Страница 18 из 30
В те годы профессия столяра и плотника была очень востребованной. Одна война сменяла другую, многие дома оказались сожжены и разрушены. Поэтому Арсению не составляло труда находить столярные и плотницкие заказы. Вскоре он начал работать в домах у разных людей. Когда он работал, стоя на ногах, то обычно пел что-то церковное, а когда, опускаясь на колени, настилал полы, то творил молитву Иисусову: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Он делал свою работу очень тщательно и не торопился. Где бы ни приходилось работать – в доме или в хлеву, – Арсений выполнял её одинаково прилежно. «Если это хлев, – говорил он, – то я что, должен квалификацию терять? Раз положено шкурить оконные рамы мелкой наждачкой, значит, оставлять это нельзя – даже если они предназначаются для хлева, даже если заказчик тебе за это не заплатит».
Часто Арсений не брал за свою работу денег. Иногда он делал что-то сверх оговорённого в качестве подарка, иногда люди обещали заплатить потом, но не платили, а он стеснялся напомнить. Если возникало недопонимание с заказчиком, Арсений предпочитал потерять какие-то деньги, но сохранить в себе мир. Как-то раз один заказчик принёс ему пакетик гвоздей для пола. Когда пол был настелен, заказчик, не видя шляпок, начал кричать на Арсения: «А где же мои гвозди-то, а? Что же я гвоздиков своих не вижу?!» Арсений пытался растолковать ему, что гвозди вбиты в гребень доски под углом, шляпки утоплены в древесине, но тот не хотел ничего слушать и, перебивая его, кричал: «Где мои гвозди? Ты украл мои гвозди!» Арсений не смог ему ничего доказать и ушёл, не получив платы.
Когда в Конице кто-то умирал, Арсений делал гроб и никогда не брал с родственников умершего денег. «У несчастных и так горе, – объяснял он другим столярам, – что же, мы будем с них ещё деньги брать?» В домах, где работал Арсений, он никогда не поднимал глаз, чтобы взглянуть кому-то в лицо или рассмотреть обстановку, он никого ни о чём не просил и почти не разговаривал. Исключением были дети: он звал их подержать инструмент, помочь, а сам тем временем помогал им духовно: учил их церковным песнопениям и давал почитать житие какого-нибудь святого.
Вначале Арсений получил несколько больших заказов в деревне Каллифе́я, километрах в семи от Коницы. Ходить домой на обед было далеко, и хозяева домов, где он работал, приглашали его отобедать с ними. Арсений говорил: «Если хотите, чтобы в среду и пятницу я с вами обедал, готовьте, пожалуйста, фасоль или чечевицу, только без масла. Себе вы всегда в тарелке можете сдобрить маслом». После обеда Арсений обычно немного читал, а потом вновь принимался за работу и молитву: «Пресвятая моя Богородица, помогай мне».
В одном доме Арсений менял потолок. Несколько дней подряд он с утра до вечера торчал на стремянке с задранной вверх головой. Было лето, очень жарко, и пот бежал с него ручьями. Однако Арсений не только не выглядел уставшим, но и пел разные стихиры и тропари, постукивая в такт византийской музыке топориком. Однажды хозяйка сказала ему:
– Арсений, ты бы уж лучше песню какую красивую спел!
– Тётя Хари́клия, – ответил Арсений, – разве бывают на свете песни красивее тех, что поются в церкви?
Когда он закончил с потолком, хозяева попросили сделать им маленький домашний иконостас. Арсений работал целый день. Наступил вечер, а иконостас ещё не был закончен.
– Арсений, закругляйся! – говорили хозяева. – Целый день с одним иконостасиком возишься. Ночь на дворе!..
– Иконостасы быстро не делаются, – отвечал Арсений, – это работа тонкая. И делать её надо с молитвой, потому что в иконостасе будут стоять святые иконы.
Обычно, когда наступали сумерки, Арсений заканчивал работу и сидел возле храма святого великомученика Георгия. Вокруг собирались деревенские ребятишки. Он рассказывал им жития святых, учил их молитве «Отче наш» и Символу веры, разучивал разные стихиры и тропари. Арсений дарил детям иконки святых, угощал их орешками и сладостями, а те светились от счастья, потому что люди в то время жили в большой нищете.
В феврале пятьдесят первого, закончив работы в деревне Каллифея, Арсений решил провести наступающий Великий пост в монастыре святых Фео́доров,[94] недалеко от города Кала́вриты.[95] Он сказал о своём желании родным, взял плотницкие инструменты и отправился в путь. Придя в монастырь, он попросил игумена: «Если благословите, я хотел бы провести Великий пост в вашей святой обители. Могу вам чем-нибудь помочь по столярке». Его приняли с радостью и поселили в очень хорошую и удобную келью. Однако Арсений предпочёл ночевать в углу склада пиломатериалов. Он делал для монастыря двери и окна, а ел только хлеб и маслины. В день светлого Христова Воскресения и всю Светлую седмицу он ел только йогурт. «Что ж ты одним йогуртом питаешься? – спрашивал Арсения игумен. – Заболеешь так!» Серьёзность и трудолюбие Арсения произвели на игумена столь сильное впечатление, что однажды он пригласил его в храм и предложил: «Давай прямо послезавтра пострижём тебя в монахи? А через несколько дней к нам приезжает владыка, он рукоположит тебя во иеродиакона и в иеромонаха, и ты останешься у нас навсегда?» Но Арсений ни на что не хотел променять ту аскетическую жизнь, малую частицу которой он вкусил в пустынной Сретенской келье на Святой Афонской Горе.
Он вернулся в Коницу и снова приступил к работе. От заказчиков не было отбоя – в Конице только и говорили о том, какой он хороший мастер и как недорого берёт за работу. Это не радовало Арсения, потому что другие мастера часто сидели без работы, а среди них были люди семейные, с детьми. Не желая лишать их куска хлеба, Арсений стал отказываться от заказов и говорить, что работа у него расписана на несколько месяцев вперёд. Однако многие предпочитали подождать и просили поставить их в очередь. Так что конца и края работе не было видно.
Не справляясь с заказами один, Арсений решил взять себе помощника – юношу по имени Ста́врос. Отец этого юноши умер, и Ставрос искал хоть какого-то заработка, чтобы прокормить свою мать и трёх младших братьев. Выдающимися способностями он не отличался, но Арсений терпеливо учил его всем премудростям плотницкого ремесла. Через несколько месяцев Ставрос уже мог самостоятельно взяться за сгоревший дом, от которого оставались одни лишь стены, и сделать из него «конфетку». Арсений платил Ставросу не как ученику, а как полноценному партнёру, и даже отдавал ему больше половины заработанного. «Возьми побольше, – говорил он юноше, – на тебе ведь ещё и сироты малые висят». Ставросу было стыдно брать деньги, которых он не заработал, но Арсений с любовью его уговаривал: «Бери-бери… Имеешь право – тебе целую семью кормить!» Один их общий знакомый не мог этого понять. Как так: работает Ставрос меньше, а денег получает больше? «Ставрос беднее и тебя и меня, – объяснял Арсений. – А если человек беден и у него есть семья, то по справедливости ему надо платить больше положенного. Всё остальное будет несправедливостью».
В июне 1951 года Арсений со Ставросом получили муниципальный заказ: восстановление разрушенных домов села Арма́ты в 45 километрах от Коницы. Они взяли себе ещё одного помощника – юношу по имени Афанасий. Афанасий готовил материалы, Ставрос стамеской выбирал на досках шипы и пазы. Рядом работал Арсений. Он брал на себя самую ответственную работу: выравнивал доски рубанком и настилал пол. Целый день он работал в полусогнутом положении, и помощники постоянно слышали его шёпот: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя… Господи Иисусе Христе, помилуй мя…» Иногда, когда что-то не получалось, Ставрос нервничал и мог грязно выругаться. «Опять сквернословишь? – делал замечание Арсений. – Пора бы уже стать к себе повнимательнее». Но однажды, когда Афанасий начал осуждать Ставроса за сквернословие, Арсений сказал: «Что тут скажешь, Афанасий… У каждого из нас есть какие-то недостатки, и у нас с тобой тоже. Так что давай лучше глядеть не за другими, а за собой. Может, наши с тобой грехи ещё и посерьёзней, чем его сквернословие, будут».
94
В честь святых великомучеников Феодора Тирона и Феодора Стратила́та.
95
Кала́врита – город на севере Пелопоннеса, в 70 км от города Патры.