесо подымет так высоко, что оттуда, сверху, откроется вид на весь мир».
7
Ян В. Воспоминания. Ч. I. РГАЛИ. Ф. 2822. On. 1. Д. 94. Л. 90; Ян В. Из воспоминаний писателя. РГАЛИ. Ф. 2822. On. 1. Д. 93. Л. 1.
8
Путевые заметки цит. по кн.: Записки пешехода // Ян. В. Собр. соч. Т. 4. М., 1989.
9
Янчевецкий В. Английский характер // Воспитание сверхчеловека. СПб., 1908; Воспоминания. Ч. II и другие мемуарные записи.