Райские птички

- Какие опросники? – прохрипел Фреттхен и, едва успев поставить чашку на стол, зашёлся кашлем.

Профессор, брезгливо сморщившись, терпеливо наблюдал, как Хорёк вертится на стуле, пытаясь похлопать себя по спине.

Наконец, психолог откашлялся и переспросил, задыхаясь и утирая слёзы:

- О каких опросниках идёт речь, Гельмут?

- Вот видите, - с чувством превосходства отозвался Верхаен, - вы даже не в курсе, что у вас в Эколе делается. Хотя сидите безвылазно на этом полуострове в отличие от меня.

- Кто вам про них рассказал? Я ничего об этом не знаю.

- Не важно, кто мне рассказал. Важно, что ваш воспитанник Хайли — между прочим, приятель Джереми, тёмная лошадка — умудрился провернуть какую-то масштабную акцию. И вы об этом не имеете никакого представления. Как не имеете представления о том, какие вопросы задавали вашим подопечным и с какими целями. И что они отвечали вы тоже, разумеется, не знаете.

- О, боже мой, - устало пробормотал Фреттхен, - я, правда, ничего об этом не слышал. Сейчас же с этим разберусь. То есть не сейчас же, а после утренней медитации.

- Будьте так любезны. И непременно доложите мне обо всем, что узнаете. Хотя, нет. Я сам, лично, этим займусь. Мы вместе допросим Хайли. Позвоните мне, когда будете готовы. Я подойду.

- Хорошо, - покорно кивнул Фреттхен и поинтересовался. - Как вы съездили?

- Отвратительно, - холодно бросил Верхаен. – А вас что, это правда интересует?

- Нет. Да. Ну не то, чтобы очень. Простите за любопытство, Гельмут.

Хорёк совершенно смешался, как, впрочем, и всегда – этот паук так умело раскидывал свои сети, что несчастный психолог неизбежно в них застревал, трепыхаясь в самой неловкой позе.

Он вытер вспотевший лоб и поспешил откланяться:

- Позвольте мне приступить к работе – мне нужно обговорить с учителями тему сегодняшней медитации.

- Идите и не забудьте мне позвонить, я приду лично допросить этого негодника.

- Конечно, Гельмут. Непременно!

«Старый извращенец, - прошептал сквозь зубы психолог, выскочив из кабинета. - До чего же неприятный тип! Слава богу, хоть про Джереми с Вилиной не разнюхал».

- Доброе утро, Марк! – глубоким контральто пропела Триоль, появляясь из соседней двери.

- Доброе утро, Мэйли.

- С вами всё в порядке? Что-то случилось?

- Случилось, - придушено ответил психолог, с опаской оглядываясь на свой кабинет, который теперь ассоциировался с паучьим гнездом. – Вы на «длинный пляж»?

- Да, - подтвердила китаянка, хмуря гладкие, будто шёлковые, брови.

- Пойдёмте вместе, я вам всё расскажу.

Рука об руку они вышли из школьного здания.

- Ситуация вышла из под контроля, - расстроенно делился психолог с коллегой, держа её под локоток. – Вчера ночью мне позвонили с пропускного пункта. Джереми и Вилина пытались бежать. Вы представляете?

- Всё-таки бежали? Жаль. Я надеялась, что Роберт сумеет вовремя сориентироваться и укрепить отношения с женой.

- Я вообще не понимаю, что происходит, Мэйли!

Хорёк остановился посередине покатого спуска к пляжу и возмущённо воздел руки к небу, отчего на секунду потерял равновесие. Покачнувшись, он вцепился в неожиданно крепкое плечо китаянки.

– Чего им не хватало? Ну, вот, скажите? Чего?

- Вы когда-нибудь любили, Марк? – спокойно ответила Триоль, продолжая спускаться по скользкой каменистой дорожке.

- Я? Любил, - неуверенно ответил Фреттхен, помедлил и добавил, - в школе. А что? Причем тут любовь?!

- Любовь - это сила, которая сметает все преграды. Вы же психолог и должны об этом знать. Из-за любви убивают других и лишают жизни себя, а вы говорите о каком-то побеге. Не мне обсуждать политику руководства, но если бы меня спросили…

- Постойте, Мэйли, я не понимаю, при чём тут любовь? Какая любовь? Она замужем, она любит Роберта! – он помедлил и, вспомнив откровения Вилины на своей кухне, расстроенно добавил. - Или – не любит?

- Марк, она просто пошла туда, куда ей сказали, и сделала то, что ей велели. Они ведь послушные, эти райские птички.

- Но я сам видел – она была всем довольна, особенно - новым домом… Я заходил к ним после свадьбы, проверял.

- Я читала её дневник. Она любит Джереми. Просто обстоятельства не позволили ей выпустить эту любовь из сердца. Вот она и загнала её поглубже. В самую-самую глубь, в самое надёжное место – туда, где прячется подлинное «Я».

- Вы? - Хорёк так и подскочил на месте, рискуя снова оступиться на покатой тропе. - Вы читали её дневник?

- Да, я читала, - без тени смущения подтвердила Триоль. – Я педагог, а эти дети находятся под моей ответственностью. Я обязана знать, чем они живут и чем дышат, чтобы вовремя исправить возможные ошибки. Разве вы не занимаетесь тем же? Разве вы не установили повсюду камеры и не следите за каждым их шагом?

- Почему же вы ничего мне не сказали? – упавшим голосом спросил Фреттхен, проигнорировав вопрос о камерах. – Почему я обо всем узнаю последним?

- Потому что я посчитала возможным доверить судьбу жены её мужу. Я дала ему шанс переиграть соперника. Но, похоже, природа не одарила его талантом стратега. Более глупой выходки, чем его нападение на Джереми, и придумать нельзя. Хороший урок всем нам, Марк, и мы должны сделать из него выводы.

Пляж заполнялся гомонящей толпой – подростки затевали борьбу на рассыпчатом, как крахмал, песке. Молодые пары усаживались рядышком в ожидании медитации, обнимаясь и перешёптываясь.

Счастливые лица, смех и улыбки - Фреттхена кольнула зависть. Он бы тоже хотел стать птичкой в этом раю – воспарить в медитациях над белоснежным песком прямо в бездонную синь. Ни о чем не думать и не тревожиться. И никакого груза ответственности, никакого страха и неловкости под свинцовым взглядом Гельмута Верхаена.