Страница 13 из 20
Тоска страшная… Я сегодня не выдержала и залилась отчаянными, горькими слезами… О, если бы все это бросить, от всего освободиться! Я чувствовала бы тогда, вероятно, то же самое, что чувствовал Н. М. Пржевальский, отправляясь в далекие путешествия.
13 октября. Читаю теперь “Государя” Макиавелли.
24 октября. А теперь я читаю “Коран” Магомета…
12 ноября, она в Москве.
Сейчас вернулась из Большого театра, слушала “Жизнь за царя”. Это лучшая из русских опер.
16 ноября. “Сафо”. Ермолова играла бесподобно…
20 ноября. “Так жизнь молодая проходит бесследно!” Боже, дай мне другой жизни!
Круг чтения Дьяконовой впечатляет. Если ее матери “сна нет от французских книг”, то Лизе не спится от русских. Она прекрасно разбирается в русской поэзии, постоянно цитирует в дневнике стихи. Тонко и беспощадно разбирает модного поэта Надсона и называет его “калифом на час”. В кругу чтения Пушкин, Гоголь, Островский, Писемский, Тургенев, Гончаров и, конечно же, Толстой, которого Лиза читает и перечитывает постоянно.
В поле ее внимания все новейшие литературно-философские веяния 90-х годов, от “Политической экономии” Милля и “Исповеди” Толстого до дневника Марии Башкирцевой. И все это прочитывается не восторженной провинциальной дурочкой, падкой до всего “модного”, но строгим ценителем, со своим вкусом, со своим пониманием жизни и искусства…
Но ей “душно”, она в “темном царстве”! Как Катерина в “Грозе”! Она бы покончила с собой, но религия не позволяет.
С неким П. они пишут комедию “Провинция”, по-видимому, о нравах российской глухомани, столь далекой от мирового просвещения и науки. Она отправляет свои стихи в газету “Северный край” под псевдонимом Е. Нерехтская…
Но ей “душно”! “Темная ночь, на улицах ни души, слышно, как моросит мелкий дождь”.
Конечно, можно посмеяться над этим и сказать, что девушка просто дурила и не ценила возможностей, которые предоставляли ей семья, школа и система женского образования, сложившаяся в России к концу XIX века. В это время она превосходила все европейские аналоги. И не только потому, что основы ее закладывали такие выдающиеся теоретики и практики педагогической науки, как Н. И. Пирогов, К. Д. Ушинский и Н. А. Вышнеградский, но и благодаря финансовой поддержке, которую оказывало российское государство образовательным учреждениям Мариинского ведомства. Уже в 70-е годы традиционно немецкое руководство российского просвещения признавало, что “среднее женское образование лучше в России, чем в самых просвещенных государствах Западной Европы” и женские школы Мариинского ведомства “по учебному курсу выше и определеннее, чем прусские höher Töchterschulen[14], при преобразовании которых в 1872 году образцом в учебном отношении послужили русские женские гимназии и институты”.
Но в том-то и дело, что все это великолепное образование оказывалось для Лизы бесполезным грузом. Ну хорошо, она получит отличное образование. Но зачем? Зачем она изучала новые и мертвые языки и читала такое количество книг? Чтобы отправиться учительницей прогимназии в Нерехту? Чтобы там готовить таких, как она, бедных Лиз с несоразмерно их положению высоким образованием и умственными способностями? Чтобы эти девочки еще больше страдали, чем если были бы глупыми и невежественными?
И Лиза начинает догадываться, что главный-то вопрос заключается не в образовании. В самом устройстве мира есть какая-то порча, которая не позволяет ей стать человеком в том смысле, в каком она это слово начинает понимать. А она, как все молодые и образованные люди своего времени, понимает это слово в героическом ключе – только так! “Человек – это звучит гордо!” – вскоре вслед за Ницше объявит новый русский пророк. Вот и для Лизы человек – это гений! Это может быть и Наполеон, и отец Иоанн Кронштадтский, и Лев Толстой, но уж точно не Петя! А она-то, Лиза Дьяконова, кто?
Вот она читает “Страдания юного Вертера” Гёте и плачет над книгой. “Боже, как счастлив тот человек, который может создавать великие произведения, как счастлив тот, кто, умирая, оставит по себе бессмертное наследство!”
Но тут же Лиза невольно сравнивает себя – нет, не с Гёте, конечно! – а с его героями. Кто она в этом сюжете? Не Вертер уж точно! Впрочем, “теперь нет Вертеров”. “А Шарлотты? Они-то, может быть, есть… Но ведь Шарлотта без Вертера была бы ничто”.
Шарлотта без Вертера
Настоящей героиней ее души и образцом для подражания становится не гётевская Шарлотта, которая “ничто” без своего Вертера, а Анна Сергеевна Одинцова – один из персонажей романа Тургенева “Отцы и дети”. Этот роман Дьяконова знала “почти наизусть” – так часто она его перечитывала.
В романе присутствуют четыре любовных сюжета: два счастливых и два несчастливых.
Счастливый сюжет – это любовь Николая Петровича Кирсанова и девушки из простонародья Фенечки, которая живет с барином и родила ему ребенка. Второй счастливый сюжет – любовь сына Николая Петровича Аркадия и Катеньки, сестры богатой и красивой вдовы-помещицы Анны Одинцовой. Несчастливый сюжет – роман брата Николая Петровича Павла Петровича Кирсанова со светской львицей, княгиней Р*. Этот роман происходил в прошлом. Он совершенно опустошил Павла Петровича, от которого осталась одна аристократическая оболочка без живой души. Второй несчастливый сюжет – любовь Базарова к Одинцовой. Эта любовь противна его жизненным убеждениям материалиста и нигилиста, однако он ничего не может с собой поделать и против своей воли признается Одинцовой в любви. Но она, хотя и чувствует к Базарову некоторый интерес, отталкивает его, потому что “спокойствие лучше всего на свете”. Наконец, он ей физически неприятен. Потом, когда он будет умирать от случайного заражения крови, поранив палец во время врачебной практики, Одинцова приедет к нему и, наверное, даже почувствует за собой какую-то вину. Но будет уже поздно.
Любопытно, что из этих любовных сюжетов самым привлекательным Дьяконовой показался четвертый. Ее не вдохновили ни идиллическая любовь юных Катеньки и Аркадия, увенчавшаяся счастливым законным браком, ни противозаконное, но такое “уютное” сожительство доброго барина со своей служанкой, ни романтическая, с испепеляющими страстями история Павла Петровича и княгини Р*. Ей понравилось, как Одинцова поставила Базарова на место. Восхитили ее холодность и спокойствие.
Мое самолюбие удовлетворяется тем, что Базаров, все отрицающий, ни во что не верующий, циник и нигилист, – полюбил именно такую женщину, и несчастливо… Она оказалась несоизмеримо выше его… “Странный этот лекарь! – повторила она про себя. – Она потянулась, улыбнулась, закинула руки за голову, потом пробежала глазами страницы две глупого французского романа – и заснула, вся чистая и холодная в чистом и душистом белье”. – Так часто засыпаю и я, чувствуя себя вполне похожей на эту героиню.
Нет, она не была ею. Одинцова была богатой, красивой и свободной, а Лиза – бедной, невзрачной и зависимой.
Между тем в доме начинают появляться свахи. Этот надежный, проверенный веками институт сводничества вызывает у Дьяконовой омерзение. На нее смотрят как на “товар”, на который берутся найти “покупателя”.
Свахи взялись за дело очень усердно и по-старинному: предлагают “показать” меня женихам… О Господи, мало, видно, еще подлости и гадости людской на земле! Наши женихи и обожатели, нажившись вдоволь со всякими… идут теперь справляться о приданом, о нашей нравственности, чтобы жениться “как все порядочные люди”! Я встала на колени и, вместо молитвы, горько заплакала.
14
Высшие женские училища. – П. Б.