Страница 86 из 169
Я попросил разрешения выехать на рекогносцировку. Но командующий запретил, сославшись на нехватку времени. В целях сохранения тайны он приказал никого, даже штабных командиров, не посвящать в замысел операции. План приказал разработать мне лично. Срок — один день.
В разведывательном отделе фронта я получил справку о противнике. Согласно этой справке на интересующем меня участке сплошного фронта у противника нет, на двадцатикилометровом отрезке западнее Серпухова действует только 17-я пехотная дивизия немцев. Но у меня не было ни возможности, ни времени для уточнения этих данных.
Конечно, лучше было бы, если бы о готовящейся операции командование предупредило меня заранее, чтобы я мог выехать на местность, прежде чем разрабатывать план операции. Но пришлось работать лишь с помощью карты, имея скудные данные о противнике. Не знал я и состояния дивизий и бригад, придававшихся корпусу.
Как бы там ни было, а к вечеру план был готов. В общих чертах он сводился к следующему. Под прикрытием обороняющейся 49-й армии моя группа сосредоточивается на левом берегу реки Нары в районе Булычево, Клейменово, Лопасня. Войска передвигаются скрытно, по лесам, и только в ночное время. Второй этап операции — занятие исходного положения на правом берегу реки Протвы. В 12 часов 13 ноября начинает наступление хорошо знакомая с местностью ударная группировка 49-й армии. Она способствует вводу в бой главных сил корпуса. После прорыва обороны противника корпусом войска 49-й армии расширяют прорыв вправо и влево и прикрывают фланги конно-механизированной группы. На третьем этапе группа развивает успех, выходит в тыл противника, совместно с войсками 49-й армии окружает 13-й армейский корпус немцев и уничтожает его.
Составляя этот план, я исходил из того, что противник перед нами сравнительно слабый. Предполагалось, что пехота легко прорвёт его оборону, а конно-механизированная группа разовьёт тактический успех пехоты в оперативный.
Жуков ознакомился с моим планом и утвердил его.
— Завтра едем в Москву, к товарищу Сталину. Будьте готовы, — предупредил он на прощание.
В 15 часов 45 минут я подъехал к условленному месту на улице Фрунзе. Пасмурный холодный день близился к концу, наступали ранние осенние сумерки. Вскоре появилась машина Жукова, и я пересел в неё.
Въехали в Кремль через Боровицкие ворота. Небольшой отрезок пути прошли пешком. Шагали молча и быстро. Только в одном месте командующий чуть задержался, показал рукой на круглую яму:
— Авиабомба.
Воронка была большая. Я прикинул на глаз — не иначе как от полутонной бомбы.
Неподалёку от воронки — вход в подземное помещение.
Мы спустились по ступенькам и очутились в длинном коридоре. Справа двери, как в купированном вагоне. Много охраны.
Жуков оставил меня в одном из “купе”, а сам ушёл. Я снял шинель и фуражку. Разумеется, перед встречей с Верховным Главнокомандующим испытывал некоторое волнение и беспокойство. Осмотрел себя. Вид у меня был не совсем подходящий для такого приёма: красноармейская гимнастёрка, охотничьи сапоги с отворотами. “Если спросят, почему не по форме одет, отвечу, что форма износилась, — успокаивал я себя. — Да и не очень-то повоюешь сейчас в хромовых сапогах…” Едва успел подумать об этом, как появился секретарь Сталина, поздоровался и повёл за собой.
В самом конце коридора — открытая дверь в просторную, ярко освещённую комнату. В дальнем левом углу её — большой письменный стол. Несколько телефонов. Жуков представил меня Сталину, стоявшему посреди кабинета.
Сейчас, воспроизводя в памяти прошлое, я невольно припоминаю мелкие, на первый взгляд не очень значительные детали, удивившие тогда меня, вызвавшие недоумение.
В те годы много писали о Сталине в газетах, называли его твёрдым, прозорливым, гениальным — одним словом, на эпитеты не скупились.
Я не видел его с 1933 года. С тех пор он сильно изменился: передо мной стоял человек невысокого роста с усталым, осунувшимся лицом. За восемь лет он постарел, казалось, лет на двадцать. В глазах его не было прежней твёрдости, в голосе не чувствовалось уверенности. Но ещё больше удивило меня поведение Жукова. Он говорил резко, в повелительном тоне. Впечатление было такое, будто старший начальник здесь Жуков. И Сталин воспринимал это как должное. Иногда на лице его появлялась даже какая-то растерянность.
Верховный ознакомился с планом намечаемого контрудара, одобрил его. Выделил для участия в операции группу из трёх авиадивизий. Потом были уточнены сроки.
Верховный Главнокомандующий приказал отложить начало наступления на сутки. Оказывается, к контрудару готовилась также действовавшая значительно правее нас армия генерала К. К. Рокоссовского. Операция должна была начаться на обоих участках одновременно, чтобы помешать противнику маневрировать резервами.
Я попросил снабдить корпус автоматическим оружием, мотивируя это тем, что в бою немецкая пехота имеет явное огневое преимущество над спешенными кавалеристами. У немцев много автоматчиков, а у нас на вооружении винтовки. Пользуясь этим, фашисты старались навязать нам ближний бой, наносили чувствительные потери. Наши командиры и красноармейцы, оценив преимущество автоматов, охотились за ними. Трофейных автоматов в корпусе было теперь много, но не хватало трофейных патронов.
Верховный Главнокомандующий поинтересовался, кого мы намерены вооружить автоматами. Я ответил, что хорошо бы иметь в каждом кавалерийском полку эскадрон автоматчиков. А пока автоматов мало, вооружить ими хотя бы по одному взводу в пулемётных эскадронах кавалерийских полков. И добавил, что в конечном счёте нужно обеспечить автоматами всех кавалеристов, а из винтовок оставить на вооружении только снайперские.
Кончилось тем, что мне были обещаны полторы тысячи автоматов и две батареи новейших 76-миллиметровых пушек. Пушкам я тоже очень обрадовался, так как материальная часть имевшейся в корпусе артиллерии сильно износилась: сказались стрельба на предельном режиме, отсутствие запасных частей, длительные переходы по плохим дорогам. Все орудия уже требовали войскового ремонта, часть из них — даже заводского…
Когда я вышел из подземного убежища, на улице стояла глухая тёмная ночь».
Наступление под Серпуховом не принесло успеха Западному фронту. Ударная группа, двигаясь по глубоким снегам и лесистой местности, пересечённой глубокими оврагами, к тому же плотно насыщенной войсками противника, которые успели хорошо укрепиться и насытить свою оборону огневыми средствами, быстро израсходовала свой наступательный ресурс и вскоре выдохлась. Немцы серией коротких контрударов быстро выправили положение и отбросили и кавалеристов, и танкистов, и пехоту 49-й армии на исходные позиции.
Итак, донесения командармов и атака под Серпуховом показали, что противник ещё силён, укрепился на достигнутых рубежах основательно, но наступать уже не намерен. Стало понятно: немцы выдохлись, атаковать у них нет сил.
В эти дни Жуков, находясь на северном крыле в 16-й армии, заехал в расположение 78-й стрелковой дивизии, недавно прибывшей с Дальнего Востока. Дивизией командовал полковник Белобородов[135]. В штаб армии пришло сообщение, что захвачен пленный. Жуков решил допросить его лично.
Вместе с Рокоссовским приехал на КП Белобородова. Афанасий Павлантьевич устроился с сибирской основательностью: просторная землянка, сухая, хорошо натопленная, на две половины; в первой — связисты, во второй — штаб. Пока генералы, сидя у железной печки, отогревались с дороги крепким горячим чаем, привели пленного. Увидев немца, Белобородов замахал руками и сказал с укоризной конвоирам:
— Эх вы… Ну ладно, он не понимает. Ну а вы-то? Хоть бы веником обмели…
Немец выглядел жалко — в летней шинели, в пилотке, нахлобученной на уши, плечи укутаны женской шалью; по пилотке и по плечам густыми ордами ползали вши.
Генералы переглянулись. Жуков засмеялся:
— Вшивая армия — факт знаменательный. Запишите его в журнал боевых действий. Опишите, какой он есть. Пригодится историкам.
135
Афанасий Павлантьевич Белобородов (1903–1990) — генерал армии (1963). Родился в деревне Акинино-Баклаши под Иркутском. Окончил трёхклассную сельскую школу. В 1919–1920 годах воевал в красном партизанском отряде на Дальнем Востоке. С 1923 года — в РККА. В 1926 году окончил Нижегородскую пехотную школу. Командир стрелкового взвода. В 1929 году окончил Военно-политические курсы и был назначен политруком стрелковой роты. В 1929 году воевал на КВЖД. В 1936 году окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе. С марта 1939 года — на штабной работе. В октябре 1941 года прибыл на фронт под Москву с 78-й стрелковой дивизией, которая вскоре станет 9-й гвардейской стрелковой дивизией. Отличится в боях в период битвы за Москву. В ноябре 1941 года — генерал-майор. С октября 1942 года — командир 5-го стрелкового корпуса, затем — 2-го гвардейского стрелкового корпуса. С мая 1944 года — командующий 43-й армией. Совместно с 39-й армией в ходе операции «Багратион» летом 1944 года окружил и разгромил витебскую группировку немцев. За эту операцию награждён золотой звездой Героя Советского Союза. За штурм Кёнигсберга награждён второй золотой медалью героя. В августе 1945 года командовал 1-й Краснознамённой армией 1-го Дальневосточного фронта. После разгрома Квантунской армии командовал армией, возглавлял Управление боевой подготовки стрелковых войск, руководил курсами «Выстрел», был заместителем командующего Центральной группой войск. С 1955 года — командующий войсками Воронежского военного округа. С 1957 года — начальник Главного управления кадров Министерства обороны СССР. В 1963 году — генерал армии. В том же году назначен командующим войсками Московского военного округа. Похоронен на Мемориальном воинском кладбище «Снегири» под Истрой Московской области рядом со своими солдатами, погибшими в 1941 году.