Страница 1 из 13

Танго смертельной любви

Миронова Александра Дмитриевна "Saneshka"

Александра Миронова

Эльза была уверена, что окончательно превратилась в кошку. Когда это произошло, точно сказать она не могла. Но скорее всего процесс уже необратим. Ее зрение, с одной стороны, утратило остроту, с другой – необычайно обострилось. Например, она легко могла распознать двадцать пять оттенков серого цвета. Как кошка, вышедшая на охоту и выискивающая самую жирную мышь со стальной лоснящейся шкуркой. Пожалуй, единственное отличие от наглого животного было в том, что ее глаза теперь могли различить гораздо больше оттенков серого.

Эльза встала с кровати на голый бетонный пол, и тут же по телу пробежала мелкая дрожь. Отопление было на минимуме, а майская температура стремилась к нулю. Не одеваясь, девушка распахнула светомаскировочные занавеси цвета мокрого асфальта и выглянула в окно. Небо напоминало грязную тряпку школьной уборщицы. Такой дерюгой, некогда бежевой, но уже давно утратившей свой первоначальный цвет, бабушка Эльзы с ворчанием надраивала полы их старой школы. Сейчас куски этой рваной тряпки, каким-то невероятным образом оказавшиеся на небе, с удивительной быстротой и проворством сползались в одну точку – над самым центром города. Как и предсказывал прогноз погоды. С чем с чем, а с дождями в этих краях он никогда не ошибался. Водяная масса грозила стать критической и выплеснуться мутными, грязными струями на улицы города, еще больше его изуродовав. Эльзе необходимо было поторопиться. Булочная откроется через тридцать две минуты.

Эльза в два шага преодолела крошечную спальню, открыла дверь в ванную и попала в помещение, рассчитанное скорее на маленького ребенка или очень стройную девушку. Лампочка мигала холодным тусклым светом. Эльза забрала в хвост тщательно вымытые накануне вечером волосы и включила ледяную воду. Глубоко вдохнув, встала под мощную струю. Спустя минуту пытка была окончена. Девушка схватила жесткую дерюгу, серую от частых стирок, греющуюся на полотенцесушителе (единственный по-настоящему теплый предмет в ее квартирке) и быстро растерлась докрасна. Тело приятно гудело. Вчерашние четырнадцать километров пробежки вместо обычных двенадцати не прошли даром. Эльза взяла с полки большую банку крема, вдохнула аромат меда и зеленого чая и быстрыми движениями нанесла его на обнаженное тело. Малюсенькие пузырьки таяли под руками и обволакивали кожу шелком. Эльза пристрастилась к этому крему с момента переезда. Это была единственная роскошь, которую она могла себе позволить.

Распустила волосы, нанесла несколько штрихов макияжа. Черная юбка-карандаш ниже колен, скромная черная кофточка и бежевые лодочки. Образ, позаимствованный у американской кинозвезды, казался Эльзе верхом элегантности. Перед уходом она, как всегда, чмокнула в нос и потрепала по холке Патрика, попросив не скучать и засунув ему под ошейник ключ. Тот, как обычно, остался равнодушен к ее нежностям, замерев на коврике возле двери.

Ровно через три минуты она стояла на автобусной остановке. В этом городе все шло по расписанию. Эльза знала, что через полторы минуты мимо проедут большие мрачные автобусы. В их сером обшарпанном нутре окажется новая смена тюремщиков. Они заступали на пост раз в двенадцать часов. Работа в окружной тюрьме была нелегкой, но, по меркам этого хмурого, депрессивного региона, оплачивалась неплохо. Поэтому сюда стремились все мужчины в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет, способные нести службу. Эльза знала их всех в лицо и по именам.

Она села в автобус, прибывший строго по расписанию. Через сорок секунд он свернет на центральную улицу и Эльза увидит главный орган города – огромную, давящую, мертвенно-серую махину старой крепости, более пятидесяти лет назад переоборудованную в самую суровую тюрьму страны. Эльза смотрела в окно на муторно-серые окна домов, некогда оливковых, бежевых, фисташковых, пастельно-розовых – все они давно стали оловянно-свинцовыми. Изредка из домов выходили люди. В этом городе было не принято смотреть друг другу в глаза, Эльза не знала наверняка, но могла поклясться, что здесь у всех людей с мертвенно-бледными лицами рыбьи глаза.

Автобус остановился через положенные ему четыре с половиной минуты. Заскрипели тормоза, серое нутро выплюнуло одного-единственного пассажира. Эльза выпорхнула на землистый тротуар и за семь с половиной шагов дошла до булочной. За ее спиной грязный автобус с поблекшей темно-синей полосой на боку вздохнул, как тяжелобольной, с протяжным воем захлопнул двери и отправился дальше. До конечной оставалось еще три остановки.

Возле булочной уже топталась Мария – секретарь начальника тюрьмы. Она сжалась от холода и напоминала экзотическую птицу, выкрашенную каким-то художником-любителем в нелепый серый цвет. Волосы растрепались, блеклое пальто так и норовило распахнуться под порывами ветра.

– Мне как всегда, – попыталась бодро выкрикнуть она, но голос сел, и из горла вырвалось лишь хриплое птичье карканье, еще больше усилившее сходство Марии с пернатым.

Эльза мягко улыбнулась и распахнула дверь в булочную. Девушек окутало облаком из ароматов ванили, сахарной пудры и свежей выпечки.

– Ты почему не зашла сразу? Холодно на улице, – ласково попеняла подруге Эльза. Ее голос – нежный, грудной – обволакивал и укутывал, как мягкая шаль. Казалось, он единственный в этом городе-могиле мог расцветать оттенками, звенеть колокольчиками и согревать теплом.

– Иванна сегодня не в духе, – посетовала Мария, понижая голос и с осторожностью оглядываясь. – Так грохотала!

Иванна была хозяйкой булочной. Старая, кривая на один глаз женщина с Балкан. Ходили слухи, что муж ее сидел в тюрьме, однако сама Иванна никогда об этом не распространялась. Каждое утро, как безукоризненно отлаженный часовой механизм, она приходила на работу к пяти. Разогревала печи, собственноручно замешивала тесто и ставила опару. Иванна не признавала никаких полуфабрикатов и была несклонна к компромиссам. Всю жизнь она пекла три вида хлеба и ватрушки. Эльзе с трудом удалось уговорить женщину попробовать испечь что-то по ее собственным рецептам. Результат себя оправдал, но Иванна ничем не выразила благодарности. По одной простой причине – она никогда ни с кем не разговаривала. Эльза вообще не была уверена, что она умеет говорить. Но Иванна настолько выразительно могла передать все свои чувства и эмоции одним-единственным глазом и стуком противней, что любые слова были излишни.

– Доброе утро, – громко сказала Эльза в сторону кухни, будучи уверенной, что Иванна ее услышит.

Она кинула в подсобку плащ, сняла с крючка фартук, автоматическим движением включила две кофемашины, затем прошла за стойку, проверила кассу, параллельно окинув взглядом ассортимент, которым особенно гордилась, – хрустящий круглый хлеб с треснувшей корочкой и пористой губчатой начинкой, слабо пахнущей свежими дрожжами. Рядом располагались сливочно-желтые багеты, сахарное печенье, сочащиеся маслом круассаны, торты-суфле, эклеры, политые блестящей глазурью. Хрупкие миндальные меренги, шоколадные конфеты и, конечно же, сэндвичи – они были лучшими в округе. Эльза собственноручно готовила для них соусы – нежно-розовый коктейльный для креветок, домашний майонез для ростбифа и пикантный тартар с кусочками соленых огурцов для тунца. Ассортимент булочной был небольшим, но достаточным для того, чтобы все желающие могли найти что-то по вкусу.

Девушка автоматически нажала на кнопку приготовления кофе латте – из всех напитков Мария предпочитала именно его, но в этот раз та отрицательно затрясла головой.

– Некогда. – Она еще раз пугливо оглянулась по сторонам и, завидев толпу охранников, высадившихся из автобуса и направляющихся к булочной, лихорадочно зашептала: – Вчера с Коротышкой что-то случилось, помнишь, я тебе говорила? Так вот, ночью было много крови, и сегодня его переводят в другое помещение.

Гладкое, словно пасхальное яйцо, лицо Эльзы на долю секунды прорезала легкая морщинка.