Страница 8 из 8
Потом Аркадий искал такси, и Вера, задыхаясь, твердила всю дорогу, что предсказание, как ни крутите, сбылось. Старушка была? Была. Шестнадцать пятнадцать было? Было. Близкие друзья, которые подсунули Игорю снотворное и коньяк, были?
— Замолчите, ради бога! — раздраженно сказал Аркадий.
Потом они долго молча сидели и ждали в приемном покое.
Там было чисто и тихо. За стеной негромко переговаривались медсестры. В коридоре витали традиционные запахи больницы: карболки, эфира и подгорелой каши. В ушах Веры нарастал далекий звон, похожий на шмелиное гудение. Стаи шмелей и пчел. Тысячи пчел и шмелей. Миллионы.
К ним вышел дежурный врач. Молодой красивый человек в белом халате. Аркадий бросился к нему. Вера осталась сидеть. Она не могла встать. «Как много стало у нас красивых врачей», — мелькнула ненужная мысль. Боль становилась невыносимой. Она давила, жгла, рвала. Это была уже не боль, а пожар в груди. Стены приемного покоя накалились и вспыхнули беспощадно слепящим пламенем.
«Сварка у них здесь, что ли?» — подумала Вера.
— Ничего с ним не случилось, — сказал врач. — Не нужно хлестать водку стаканами. Переутомился, понервничал, и вот вам результат — обморочное состояние. Он уже в порядке. Минут через десять выйдет к вам. Скажите спасибо, что сходу не попал в вытрезвитель. Вот было б некрасиво. Москвич?
— Да, доктор, — Аркадий стал сбивчиво рассказывать историю Игоря. Врач слушал, хмурился, недоверчиво хмыкал. По всему было видно, что у него нет сочувствия к услышанному.
— Я привез с собой его приятельницу, — сказал Аркадий, — возможно, она знает кое-какие подробности.
— А зачем? — Врач поднял брови, недоуменно посмотрел на Аркадия. — Ваш друг здоров. Я же сказал, что самое большее через полчаса он выйдет.
Аркадий обернулся, хотел окликнуть Веру, но запнулся. Его поразила поза женщины.
— Ей плохо?
Врач, не отвечая, рванулся вперед.
…Есть незримые для глаза стихии, что десятилетиями невостребованными хоронятся в душах людей.
Но бьют часы, звонят колокола, с хрустом рушатся бетонные ограды совести и оживают стихии.
Поднялась стихия стыда, высокой крутой волной встала над судьбой человека. Вот сейчас — падет, расплющит, понесет безоглядно.
Пусть уносят волны стыда.
От своего мерзкого никчемного тела и вечного за него страха — пусть уносят волны стыда.
От ядовитых пилюль и таблеток, от журнала «Здоровье», зачитываемого до дыр, от аптечных прилавков, от советов знатоков и шарлатанов, от стопок бесполезных рецептов — пусть уносят волны стыда.
От праздных застолий, кухонных пустословий, от хохмочек, шуточек, штучек, от жизни пустой, безлюбовной, немилосердной — пусть уносят волны стыда.
От тихого коварного зверя с нерусским именем Эгоизм — пусть уносят волны стыда.
Пусть всего меня унесут от меня волны стыда.
Высокой стеной поднялась над Игорем стихия стыда.
Нависает, стоит и не падает…
А падает, сеется мелкий дождичек, затягивая холодной белесостью больничные окна, охряные стены, торопкие фигурки прохожих. Осень уже, глубокая осень, да как внезапно и властно взялась сразу со всех концов! Из небес, из недр, из смятенной души. Горбится, сутулится Игорь Исаич под мокрыми деревьями, поглядывая на синюшные, под стать погоде, окна больницы. Мелкие, как дробинки, мысли мелькают в ученой голове.
Что сказал Аркадию этот врач, когда отшумели санитарки, отвосклицались посетители? Ей и только ей нужна была помощь, а не вашему этому! Озверелый эгоцентрик! Правильно сказал, все правильно. Подсудимый возражений не имеет. Никогда он себе не простит, никогда. Если она умрет, уйдет и он. А впрочем, не верьте этому подсудимому, граждане судьи, он привычно обманывает вас.
Пусть от лживой, ленивой и подлой совести моей уносят волны стыда.
Он останется жить, граждане судьи, он труслив и до безумия любит себя. Он не посмеет. Только жить ему будет очень плохо. А когда он жил хорошо?
От рабской и низкой привычки жить лишь бы жить — пусть уносят волны стыда.
А вот в холодном тумане нарисовался Аркадий. Милый Аркашка, но и он тоже оттуда, из прошлого.
Пусть уносят волны стыда.
— Я уезжаю, — сказал Аркадий. — Ты остаешься?
— Да.
— А почему не там? — Кивок на больницу.
— Там родные, настоящие больные.
— Ага, — он помялся. — Но ты это, не очень… люди встают и после тяжелейших инфарктов!
Игорь Исаич ничего не ответил. Аркадий засуетился, выдергивая из кармана книжонку с пестрой обложкой.
— Это твоя. Сборник фантастики.
— Оставь себе. На дорогу, в поезде. Зачем мне фантастика?
Аркадий хмыкнул, вздохнул, попрощался и ушел, зажав под мышкой книгу.
Пусть уносят волны стыда.