Страница 5 из 26
...За железными воротцами кооператива, на крылечке крайнего дома, стоял колченогий старик и, прикрывшись рукой от солнца, смотрел в нашу сторону.
— Свои, дядя Саша, свои! — помахал ему Савелий.
— Не пройдёте, — сказал дядя Саша. — Утопнете. Снегу много нападало.
— Мы-то? Хо-хо! — бодро хохотнул Савелий. Только что угнетавшая его печаль отлетела легко, прозрачным мыльным пузыриком — Где бронепоезд не пройдёт, не пролетит стальная птица, Прыглов на пузе проползёт... — и он похлопал себя по тугому животу.
Метров сто мы прошли по тропинке вдоль главной улицы. Дальше надо было поворачивать направо и пробираться целиной. Снегу, действительно, нападало много. Разномастные, весёлые домики тонули в нём по самые окна. Я ещё не знал, который из них предназначен мне судьбой.
Савелий перехватил брюки у щиколоток прйпасёнными бечёвочками, уплотнившись таким образом, бульдозером попёр в снега...
Пропахав широкую борозду через два соседних участка, слегка запыхавшийся Прыглов остановился возле жиденького домика, сколоченного из вагонки.
— Вот, — сказал он, и глаза его вновь подернулись Грустью.
Отряхнув налипший снег, мы взошли на крыльцо. Савелий ударил в забухшую дверь. Домик зашатался.
— Это ничего, — пробормотал Савелий, возясь с ключами. — Ты не думай. Он только на вид такой. А вообще, крепенький. Мы его впятером раскачивали. По пьянке. На спор. И хоть бы хрен.
Сквозь решётчатые ставенки-жалюзи заглядывало солнце, полосатило фанерные стены. Впрочем, заглядывало солнце не только через ставни, но и Через Щели между стенами и потолком.
— Хотел забить плинтусами, — сказал, извиняясь, Савелий, — да не успел. Я же его только прошлой весной начал строить.
Зато Прыглов оказался запасливым хозяином. Он разгрёб снег под стеной домика и показал мне металлйческие коробки из-под кинолент, набитые гвоздями, шурупами, предохранителями, гнутыми шарнирами, болтами и гайками. Он выбрал одну гайку, кинул её в самый большой сугроб, похожий на копну, сугроб издал каменный, царапающий звук. «Кирпичи, — пояснил Савелий. — Тыща штук!» Он подставил лестницу, взобрался на чердак, просунулся до пояса в узенькую дверцу и вытащил ржавый, дребезжащий всеми сочленениями велосипед. «Видал коня?! Оставляю тебе. Катайся».
Всё было у Савелия: трехногий столик под деревцем — для чаепития на свежем воздухе, летняя печка, сложенная из кирпичиков, туалет в дальнем конце участка («Особняк на одно очко», — сказал о нем Прыглов). На внутренней стороне дверей «особняка» приколочен был какой-то, железнодорожный видать, плакат, исполненный на жести:
— А, старик? — кричал довольный Савелий. — Обалдеть можно!
Когда всё было осмотрено, наступил неприятный момент торга. Честно говоря, торговаться было лень. День стоял рекламный: солнечный, тёплый, ласковый. Вокруг сказочных домиков сказочно искрился снег. Капли с крыш пробивали в сугробах аккуратные норки. Томно пахло оттаивающей землей...
Всё же я, потоптавшись и прокашлявшись, начал:
— Ну и... сколько же просишь?
— Две, — ответил Савелий скучным голосом.
— Тысячи? — для чего-то уточнил я.
Савелий промолчал, и я почувствовал, как между нами возникает чугунное отчуждение.
Я снова прокашлялся и, превозмогая неудобство, спросил чужим утробным голосом:
— А как отдать?
На мягком, женственном лице Савелия вдруг стала натягиваться кожа. Впали щёки, упрямо прорезались желваки.
— Старик, — сказал он, не разжимая зубов — Давай не будем. Мне нужно ДВЕ тысячи.
Мне сделалось стыдно. Действительно, какого чёрта привязался к человеку! Ведь мне нужна дача? Нужна. Ну, вот... А ему нужны две тысячи. И всё. И квиты.
— Ладно, — улыбнулся я. — Две — так две. И мы с облегчением ударили по рукам.
По первой травке мы всем семейством выехали на Дачу.
Деревья стали нежные, бледно-зелёные, с ещё не набравшими мощь листиками. Посёлок из-за этого довольно хорошо просматривался. Повсюду в огородах копошились люди. Сгребали в кучки прошлогоднюю траву, жгли. На некоторых участках уже чернела весенняя пахота.
Мы приблизились к своей избушке и обнаружили, что она, ко всему прочему, ещё и на курьих ножках. Коварный Савелий умолчал про это. Под каждый угол домика была подставлена чурка — этим и ограничивался фундамент. Окружённый сугробами домик выглядел всё же поосновательнее.
Теперь же он казался таким ненадёжным, таким игрушечным, что я, опасаясь создать крен, не решался поставить ногу на крыльцо.
— И за такой сортир две тысячи?! — громко изумился тесть.
Я ткнул его локтем в бок и указал глазами на соседей. Никто не должен был знать, сколько мы отдали за дачу. В правлении кооператива её, со всеми потрохами, оценили в шестьсот девяносто рублей. Мы с Прыгловым скрепили документ своим подписями, и я, под бдительным оком председателя, отсчитал Савелию указанную сумму. Остальные деньги я вручил ему с глазу на глаз в подворотне. При этом Савелий, усугубляя впечатление тайной и нечистой сделки, жалобно шмыгнул носом — словно продавал свою бессмертную душу.
— Вас понял, — сказал тесть.
Он-то меня понял, да вот я его не сразу раскусил.
Через полчаса тесть развернул передо мной блокнот:
— Гляди!
В блокноте было изображено некое сооружение: то ли дворец бракосочетаний, то ли водонапорная башня.
— Что это?
— Дом, который мы построим вместо нашей халабуды.
— А халабу... простите, дачу?
— Сломаем, — легко сказал тесть. — Сегодня же и начнём.
Мне сделалось тоскливо. Отдать две тысячи рублей, залезть в жуткие долги — только для того, чтобы сразу же сломать своё приобретение, на два года минимум превратить участок в унылую стройплощадку, жить в палатке, ходить по гвоздям и вытаскивать из живота занозы?!..
Спасла домик от немедленного разрушения приехавшая с опозданием тёща.
— Ах, какая миленькая дача! — воскликнула она. — Кто это говорил, что она невзрачная? Ничего подобного!
Особенно умилили тёщу жалюзи на окнах. Таких не было ни у кого в окрестности.
— Вам нравится? — заторопился я ковать железо, пока горячо. — Хм... А тут созрело решение сломать её.
— У кого это созрело? — грозно подбоченилась тёща и, осененная догадкой, повернулась к мужу, стоявшему с ломом наперевес. — Ты?! Я вот тебе сломаю! Попробуй только тронь!
Дважды ей не пришлось повторять свою угрозу, В нашей семье давно и прочно царил матриархат.
Мне захотелось расцеловать тёщу, но я сдержал свой порыв, чтобы не вбивать клин между супругами.
Я даже сочувственно подмигнул тестю: дескать, вот тебе и сломали! Лопнула идея... а такая была хорошая.
Тесть, впрочем, скоро утешился. Мудрая супруга позволила ему сломать начатую строительством веранду — несколько грубых стоек и перекладин, приживуленных к стенке домика. И тесть самозабвенно принялся отрывать эти брусья — для того, чтобы через некоторое время поставить их обратно.
Нашли себе занятие и все остальные. Жена как присела возле первой попавшейся грядки, так больше и не разгибалась. Свояк достал из портфеля детектив, ушёл с ним в помещение и плотно закрыл за собой дверь. Тёща и свояченица, растопив летнюю печку, готовили обед. Дочка учила кота стоять на передних лапах.
Я взял удочки и, никем не замеченный, потихоньку удрал на протоку.
Чудный водоём открылся моим глазам. Это была даже не протока, а затока Оби, запертая с одного конца дамбой. Этакий узенький симпатичный аппендикс, заросший по берегам курчавым тальником. На противоположном низком берегу разбросаны были маленькие песчаные пляжики. Дачный берег был крутоват и как будто специально приспособлен для рыбалки. Через каждые десять шагов в зарослях открывались просветы, образованные маленькими аккуратными заводями. Старожилы понаделали здесь деревянных ступенечек, ведущих к воде. Затока походила, в общем, на барский пруд из художественной литературы и выглядела не живым водоёмом, а специально построенной декорацией.