Черная шляпа

— Я слишком большой и толстый, — сказал Кит, — Я люблю плавать у поверхности и лениво есть планктон. Мелкие рыбёшки пускай спешат неизвестно куда, а я останусь дрейфовать.

— Жалко его, — сказала я, — Все, кого он любил, ушли, предпочитая отвергнуть Грань. Только он прошел. но стоило ли это того? Я всё время вспоминаю его фразу о том, что он бы это всё отдал, лишь бы Травница вернулась.

— Если он останется на этот раз, то умрёт, — прошептал Кит, — Я чувствую запах смерти от него. Такой удушливо сладкий. Он умрёт подобно Травнице, будет умирать медленно и мучительно. Поэтому я его не держу.

— А почему сам не уйдёшь? — спросила я.

— Разве я могу бросить тебя? — улыбнулся Кит.

— Прости его, — взмолилась я, — Мне больно видеть то, как вы цапаетесь. он ведь так одинок. Вы видите в нём либо усталого мудреца, либо ехидного подростка, рисующего срамные места, а я в нём вижу пугливого ребенка.

— По сути, мы все ещё дети, — вздохнул Кит, — Сколько бы жизней не прожили и сколько секретов не узнали.

Я опустила взгляд на пол. Грязный. Откуда в больнице грязь?

— Я простил его, — вдруг сказал Кит, — Только поздно уже мириться. Да и не умею я.

Болезнь наполнила больницу кашлем, соплями и горячечным потом. То тут, то там раздавалось монотонное жужжание ингалятора, пахло медикаментами и целебным чаем, все ходили в свитерах, шарфах, шерстяных носках и порой в перчатках. Мы окуривали комнату благовониями. На самом деле это были простые лечебные благовония по рецепту моей бабушки, но Сандра думала, что они магические, и это было забавно.

Увели Жюли, пока та нас не заразила, но поздно. Зои и Кларисса хором бились в лихорадке, носили по несколько слоев, жаловались на боль в горле и ломоту в костях.

— Нефиг было на улице хороводы гонять, — хмыкала я.

— Кто бы говорил, — ворчала Сара.

— Ой, уйди от меня, — шутливо я отмахивалась от напирающекй на меня Зои, — Заразишь ещё. Будем дружно сморкающейся парочкой.

— Троицей, — поправила Кларисса, — Мы будем дружно сморкающейся троицей.

Как бы то ни было, Халатов обмануть не удалось. Кларисса брыкалась, кусалась, царапалась, визжала, кидалась во всех предметами, так что с ней беднягам пришлось повозиться. С Сарой проблем не было, она гордо восседала на коляске, как на троне, пока её увозили. Зои ушла позже всех, пережив несколько ужасающих приступов, и все были днём. Дурной знак, они обычно у неё ночью.

Габриэль выбыла до того, как всё началось, и провожала её только я. Обнимались, целовались, я обещала выйти как можно быстрее, она обещала меня дождаться. Будет ли так — посмотрим. А пока мы проливали горячие слёзы и Халаты в итоге расцепили нас и отправили меня на осмотр.

Остались мы с Сандрой. Девочка безобидная, только грустная очень и потерянная. Мы играли в шашки, читали друг другу вслух и ссорились из-за открытого окна.

Перед отплытием я хотела подарить Вечности прощальный подарок. Готовила его долго, каждую ночь обмывала его в лунном свете и северными ветрами, держала в воде и в в огне, и на третий день он был готов, а я была обессилена. Решила взять с собой Сандру, почему — не знаю.

Опять слышала голос стен и вздохи тех, кого здесь больше нет. Хотелось зажать нос, чтобы не чувствовать приторно-сладкий аромат, вставить в уши беруши, чтобы голоса заткнулись. Но ни то, ни другое бы не помогло.

Тенями тихими мы пробрались в его палату, я вручила ему подарок и отправила Кошку обратно. Та тропинка, по которой мы шли, была незаметна Халатм, так что я могла не беспокиться, что её заметят.

— Кит простил тебя, — сказала я Вечности, — Не знаю, имею ли я право говорить тебе. Просто, чтобы ты знал.

— Хорошо, — кивнул Вечность, — Я должен кое-что сказать тебе. Девочки уже знают. Осталась ты.

Он притянул меня к себе. Мы оказались на его кровати.

— Что?

Реки, реки черной крови. Жилы дома заполнила черная кровь и пропитала сердца присутствующих. Заглушила песни, треск костра и стерла буквы. Буревестник теперь не гордая морская птица и не огнегривый дракон. Её глаза светились красным пламенем и зелёным ядом, а когти были направлены на присутствующих. Её пламя теперь черное. И черное пламя сожгло её воспоминания, оставив лишь ненависть и страх. Эта картина мне кажется знакомой.

— Буревестник! — в отчаянии кричу я, — Зои! Зои!

Она не слышит меня из-за черной крови и пелены времени. Закована в клетке, бьется о стены и дверь, и повсюду разбрызгана черная кровь, только Халаты её не видят. Ходят в ней, пачкаются в ней, но ничего не замечает, и это очень-очень мерзко.

— Это ещё не всё, — сказал Вечность, — Прибереги силы для остальных. Потом дам нарыдаться, а сейчас смотри.

Отступницу не выпускает из пасти зверь, перемалывающий её кости. Он гоняет её по лабиринтам и катакомбам, но, в отличии от Крита, у неё нет клубка. Тысячи лет проносятся за одну ночь и просыпается она старая, но в молодом теле, и не может вспомнить своё имя и лица друзей.

— В отличии от некоторых, её некому вытащить, — сказал Вечность, — Её заколят антипсихотиками и те высосут из неё все сны. Она перестанет их видеть, когда начнет принимать, но тьма вернется с утроенной силой, если она пропустит приём. а пропускать она будет довольно часто.

— А остальные? — спросила я.

— Тающая переболеет, у Жюли сядет голос из-за осложнений, но с ними всё будет в порядке. А вот с этими двумя нет.

— И их нельзя спасти? Нельзя увезти на корабле? Королева же давала выбор Травнице, а им нельзя помочь?

— Что у них теперь общего?

Вечность указал на корчащихся девочек.

— Черная кровь, — сказала я, — Она заразна?

— Твоя заразна, — сказал Вечность, — Твоя расползается, очерняя самых беспомощных. А Буревестник и Отступница очень беспомощные и чем-то похожи на тебя.

Его губы приблизились к моему уху. Кожу обожгло раскалённым дыханием.

— Тьма не имеет ничего общего с безумием. Безумие — лишь следствие.

Он гнусно расхохотался. Меня всю передёрнуло.

— У нас странный город. Здесь и с ума сходят по-другому. Одни называют его омутом, другие находят уютным.

Я испуганно отшатнулась.

— Знаешь, я был в других городах. И был в другой психушке. Ничего общего — ни Грани, ни Знающих. Была одна малютка, она меня поняла. Так и не заговорила, но ничего…

— Вечность, ты страшный.

— А ты нет? Посмотри на себя. Черные волосы, черная одежда, черная шляпа, черная обувь, чёрные глаза. Даже кожа летом стремится к черноте. А по ночам на тебя жутко смотреть. Тьма сочится из тебя и не даёт девочкам дышать.

— Тогда что ты предлагаешь?! — вскричала я.

— Уезжай, — сказал Вечность, — Не оставляй адреса, не давай контактов. Беги, сжигая мосты.

— И это поможет? — недоверчио спросила я.

— Им — да, — кивнул Вечность, — А тебе — кто знает?

— Не зря меня тянуло отсюда, — вздохнула я, — Может, хоть полетаем напоследок?

— Я обессилен, — сказал Вечность, — И опустошён. Я едва могу ходить к друзьям. Увы, обойдёмся простыми объятиями.

Обнимаемся. Я чувствую через свитер крупной вязки тепло его изможденного тела. Чувствую касание мягких волос, пахнущих мёдом, горячее дыхание. Чувствую его дрожь, смятение и сомнение. Выпирающий позвоночник и лопатки. Его руки на моей спине, глядящие мои волосы.

— Буду скучать, — шепчет он.

— Я тоже, — отвечаю я.

— Не будешь, — грустно-весело говорит он, — У всех оставшихся память обо мне сотрётся.

— И они многое потеряют, — сказала я.

— Прям уж, — хмыкнул Вечность, — У них Кит есть. Не пропадут.

— Киту не придет в голову превратить меня в птицу и попытаться перелететь море, — смеюсь я.

— Он может, — серьёзно сказал Вечность, — Если постарается, то перелетит океан и доберется до Гренландии.

— Или до Скандинавии, — вздыхаю я, — Будем летать над фьордами, полями и овцами. И даже не будем помнить о тебе.