Страница 12 из 20
Она чувствует, что ей не хватает любви: “Ведь никто и никогда не любил меня так, как могут любить других”. Она видит, что “никогда никому не нравилась”, и от этого ей “грустно”. “А зеркало безжалостно отражало мои обнаженные худые, тонкие руки, всю мою хрупкую, худощавую фигуру, мои длинные волосы и жалостную розовую физиономию”.
Современная феминистка, окажись она рядом с Лизой, в нескольких словах объяснила бы ей, в чем суть ее “глупой” проблемы. 1) Она не обязана никому нравиться, кроме самой себя или тех, кому она сама хочет понравиться по каким-то своим причинам. 2) Она никакой не “урод”, потому что само это понятие придумано мужчинами для сексуального порабощения женщин. 3) Если ей нравятся платья, шляпки и хроники моды, то мучиться по этому поводу не надо; в конце концов, она действительно женщина и имеет на это право.
Но такое простое уравнение не укладывалось в голове ярославской феминистки, в которой на равных правах поселились бабушки и Наполеон, Толстой и Иоанн Кронштадтский. И она идет сложным путем, чтобы объяснить самой себе и оправдать несправедливость, которой наградила ее природа. Она хватается за Толстого как за спасительную соломинку, здесь же, в Нерехте, где ее так возмутила статья Гнедича.
Невольно я подошла к полке книг и перечла вновь “Крейцерову сонату”. Каким глубоко нравственным произведением показалась она мне! Еще более я поняла величие гения Толстого в его откровенных признаниях, сознании испорченности, в призыве молодежи к нравственности. Это было известно всем, но Толстой первый осмелился заговорить, и за это его обвиняли чуть ли не в разврате. Разговаривая со мной о “Крейцеровой сонате”, мужчины все порицали это произведение с разных точек зрения учеными словами и выражениями, и ни один из них не сознался, что Толстой прав. Они возмущались. О, как это гадко!
С подачи Толстого она придумывает причину, по которой никогда не выйдет замуж. Это отсутствие нравственной чистоты у мужчин до брака. Гимназическая подруга Катя пытается Лизу успокоить и предлагает не относиться к этому вопросу так “нервно”.
Но ведь это же гадость, Катя, это нечестно! – проговорила я, и слезы так и брызнули у меня из глаз. – Они до брака удовлетворяют свою чувственность, а после эти самые подлецы требуют от нас безукоризненной чистоты и не соглашаются жениться на девушке, у которой было увлечение до брака. Нет, уж если поведение супругов должно быть одинаково, тогда и мужчины должны жениться на проститутках… Я потребую от своего жениха того, чего он не может мне дать, – девственной чистоты, чтобы он был подобен мне; иначе говоря – никогда не выйду замуж…
На самом деле Дьяконова глубже многих своих современников поняла смысл “Крейцеровой сонаты”. Смысл повести не в проблеме самой ревности, а в том, что Позднышев сам до свадьбы не раз оказывался в роли “музыканта”, глядя на женщин как на объект удовлетворения своих сексуальных желаний. Но если в его “послужном списке” были какие-то женщины, то почему в списке другого не может оказаться его жена?
В конце концов увлечение “Крейцеровой сонатой” зашло слишком далеко. 3 июля 1894 года в Кусково, где Лиза гостила у тетушки Евпраксии Георгиевны, приехал друг ее детства.
В нем я всегда уважала доброту характера и стремление к самоусовершенствованию, – пишет Лиза в дневнике. – Живя постоянно в разных городах, я с удовольствием с ним переписывалась. Теперь, воспользовавшись случаем, мы в первый же вечер уединились ото всех на террасе и разговорились совершенно откровенно…
Она спросила: как он относится к “Крейцеровой сонате”? И прав ли, по его мнению, Толстой?
“Позднышев, конечно, говорит правду, хотя он сам был менее испорчен, нежели другие”, – ответил Петя. “А все-таки он требовал от жены, чтобы она была чиста и невинна, не так ли?” – “Да, конечно”. – “Ну а вы, стоя пред алтарем, бываете ли такими же… неиспорченными (я немного запнулась, говоря это слово, и невольно голос мой дрогнул), как ваши невесты? Лично вы, – продолжала я вдруг с отчаянной смелостью, – такой?” – “Нет, я испорчен”, – произнес Петя совершенно спокойно. Меня точно острием ударили в сердце. Я хотела сказать что-то, но не могла и вдруг, закрыв лицо руками, разрыдалась громко и неудержимо.
Дальнейший разговор не имел смысла. Лиза рыдала, Петя предлагал ей выпить воды и успокоиться, но это не помогало. С Лизой случилась настоящая истерика.
Петя не понял ни моих слез, ни моего молчания. Если бы он знал, что в эту минуту он видел перед собой человека, который оплакивал свой исчезнувший идеал. Это очень глупая фраза, а между тем это правда. Иметь идеал – смешно по меньшей мере, но я не боюсь насмешки… И Петя вдруг стал для меня уже другим человеком, похожим на всех.
В следующей записи от 18 июля она рассказывает о встрече с отцом Иоанном Кронштадтским. Необыкновенным человеком! Не похожим на всех! Не то что какой-то Петя!
В тюрьме
В Ярославле Лиза страдает. Ей “душно”, она “в тюрьме”! Ей “хочется сесть на коня и скакать безумно куда-нибудь…” В 16 лет она мечтает: “Нельзя ли уйти хотя на неделю из дома? Три года продолжается эта жизнь; прежде я возмущалась – теперь чувствую смертельную усталость… И в этой бессмысленной сутолоке жить еще 5 лет (до совершеннолетия. – П. Б.)!”
“Как пусто все кругом! – восклицает она. – В сущности, я очень несчастна… Мои мечты и надежды не исполняются, домашняя жизнь так тяжела!”
Может возникнуть впечатление, что бедная девушка живет в удушающей провинциальной атмосфере, среди тупых и невежественных людей. “И это называется «жизнью»!” – иронизирует она. Но развернем запись: “Я изучаю немецкую и французскую литературы, играю сонаты Бетховена, читаю Гёте и Белинского, учусь латыни, занимаюсь рукоделием, хожу за обедню, за Всенощную. И только? и больше ничего? Так знайте же: ни-че-го!”
Она учится в лучшей городской гимназии. Свободно читает в оригиналах французские романы, играет на рояле Бетховена. В домашней библиотеке матери сплошь французская литература: “Эмиль” Руссо, “Коринна” де Сталь, “Приключения Телемака” Фенелона, Гюго, Стендаль, Жюль Верн.
“Все в оригиналах”.
“Я достала из нашей жалкой библиотеки Милля: «Основание политической экономии». В этой науке так много жизненных вопросов…” Жалкая библиотека?!
Здесь же находилась “La vie de Jésus par Ernest Renan”[13], книга, которой зачитывались образованные европейцы и русские второй половины XIX века. То, что она находилась в библиотеке матери Лизы, говорит о ее весьма широких и свободных взглядах на религию. Лиза увидела ее и хотела прочитать в 15 лет. Но мама, такая-сякая, книгу ей не дала, “сказав, что рано читать”.
Боже, какой “деспотизм”!
В 17 лет, находясь на каникулах в Нерехте, она пишет: “В эти дни я кончила немецкие переводы и думаю приняться за лекции о сущности религии Фейербаха. Судя по введению, они будут интересны. «Учитель Лингвист» спокойно отдыхает на бабушкином столе, а итальянская статья тщетно старается обратить на себя милостивое внимание: заниматься пока еще лень…”
Боже, какая “провинция”!
Что такое “Учитель Лингвист”? Это “Международный литературно-лингвистический журнал для изучения шести языков для взрослых и детей”. Выходил в Петербурге в 1890–1891 годах, сперва шесть раз в год, второй год – ежемесячно.
Людвиг Фейербах – радикальнейший философ-материалист, автор работ “Сущность религии” и “Основы философии будущего”, критик богословия.
Что такое “итальянская статья”, мы не знаем. Но едва ли эта статья была на русском языке.
Какая “глушь”, какое “невежество”!
30 сентября 1892 года, Лизе – 18 лет:
13
“Жизнь Иисуса” Эрнеста Ренана впервые опубликована во Франции в 1863 году. Она имела огромный успех у широкого круга читателей и вызвала протест католической церкви. Это была первая художественная биография Иисуса, написанная ученым и богословом по следам его экспедиции на Ближний Восток. Эрнест Ренан дружил с Тургеневым, был знаком с Владимиром Соловьевым и Дмитрием Мережковским, но в России его книга впервые вышла лишь в 1902 году.