Закон парных случаев

Бог из машины. Еще в античности, когда автор трагедии загонял своего героя в тупик и не знал, как его оттуда вытащить, на помощь приходил deus ex machina - бог из машины. Он спускался на сцену откуда-то сверху, на специальном приспособлении и благополучно разрешал все проблемы. В современной литературе, если не ошибаюсь, это называется «рояль в кустах». В трудный для развития сюжета момент появляется некто или нечто неожиданное, и вот уже действие благополучно бежит дальше, подпрыгивая. Если бы кто-то вздумал написать книгу обо мне, появление Пушницкого, разумеется, сочли бы таким роялем в кустах.

И зря сочли бы. Потому что я искал его – и нашел.

Чтобы непременно об этом пожалеть.

Это сказал я? Хватит уже! Сколько можно?

- Кто вы такой? – тихо спросил Пушницкий.

- Я же сказал…

- Да, я слышал. Родственник Вероники Аркадьевны. Но это неправда. Зачем какому-то родственнику знать то, что случилось двадцать лет назад? Рисовать генеалогическое древо? Писать семейную сагу? Пока вы не объясните, кто вы и зачем вам знать, что случилось с Закорчевскими, я вам ничего не скажу, - он оторвался наконец от созерцания своих пигментных пятен и посмотрел мне прямо в глаза. – Хотите – ищите в судебных архивах. Там все есть.

Он снова уставился на свои мелко подрагивающие руки.

- Если б я мог искать в судебных архивах, то не стал бы искать вас. Я… сын Ольги.

Вот так, я не собирался говорить этого, но пришлось. И я снова почувствовал себя слишком молодым, глупым, неопытным. Похожим на годовалого сеттера. На вид взрослая собака, а на самом деле – бестолковый щенок. Ничего не могу сделать так, как надо. Предполагаю одно – получается совсем другое.

Пушницкий смотрел на меня широко открытыми глазами, словно перед ним появилось привидение. Я еще никогда не видел, чтобы человек так резко бледнел. Как будто вся кровь отхлынула от кожи, превратив ее в выбеленную простыню. На его лбу выступили крупные капли пота. Руки дрожали уже не мелко, они буквально ходили ходуном. Связка ключей выпала из них, громко звякнув об асфальт. Я поднял их и протянул ему.

- Но ведь… - прошептал он и затряс головой. Иногда я тоже делал так, чтобы отогнать какую-нибудь отвратительную мысль. - Я… не могу. Не просите меня.

- Но почему?

- Потому что она… Нет!

Он встал и сделал несколько шагов к парадному, но покачнулся. Я успел вскочить и подхватить его.

- Сядьте! – я усадил его обратно на скамейку, сел рядом. – Вам плохо?

- Ничего, ничего, - прошептал он. – Сейчас все пройдет. Закружилась голова.

- Принести воды? – я знал, что у Жени в сумке есть маленькая бутылочка минералки.

- Не надо. Все в порядке. Рано или поздно, это должно было случиться… Да, должно было. Скажите, молодой человек, почему вы разыскивали именно меня? Почему не расспросили саму Веронику Аркадьевну? Или… вашу маму?

- Бабушка умерла, - сухо ответил я. – Мама в больнице. Ее пытались убить. Так же, как и отца. И я точно знаю, что это связано с ее прошлым. Я хочу знать, что это было. Поймите вы, я все равно узнаю. От вас, от кого-то другого – неважно. От мамы – не хотелось бы. И еще. Тот человек. Убийца. Он не успокоится, пока не найдет ее. Возможно, и меня тоже. Чтобы узнать, кто он, я должен выяснить, что произошло тогда.

- Вы? – криво усмехнулся Пушницкий. – Почему вы, а не милиция? Не доверяете?

- Не доверяю, - кивнул я. Говорить ему об истинной причине своих поисков я не собирался.

- Хорошо, - Пушницкий вытер ладонью лоб. – Я вам скажу. Этот человек… Которого вы ищете. Это наверняка… - он помедлил, а потом выпалил: - Наверно, это отец… Настиного ребенка.

Фотография в книге.

Значит, действительно Настя, а не мама. Но ведь в это же самое время мама ждала меня! Сколько же их, этих дьявольских совпадений! И, значит, мы правильно догадались, что пучеглазый любил мамину сестру. Но что произошло?

- Оля сказала мне, что Настя ждет ребенка, когда аборт делать было уже поздно. Пошел пятый месяц. Настя скрыла от нее. Оля умоляла меня найти врача, который все-таки сделал бы аборт. Я – тоже врач. На скорой работал. Отговаривал ее, как мог. Говорил, что это опасно, что нужно родить и оставить ребенка в роддоме. Но Олю возможность огласки просто в ужас приводила. Во-первых, она с детства панически боялась родителей. А тут еще папа-дипломат. В те времена ему явно пришлось бы несладко, если б узнали, что его несовершеннолетняя дочь родила вне брака. Моральный облик, то да се… Не смог воспитать правильно, значит, не можешь страну представлять за границей. Конец карьере.

- Скажите, в чем обвинили мою мать? – в лоб спросил я. – Ведь ее судили, да? И к чему-то приговорили?

Пушницкий смотрел куда-то сквозь меня и тяжело дышал. На его рубашке проступили большие темные пятна пота.

- Ей дали два года, - с трудом выговаривая каждое слово, ответил он. - Колония общего режима. Причинение смерти по… по неосторожности.

- Но ведь она тоже была беременна! – я с трудом сдерживался, чтобы не закричать. – Как же так?

Пушницкий уже открыл рот, чтобы ответить, но вдруг стал заваливаться на меня. Его глаза закатились, он вздохнул несколько раз – коротко, хрипло, судорожно – и замер.

Я положил его на скамейку, пощупал пульс на сонной артерии. Артерия мелко, истерично дрожала, пульс срывался в нитку.

- Ванька, звони в скорую! Быстрее! Скажи, что человек не дышит, – крикнул я и принялся стаскивать Пушницкого на землю.

Это только в кино непрямой массаж сердца с искусственным дыханием «рот в рот» - легко и быстро. Ничего подобного! Это как марафон. Это усилие, от которого под твоими ладонями хрустят и ломаются ребра. Это усилие, с которым ты вдуваешь уже использованный тобою воздух с жалкими остатками кислорода, в никак не желающие работать легкие. И вот наконец робко шевельнулось сердце. Показалось? Нет – вот оно снова стукнуло под руками, еще раз и еще. И грудь приподнялась, пытаясь наполниться воздухом. И хочется отвалиться назад, отдышаться самому, закрыть глаза и расслабиться, потому что бой выигран. Но нельзя. Потому что выигран бой, а не война, и время тянется, как горячая карамель, а скорая все не едет и не едет, и старик не приходит в себя, и мне страшно так, что начинает тошнить, и…

- Нет, я не родственник. Мы просто разговаривали. Ему стало плохо. Можно с ним? Нет? А в какую больницу? Да ну что вы, я медик. Студент. Я должен был… До сви…

Желтая реанимационная машина с громким воем выехала со двора. Я тяжело, как мешок, шлепнулся на скамейку, откинулся на спинку, запрокинул голову. Спина, шея, руки – все ныло просто нестерпимо.

- Мартин!

Женя села рядом со мной, провела рукой по щеке. Не глядя я поймал ее ладонь и поцеловал.

- Какой же ты молодец!

- Круце!.. Какой, к дьяволу, молодец! У него наверняка инфаркт. Это я виноват. Мои расспросы.

- Но ты же спас его.

- Неизвестно.

- Что он тебе рассказал? – спросил Ванька, сев рядом с другой стороны.

- Ты был прав, - я зажмурился так, что под веками побежали разноцветные пятна. – Пучеглазый действительно любил мамину сестру. А мама ее убила. Сосед сказал, по неосторожности. И ее посадили. На два года. Несмотря на то, что она была беременна.

- Послушай, - Женя подергала меня за рукав. – Наверняка он, сосед этот, как-то был в этом замешан. Иначе с чего вдруг он так распсиховался? Поставь себя на его место. Двадцать лет назад одна твоя соседка убила другую соседку. И кто-то тебя об этом спросил. Ну да, ты был с ними знаком, здоровался в лифте, может, даже в гости заходил. Ну и что? Ты будешь переживать из-за этого аж до клинической смерти?

- Вряд ли.

- Ну вот.

- На самом деле все гораздо хуже, чем я думал. Настя тоже ждала ребенка.

- Блииин! – протянула Женя. – Ну это же надо! А не могли они случайно ждать ребенка от одного и того же мужчины? Это вполне объяснило бы всю «неосторожность».

- Ты с ума сошла? – я возмутился настолько, что даже стряхнул ее руку. – Это уже ни в какие ворота не лезет!