Танго смертельной любви

Папочка делал все, чтобы его Конфета как можно дольше жила в мире иллюзией, ведь она вступит во взрослую жизнь, где такого счастья и безусловного обожания наверняка не будет.

Но он ошибся. В театральный институт Иванну взяли после первого же конкурса. Дело было вовсе не в председателе приемной комиссии, друге детства папочки, а в том, что Иванна настолько хорошо пела и танцевала, что ее можно было сделать четвертым элементом, на который люди готовы смотреть вечно. Пожалуй, она могла бы даже затмить огонь, воду, а уж работающего человека и подавно.

Первым ее поздравил Драган – подарил торт, рецепт которого ему передал отец. Они взяли два велосипеда и сбежали на край города, где съели торт одной ложкой на двоих.

Первая же роль в сериале словно поезд-экспресс перенесла Иванну из статуса всеобщей деревенской любимицы в королевы экрана. Страна сошла с ума. Предложения сыпались одно за другим, Иванна даже стала их перебирать. Папочка раздувался от гордости и подарил своей Конфете настоящий автомобиль. Такой же прекрасный, как она сама, полыхающий, блестящий, вызывающий завистливые взгляды. Само собой, такая машина не могла долго оставаться без водителя.

Его звали Иваном. Иван тоже был звездой, из тех, чьи подъезды украшают надписи и признания в вечной любви.

Черноволосый, чернобородый, со взглядом, который мог растопить даже самую жесткую карамель. Иван и Иванна. Даже имена у них были настоящим подарком для прессы. Где бы пара ни появлялась, она всегда привлекала внимание. Оба были настолько прекрасны, что даже ненавидеть их было невозможно. Между съемками Иванна звонила Драгану и рассказывала о своем счастье. Драган был намного лучше подружек, он всегда был готов выслушать, никогда не перебивал и обходился без банальной чуши в стиле «все актеры бабники» или «с таким красавчиком счастья не построишь».

Месяц спустя Иван и Иванна купили квартиру. Абсолютно белую. Они были безусловно счастливы. Папочка плакал, отпуская свою Конфету во взрослую жизнь, но, глядя в ее глаза, у него просто не хватило духу перечить. Лишь заметил, что полностью белое пространство – это нерационально, быстро испачкается.

Проблемы грянули в первый же полдень. Когда Иванна решила принять традиционную ванну с пеной, а Иван ждал ее, чтобы пообедать – прием пищи в полдень всей семьей был святым для него. Сын вольного художника, с молоком матери он впитал только один принцип – мир может рушиться, но в двенадцать часов вся семья садится за стол.

Удовольствие от ванной было испорчено, но Иванна наконец-то поняла, что имела в виду мама, бесконечно талдыча о компромиссах. Похоже, это и была пресловутая взрослая жизнь, и надо было научиться с этим мириться.

Съемок становилось все больше, а Ивана все меньше. Они ужасно скучали друг по другу. Иванна плакала в трубку, рассказывая Драгану, что за последние два месяца видела Ивана лишь на обложках журналов. Она стала забывать слова роли, а день, когда она перепутала съемочные площадки, стал настоящей катастрофой. Она полночи провела в ванной, снимая стресс, погружаясь в цветные пузыри беззаботного детства. Тогда она и подумала, что, возможно, пора приостановиться и остепениться. Пришло время создавать в цветных пузырях миры для другого малыша, своего собственного.

Кто и когда предложил альтернативу в виде порошка, она уже точно и не помнила. Очевидно, на какой-то вечеринке в их белой квартире. Кстати, год спустя она признала папочкину правоту, белую квартиру не смогла спасти даже армия домработниц. Все в ней как-то посерело, и это жутко раздражало Иванну. Она не хотела жить в грязно-белом цвете и настояла на переезде в серый интерьер.

Вместе с порошком в жизнь пришли и другие новшества. Легкое перекрытие кислорода, галстук и даже ремень поначалу были довольно забавны. Они с Иваном снова обрели друг друга, мир расцвел совершенно новыми, доселе неизвестными, взрослыми красками, и ванна после, призванная их смыть, была особенно приятна.

Иванну назвали лучшей актрисой страны. Господь и его феи целовали ее в лоб каждое утро. Голубые глаза лучились, волосы к тому времени ставшие прямыми как стрела, по-прежнему отражали отблески дорогой рекламы. Маленькая Конфетка превратилась в роскошный десерт.

Стройные ноги, крутые бедра и при этом талия Скарлетт О’Хара. На Драгана и его дурацкую привычку постоянно тащить булки на встречи времени оставалось все меньше. Да и Иван его не одобрял. Перед тем как отчалить в Америку на съемки продолжения нашумевшего фильма, специально оговорил – никакого Драгана!

Конфете было грустно и одиноко. Порошок уже не веселил, да и отец, обо всем догадавшийся, не стал устраивать скандалы и укладывать в клинику, а просто принес фотографии женщин, которые им чрезмерно увлекались. Иванне хватило одного взгляда, чтобы самой поехать в уединенный санаторий, взяв две недели отдыха от съемок. Драган был уже там. Приехал на велосипеде, предложил прокатиться. Во время коротенькой поездки по лесу ей даже показалось, что она снова видит цветные пузыри, разливающиеся в воздухе. Но она прогнала чудесное видение – это все порошок и его последствия. Откуда могли взяться пузыри в лесу? Но каждый раз, когда Драган приезжал, чтобы проведать ее, лес раскрашивался в невероятные цвета. Совсем как в детстве, из которого ей впервые не захотелось возвращаться во взрослую жизнь.

Спустя неделю позвонил Иван и, сразу обо всем догадавшись, как обычно разнервничался и бросил трубку, после чего больше не звонил. Иванне не хотелось об этом думать. В ее детстве не существовало никакого Ивана, и там ей было хорошо.

Две недели спустя, вернувшись в серую квартиру и листая скопившуюся прессу, в одном из журналов она увидела фотографии Ивана с другой девушкой. Худощавой блондинкой.

Вначале она порвала все газеты. Затем разбила рамки с их фотографиями. Этого ей показалось мало, и она разрезала на тонкие полоски всю его одежду. Когда на пороге показался сам Иван, решивший приурочить свой приезд к возвращению любимой из клиники, она кинулась на него с первым, что попалось под руку, – кухонным ножом. Раны оказались неглубокими, но крови было много. Иван с трудом успокоил свою Конфету, сам заклеил и продезинфицировал порезы и всю ночь провел на коленях, уверяя, что этот снимок – только реклама нового фильма. На следующее утро Иванна мыла его в полуденной ванне, умоляя простить.

Они попробовали начать все сначала. Новый виток отношений. Сменили квартиру (с серого паркета пятна крови так до конца и не отмылись), на этот раз выбрав темный интерьер, который больше соответствовал их настроению. Они решили, что нужно родить ребенка. Четвертый десяток был не за горами, общественность ждала, а Иванне каждую ночь снились малыши и малышки. Такие же, как она, – с кудрями и глазурными щечками, которые можно было бы зацеловывать и любить без условий.

Иван, кажется, тоже созрел. Но процесс не приносил им удовольствия. Вернулись старые забавы, в один из дней Иван признался, что, когда она бросилась на него с ножом, это было незабываемо, такого он не испытывал никогда. Не могла бы она?.. Могла, конечно же. Было страшно, но она любила, поэтому могла.

Это продолжалось довольно долго. Порезы на теле были маленькой тайной, от которой все внутри замирало. На ответственных мероприятиях она легко касалась левой лопатки, под которой был свежий шрам, он слегка морщился, кивал на туалет, она опускала глаза вниз, и на следующей день пресса снова писала о невероятно страстных отношениях Ивана и Иванны.

В тот раз она не рассчитала, нож соскользнул и задел артерию. Когда Конфета осознала, что крови слишком много и Иван слишком бледен, она кинулась звонить Драгану. Тот, как всегда ничего не понявший, просто вызвал «Скорую» и примчался сам, чтобы увидеть, как Иванну забирает полиция. Конфета рыдала, яркие карамельные краски смывали с лица горькие слезы. Но что он мог сделать?

Он исправно ходил к ней в камеру заключения и к Ивану в больницу. Здоровье последнего его не особо интересовало, но ему нужно было удостовериться, что тот жив и его Конфете ничего не угрожает. Каждое утро Драган скупал прессу, писавшую о процессе (ему самому адвокаты, конечно же, ничего не рассказывали, а Иванна только плакала и вспоминала, каким вкусным был тот торт, который они съели одной ложкой. Он пообещал, что испечет точно такой же, когда она выйдет.