Страница 154 из 169
Жуков некоторое время слушал «пьяного» и вдруг спросил:
— А ты Жукова видел?
— А как же! Я с ним на войне был!
Как вспоминал Николай Пучков, «эти слова были сказаны уже не пьяным, а трезвым голосом».
Маршал добродушно улыбнулся, похлопал мужика по плечу и сказал:
— Ну, тогда передай ему привет!
Главной причиной стремительной отставки Жукова были вовсе не «малопартийность» и грубость по отношению к подчинённым и даже не независимость, которая, надо признать, всё же имела определённые пределы и их маршал придерживался. Жуков создал Особую школу диверсантов, спрятал её в Тамбове и пока никому о её существовании и назначении не докладывал. 17 рот, ранее разбросанных по округам, — 2100 человек, — были сосредоточены в одном учебном центре. О нём знали всего трое: начальник Главного разведуправления Генштаба генерал-полковник Штеменко, начальник Центра особого назначения и первый заместитель начальника ГРУ Генштаба генерал Х.-У. Д. Мамсуров.
На пленуме об Особой школе заговорил командующий Киевским военным округом маршал Чуйков: «Правильно товарищ Игнатов говорил в отношении школ диверсантов, они спрятаны, но в военных округах хорошо знают такую тайну. А вы выбрали трёх человек и сказали: я, ты, он…» Реплику подал Хрущёв: «Об этих школах знали трое — Жуков, Штеменко и Мамсуров, но Мамсуров оказался не Штеменко, он пришёл в ЦК и сказал нам…» И ещё: «…у Берия тоже была диверсионная группа головорезов. Перед арестом Берия они были в Москве и неизвестно, чьи головы полетели бы…»
Первой, можно предположить наверно, полетела бы голова Никиты Сергеевича. Но именно маршал Жуков предотвратил возможную резню.
На пост министра обороны назначили послушного и предсказуемого Малиновского.
За Жуковым была установлена плотная слежка. Контролировался каждый его шаг, фиксировался каждый разговор.
В квартире и на даче велась «прослушка». Хрущёв регулярно получал доклады о частной жизни Жукова. Зачем Хрущёв подсматривал в замочную скважину за опальным маршалом? Хотел знать его мнение о своей политике? Сомневался в правильности своего решения по отстранению маршала от дел?
Совсем недавно из секретных архивов в печать попала служебная записка в ЦК КПСС тогдашнего шефа КГБ генерала В. Е. Семичастного, датированная 17 июля 1963 года. Семичастный докладывает Хрущёву о разговоре Жукова с женой, в котором маршал рассказывает ей содержание беседы с ним «товарищей Брежнева Л. И. и Сердюка З. Т.»:
«Мы вызвали вас для того, чтобы поговорить с вами и предупредить вас о некоторых вещах. У вас бывают всякие друзья, и вы бываете у друзей. Мы, конечно, не против того, что вы с кем-то встречаетесь, но вот при встречах у вас ведутся непартийные разговоры. Вы рассказывали, как готовился пленум в 57-м году, и при этом давали весьма нелестные характеристики Хрущёву, Брежневу и другим членам ЦК. Значит, у вас до сих пор нет согласия с решением ЦК и вы где-то нелегально пытаетесь вести борьбу с линией Центрального Комитета? Если это так, то это дело довольно серьёзное.
Второй вопрос, что ведутся непартийные разговоры в отношении космоса. Что правительство ведёт неразумную политику в отношении чрезмерных затрат на ракеты, чтобы Гагарин полетел, эта ракета стоила 4 миллиарда рублей. Что вообще у нас нет бережливости, руководство с купеческим размахом разбрасывает средства на помощь слаборазвитым странам. Что устраивают всякие приёмы, по нескольку тысяч людей созывают, всякие подарки дорогие раздают и прочее. Что, мол, при Сталине было по-другому. Все осудили Сталина, его оторванность от народа и прочее. В то время как весь народ, вся партия радуются нашим достижениям в отношении космоса, у вас получается несогласие с линией партии в этом вопросе.
Третье. Вы продолжаете разговор о Малиновском, что это весьма подходящая и послушная личность для руководства, что он угодник, подхалим и всякая такая штука. Малиновский пользуется доверием ЦК. Он член ЦК, министр, пользуется доверием Н. С. Хрущёва и что такие непартийные разговоры подрывают авторитет ЦК.
Четвёртый вопрос. Что у нас неправильно пишется история Великой Отечественной войны, что она лакируется, что пишется она в интересах определённых людей, что умалчиваются заслуги одних и выпирают заслуги тех, кто не заслужил их. Особенно подчёркиваете, кто привёл немцев на Волгу. Кто неудачно руководил операцией. И что немецкие генералы пишут историю гораздо правдивее, чем пишут наши, комиссия ЦК. Затем, что я не согласен с оценкой помощи, которую оказывали американцы. В отношении, дескать, транспортных средств, металла и прочего. В то время, мол, каждому ясно, какие жертвы понесли мы и какие американцы.
Пятый вопрос. Что мы вас вызвали поговорить по-товарищески, что эти вещи недопустимы и что если они будут продолжаться, то мы вынуждены будем поставить вопрос на Президиуме ЦК о суровой партийной ответственности.
ЖУКОВ: Я сказал, что постановление 1957 года я принял как коммунист и считал для себя законом это решение. И не было случая, чтобы я его где-то в какой-то степени критиковал. Я хорошо знаю Устав партии и нигде никогда не говорю за исключением того, что я лично до сих пор считаю, и это тяжёлым камнем лежит у меня на сердце. Я не могу смириться с той формулировкой, которая была в постановлении. Постановление было принято без меня, и я не имел возможности доказать обратное, это вопрос об авантюризме. Где же и когда был авантюристом? В каких делах я был авантюристом? Я с 43-го года находясь в партии, отвоевав четыре войны, потерял всё здоровье ради Родины, я где-нибудь позволял какие-нибудь авантюрные вещи? Где факты? Фактов таких нет. И, откровенно говоря, эта неправдивая оценка до сих пор лежит тяжёлым камнем у меня на сердце. Я вам прямо об этом и заявляю.
Относительно оценки, критики Пленума сказал, что я никаких разговоров не вёл. Пусть придёт этот человек и заявит здесь в моём присутствии. Я даю голову на отсечение, что я таких разговоров не вёл, я вообще никуда не хожу, ни с кем не встречаюсь. Мало ли меня приглашали люди зайти побеседовать, но я чувствую, что моей особой интересуются, видимо, хотят что-то узнать, послушать, поэтому я избегаю всяких встреч и нигде не бываю, за исключением Карманова — соседа по даче, ещё там пара человек, полковник один с женой, человека четыре у меня знакомых и больше никого нет. Я нигде не бываю, вообще ушёл от мира сего и живу в одиночестве, так как чувствую, что меня на каждом шагу могут спровоцировать… Месяца три спустя после Пленума я встретил Конева. Он спросил, почему я не захожу? Я ответил: “Чего мне заходить, я нахожусь в отставке”. Он поговорил — как, что, а потом заявил: “Ты всё-таки наш старый товарищ, почему не зайдёшь поговорить?” Я говорю: “Какой же старый товарищ, когда ты всенародно там сказал, что я никакой тебе не товарищ и не друг”. — “Ну тогда мало ли что было, знаешь, какая обстановка была. Тогда нам всем казалось, что дело пахнет серьёзным…”
Относительно истории Отечественной войны. Это, говорю, разговор в пользу бедных, я по этому вопросу ни с кем не разговаривал. Может быть, в какой-то степени разговор был, но его переиначили. И преподнесли именно так, как говорится здесь. Относительно того, кто привёл немцев на Волгу. Персонально никто не может привести, вы же сами понимаете.
Что касается немецких генералов, как они пишут, правдиво или нет. Вы можете посмотреть мои заметки на книгах, которые я прочитал, а их очень много. Я считаю, что более неправдивой истории, чем написали немецкие генералы, я никогда не встречал, не читал. У меня такие заметки, правда, имеются. Так что это, говорю, вещь, безусловно, натянутая. Видимо, человек, который об этом говорил или сообщал, он передаёт своё собственное мнение и приписывает мне. Насчёт американской помощи то же самое. Я, говорю, много выступал, много писал статей, в своё время выступал публично и давал соответствующую оценку американской помощи и жертв во Второй мировой войне. Так что это то же самое, натянутая откуда-то вещь.