Страница 5 из 30
Конечно, Продром был вынужден работать в поте лица. Только так он мог прокормить свою большую семью, в которой к тому времени родились ещё двое детей: Христина и Лука. С той же решительностью и изобретательностью, которыми Продром отличался, защищая акритские Фарасы, он начал теперь возделывать бесплодные земли акритской Коницы. Раньше местные жители растили в Конице только кукурузу, а Продром стал первым, кто начал сеять в этих местах пшеницу. Вскоре его избрали председателем сельскохозяйственного кооператива. Как представитель переселенцев, он принимал участие и в заседаниях городского общественного совета. Однако, когда после одного государственного праздника члены общественного совета бросились делить между собой деньги, оставшиеся от средств, выделенных на торжества, Продром в знак протеста вышел из совета. «Лучше пусть моя семья останется голодной, чем я принесу в дом такие нечестные деньги», – решил он.
Вдобавок к крестьянским занятиям, Продром иногда уходил в горы и охотился на кабанов, а во дворе своего дома устроил мастерскую, где изготавливал шкафы, плуги, охотничье оружие, обувь и всё, что было необходимо. В этой мастерской рядом с отцом часто играл и малыш Арсений. «Когда я был маленьким, – вспоминал преподобный, – то очень любил "делать изобретения". Мой отец мастерил какой-нибудь инструмент, а рядом с ним пристраивался и что-то мастерил я. Но уж если я что-нибудь портил, то бежал от отца со всех ног».
Евлогия с терпением занималась домашними делами, постоянно повторяя Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Чтобы успеть всего наготовить, всех обстирать и обшить, она работала без остановки и не могла присесть ни на минуту. А когда ей говорили, что надо бы себя пожалеть, она отвечала: «Это же мой долг. Я обязана всё успевать и не роптать при этом. Потому что я – мама».
Бабушка Хаджи-Христина прожила в Конице всего один год. Она лежала, прикованная к кровати, измученная жизненными перипетиями и старостью. Однако и этого времени ей хватило, чтобы напоить своим благоговением маленького Арсения, который от неё не отходил. Вместо сказок бабушка рассказывала внуку что-то из Евангелия или из житий святых. Показывая ему священные иконы, привезённые из Фарас, она учила его осенять себя крестным знамением и прикладываться к ним. Среди этих икон был один маленький образок, привезённый Хаджи-Христиной из Иерусалима. На нём был изображён Христос как Ребёнок, помогающий праведному Иосифу в столярной мастерской. Запечатлевшись в нежном сердце Арсения, этот образ пробудил в нём любовь к столярному ремеслу, которому он впоследствии захотел научиться.
Повседневная жизнь семьи Эзнепидис дышала ароматами анатолийского благоговения. Со всей строгостью они соблюдали посты и никогда не работали в праздники. Евлогия настолько хорошо помнила дни памяти святых, что соседи даже прозвали её «Ходячим календарём». Каждое воскресенье и по большим праздникам вся семья шла в церковь. Из церкви они всегда брали в дом антидор,[36] который вкушали натощак по утрам всю последующую неделю. Утром и вечером вся семья собиралась на молитву перед семейным иконостасом, а после совместной молитвы все клали перед иконой Христа земной поклон. «Помните, – говорил отец, – дважды в день человек должен предстать перед Богом, как солдат на поверку».
Но семья прибегала к молитве не только «два раза в день», а во всех житейских нуждах, и малых и великих. Однажды, когда серьёзно заболел младший ребёнок Лука, отец позвал всех домочадцев: «Пойдёмте, попросим Бога, чтобы Он либо исцелил его, либо забрал к Себе, избавив от страданий». Через несколько дней Лука выздоровел. Так дети с самого малого возраста на собственном опыте пережили силу молитвы. Когда им становилось страшно, они сами вставали на колени перед иконостасом и начинали молиться. Однажды, когда родители работали в поле, разразился сильнейший ливень. В доме были только Арсений и его младшие брат с сестрой, которые начали плакать. Тогда Арсений с непоколебимой верой сказал им: «Пойдёмте!.. Попросим Христа, чтобы Он остановил дождь». Трое детей опустились на колени и начали молиться. Через несколько минут дождь перестал.
Вся окружавшая их среда была пропитана памятью святого Арсения. Каждый раз, когда к ним приходили родственники и знакомые, и в первую очередь – певчий святого Арсения Продро́м Корцино́глу, который был к Хаджефенди ближе других, темой для разговоров были главным образом подвижническая жизнь святого Арсения и его чудеса. Не было дня, чтобы в доме не слышали что-то о преподобном. Из всех повествований самое сильное впечатление на маленького Арсения производил рассказ о том, как святой Арсений его крестил. Так, естественным образом, будущий преподобный старец Паисий сроднился со святым Арсением, который дал ему своё имя и передал в наследство своё монашество. Поэтому уже в возрасте четырёх-пяти лет Арсений стал говорить, что станет монахом. И когда другие дети в своих играх строили домики, Арсений строил маленькие монашеские кельи,[37] представляя, что так выглядела келья Хаджефенди. А больше других игр Арсений любил делать крестики, соединяя между собой две палочки, и собирать чётки, нанизывая на шпагат крохотные шишки.
И Продром и Евлогия старались воспитать детей в учении и наставлении Господнем,[38] однако каждый из них помогал детям по-своему. Отец был строгим и часто наказывал детей. Как-то раз один из соседей поднял трёхлетнего Арсения, чтобы тот сорвал ему несколько смокв с дерева, которое росло за забором заброшенного дома. Арсений сорвал пять смокв, и сосед дал ему две. Узнав об этом, Продром отвесил сыну крепкую затрещину.
– Ты зачем бьёшь ребёнка? – заступилась за Арсения мать. – Откуда он знал, что можно, а что нельзя? Он же ещё маленький! Неужели ты можешь слушать, как он плачет?
– Если бы он плакал, когда его поднимали рвать чужие смоквы, – ответил отец, – то не плакал бы сейчас. Но, наверное, когда его поднимали смоквы воровать, ему и самому захотелось полакомиться… Так что пусть плачет!..
А вот Евлогия в воспитании детей была противоположностью Продрома. Когда дети шалили, она относилась к этому с благородным великодушием и старалась помочь детям научиться чувствовать добро необходимостью. Однажды Арсений, увлёкшись поеданием варенья, не заметил, как съел целую банку. Вскоре к ним пришли гости, и Евлогия поспешила на кухню приготовить им угощение. Арсений побежал за мамой и увидел, что она держит в руках пустую банку.
– Ну что, герой, – спросила Евлогия, – рад, что всё варенье слопал?
– Ой… да, это я его съел, – ответил Арсений.
– И чем же нам теперь людей угощать? – спросила мать, посмотрев на него с болью.
После этого случая Арсений больше никогда не ел сладостей, не спросив разрешения у мамы. Потом преподобный старец вспоминал: «Мамин взгляд и слова помогали мне больше, чем затрещины, на которые не скупился отец. Конечно, оба они меня любили, однако благородное, великодушное поведение мамы исправляло меня больше, чем отцовские строгость и наказания».
Евлогия, видя как дети озорничают, отворачивалась и делала вид, что не замечает их проступков. Она вела себя так потому, что не хотела их опечалить. Однако её благородство и великодушие болью отзывались в чувствительном сердце мальчика. «Смотри-ка, – говорил он себе, – я так сильно наозорничал, а мама не только не бьёт меня, но и делает вид, что она этого не заметила! Больше я не буду так плохо себя вести».
Однако, хотя Евлогия и умела притворяться не замечающей, ничего не ускользало от её взора, и она старалась исправить всё требовавшее исправления. Когда старшая сестра Арсения, Зоя, вышла замуж, её муж каждый день заходил к ним в гости, всегда принося Арсению какой-нибудь подарок или гостинец. Быстро привыкнув к этому, Арсений, увидев мужа сестры, бежал к нему с криком: «А что ты мне сегодня принёс?» – и начинал обшаривать его карманы. Тогда Евлогия, желая отучить сына от дурной привычки, сказала зятю: «Не учи его такому. Насыпь, пожалуйста, вместо гостинца в карманы немного соли. Пожалуйста, сделай так!»
36
Антидо́р (от греч. ἀντί – вместо и δῶρον – дар) – частицы той просфоры, из которой на Литургии был иссечён Агнец; обычно священник раздаёт антидор прихожанам в конце Литургии.
37
Ке́лия – 1) отдельно стоящий дом с церковью, где подвизается один или несколько монахов; 2) комната монаха в монастыре.
38
Еф. 6:4.