Страница 69 из 73
- … Сюда вы уже не вернётесь. Так что — прощайте и счастливого пути. Таланты ваши останутся при вас. Употребите их с толком, и будем надеяться, что на этот раз вам повезёт больше.
- Хотя бы не разделяйте нас как группу, - попросил Хайли. Он вынул руки из карманов и Боб тут же сунул ему свою ладонь. Пухлые щеки Торопыги прочертили влажные дорожки слёз.
- Посмотрим.
- Пожалуйста, оставьте нас вместе!
Профессор взглянул на Вилину, судорожно вцепившуюся в плечо Джереми, и усмехнулся.
- Ну, вас-то мы одну не бросим.
Вслед за Корком они покидали комнату. Последним выходил Джереми, пропустив вперёд Вилину. На пороге он обернулся.
- Последний вопрос. Кто написал «Апрельский дождь»?
- Ты, - ответил Хорёк.
- Спасибо. Я так и думал.
Они шли, как на казнь, стараясь поглубже вбить в подсознание самое дорогое, то, что хотели бы сохранить. Вот только получится ли? Забвение подобно смерти. «Я», которое не помнит себя, это уже другое «я», другая личность.
Прощально цвела вокруг них Экола, утопая в розах и бугенвиллиях, благоухала пыльцой и океаном, звенела пчёлами, смехом, радостными голосами. Райский оазис посреди пустыни. Речь Джереми не произвела на неё никакого впечатления, не нарушила её беззаботности. Лилась со столбов музыка. На крыльце амбулатории стояла группка младших подростков — оживлённых и чем-то взволнованных. Один из них держал руку на весу, баюкая её, точно грудного ребенка. Его губы кривились от боли. Упал? Или с кем-то подрался? Джереми равнодушно скользнул по нему глазами и отвернулся. Жизнь идет своим чередом. «А ты как думал? - упрекнул он себя. - Стоит одно слово сказать, и всё завертится в другую сторону?» Последний горький урок: невозможно объяснить миру, каким ему следует быть — как не сдвинуть с рельсов тяжелогруженный состав.
Квартал работников, в это время дня почти безлюдный. Только тощая немолодая женщина в синем халате и голубой косынке упрямо мела дорожку перед домом, взбивая рыжие клубы пыли. «Должно быть, Рамонову другу Федерико досталось за украденный ключ», - подумал Джереми. Лёгкий укол совести заставил поморщиться.
Кирпичный лабиринт, пахнущий сыростью и прелой листвой. Больница. Ну, кто бы сомневался — конечно, это и есть пункт назначения.
Мрачный, как Азраил, доктор Корк оглядел каждого из четырёх «преступников», беспощадно впиваясь в глаза и в души маленькими, острыми, словно карандашные грифели, зрачками, и велел ждать в холле первого этажа.
Их вызывали по одному.
- Фэрелл!
Хайли выпустил руку Боба, потрепал его по круглой голове и что-то прошептал на ухо. Торопыга послушно кивнул и вытер слёзы короткопалой ладонью.
- Пока, друг, - Джереми хлопнул Хайли по плечу. А Вилина поцеловала в чёрную щёку. Массивная дверь — на удивление бесшумно — закрылась за спиной первопроходца. Джереми вздрогнул и мгновенно — с ног до головы — покрылся испариной, услышав, как торжествующе взвыло за стальными воротами голодное чудовище. Почти беззвучно — на таких высоких частотах, что чуть не лопнули барабанные перепонки — взвизгнуло, рыгнуло и сыто, довольно заурчало, переваривая лакомый кусок.
Вибрация ползла по телу, вызывая непреодолимое желание ободрать самого себя до крови, до костей, скрестись и чесаться, пока кожа не повиснет лоскутами.
- Бреммер! - объявил бесстрастный голос, и побледневший Боб, обнявшись с друзьями, скрылся в логове зверя.
Вилина закрыла уши ладонями.
- Давит...
- Ничего, держись, - шепнул Джереми. - Скоро всё кончится, и мы с тобой забудем Эколу, как дурной сон. Не так уж это и плохо.
- Колючка! Почему оттуда никто не выходит? Почему?! Где Хайли? Боб? Что оно с ними сделало?
- Тсс... Не знаю, но наверняка ничего страшного. Может быть, они вышли с другой стороны...
Он говорил так, чтобы успокоить Вилину, а сам цепенел от жуткой догадки: а что если там, за стальной дверью — убивают? Зачем стирать память — это, вероятно, сложно и затратно — когда можно просто заколоть ненужных свидетелей или перерезать им горло, а потом закопать где-нибудь в степи. Никто про них и не спросит.
Нет, не может быть. Это испортит энергетику места, и тогда в Эколе все пойдет прахом. Творчество иссякнет. Медитации перестанут удаваться. И тогда... тогда... он хватался за соломинку, не в силах поверить в близкую смерть.
- Хатчинсон!
- Дже, прощай! - подрубленная, как деревце, Вилина буквально упала на Джереми, обвила его шею руками. Солёные губы прижались к его губам. Плотно, больно, так что зубы стукнули о зубы. Закружилась голова — как от вина, как от аромата цветов — и такие нужные и уместные слова: «Не прощай, а до свидания, Вилина!» так и остались несказанными.
Когда Джереми вновь обрел способность говорить, её уже не было рядом.
Он облокотился плечом о стену и стал ждать своей очереди.
Сама собой приотворилась дверь, словно приглашая войти, и Джереми несмело переступил порог. В просторном зале никого не было — вернее, не было людей, но под высоким — в два этажа — потолком жгутом извивалась радуга. Не свадебная, воздушная и гладкая — а другая, крепкая и толстая, будто корень столетнего платана, вся в узлах и старческих зарубинах, и сильная, как удав. Её металлические цвета горели, словно полуденное солнце, но при этом ощущались как бы прямой противоположностью солнцу — не грели, а вгоняли в озноб, не радовали, а наводили ужас. Задыхаясь, Джереми схватился за горло — хотя радуга оставалась на месте, невидимые глазу энергетические кольца обмотались вокруг шеи жертвы. Длинные, как ивовые прутья, пальцы потянулись к голове, взломали черепную коробку и зашевелились в мозгу, исправляя, переиначивая, вырывая целые куски и спрессовывая их заново. Сознание то плыло, то прояснялось, то заострялось, точно клинок, и на лезвии этого клинка глаза Джереми вдруг открылись, и он увидел радугу — тем, кем она была на самом деле. Не странный экспериментальный механизм и не сгусток энергии, а древнее божество, великий Хронос, которому человечество — из века в век — кидает на съедение собственных детей. Не только благодушный Хорёк, но и сам профессор Верхаен перед ним — червяк. Безвольное орудие его мести.