Закон парных случаев

Сирена стихла где-то рядом. Меня рывком подняли с асфальта и попытались куда-то тащить, но я резко дернулся и совершенно неожиданно освободился. Молодой милиционер, наверно, мой ровесник, растерялся и дал мне пару секунд форы. Я влетел вовнутрь, отпихнув опешившего охранника, и бросился к столику, за которым сидел.

- Стой! Стрелять буду! – заорали за спиной.

Выстрел действительно раздался, какой-то тихий и совсем не страшный. Но я уже схватил сумку, рванул молнию и вывалил все свое барахло на пол. Постаравшись при этом, чтобы оно разлетелось как можно более показательно. Разумеется, на самом виду оказались белые трусы с рисунком карточных мастей и дыркой на заднице. После этого я отбросил в сторону пустую сумку и демонстративно уселся на стул. Взгляд упал на след от пули, зацепившей край стола. В глазах потемнело.

Подскочивший милиционер со всей дури вмазал мне по уху и снова уложил носом в пол. Чтобы было веселее, на меня свалился фанерный клоун Рональд, подпиравший стенку рядом со столиком.

- Какого черта? – невнятно заорал я.

- Заткнись! – не слишком дружелюбно посоветовали мне. За чем последовал увесистый пинок под ребра. Интересно, удастся ли отстирать после всего этого светлые джинсы и белую рубашку? И о чем я, собственно, думаю?

- Прекрати, - потребовал другой голос, принадлежащий кому-то постарше и посолиднее. Начальственный голос. – Вытащи его из-под этого чучела.

Меня достали из-под Рональда, рывком перевели в вертикальное положение и грубо пихнули на стул. Усердствовал тот самый молодой милиционер, видимо, обиженный моею прыткостью. Мужчина лет сорока в летнем костюме бегло осмотрел мои вещи, задержавшись взглядом на позорных трусах, и подошел ко мне.

- Зачем вы бросили здесь вещи и побежали?

- Знакомого увидел, - буркнул я, потирая ребра. – Вот и побежал. Не догнал.

- Документы ваши.

Я достал паспорт. Открыв его, мужчина – кем бы он там ни был – поморщился, как от зубной боли. Понятное дело, пинать без серьезных оснований иностранного гражданина – это может быть чревато.

- Простите, господин… - он снова посмотрел в паспорт, - господин Кабичек. Примите мои извинения. Конечно, вы можете жаловаться, ваше право. Но постарайтесь понять…

Интересно, а если б у меня был самый обычный российский паспорт? Или вообще никакого? Вряд ли бы кто-то принес мне извинения. Конечно, утверждать наверняка я не мог, но, судя по читанному на интернетовских форумах, со своими гражданами российская милиция особо не церемонится.

Я сделал вид, что вполне даже стараюсь понять, побросал свои вещи комом обратно в сумку и не глядя подписал какую-то бумажку. Возможно, даже свой смертный приговор – но в тот момент мне было как-то все равно. Во всяком случае, уйти мне никто не препятствовал. Я бросил печальный взгляд на недоеденный чизбургер и вышел на улицу.

20.

Он шел по Среднему проспекту и вдруг почувствовал на себе взгляд. Он всегда чувствовал, когда на него смотрят. Это было примерно так же, как если бы кто-то коснулся рукой его обгоревшей на солнце кожи. Не поднимая головы, скосил глаза. Из-за стекла Макдоналдса на него смотрел сын Ольги и Камила. Смотрел, раскрыв рот, до которого так и не донес булку с котлетой.

Узнал, определенно узнал. Да и как мог не запомнить, когда стояли в том дворе, глядя друг другу в глаза. Почему же он все-таки не убил этого щенка? Это ведь было так просто.

Парень сорвался с места, бросив свою котлету, и побежал к выходу. Беги, мальчик, беги.

Он усмехнулся, быстрым шагом зашел за угол и спрятался за выступ подворотни. Так ему был виден проспект, а мальчишка, если пройдет мимо, никак не сможет его заметить. И действительно не заметил. Пролетел мимо, остановился, повертел головой, повернул обратно. Осторожно, прячась за спины прохожих, он пошел за парнем. Тот пробежал в другую сторону, снова остановился, спросил что-то у старухи-побирушки и медленно поплелся обратно к Макдоналдсу.

А дальше начался какой-то непонятный цирк. Похоже, парня, бросившего в кафе свои вещи и удравшего на бешеной скорости, приняли за террориста и изрядно поваляли по земле, пока не разобрались, что к чему. Он стоял в толпе и ждал, чем кончится дело. Парень вышел и поплелся по улице – грязный и растрепанный. Невольно, как привязанный, он пошел следом – до Малого проспекта, где жила Вероника Аркадьевна.

Так вот в чем дело! Этот щенок живет теперь в бабкиной квартире. И что ему здесь надо, спрашивается, почему не живется у себя за границей? Кем там был Камил? Чехом, кажется? Вот и сидели бы у себя в Чехии, а сюда нечему было соваться – ни отцу, ни сыну. Он-то думал, что все, закончилось это дело. Но нет. И как ему жить дальше, зная, что ублюдок Ольги и Камила ходит по тем же самым улицам?

Придется постараться и сделать так, чтобы парень убрался из Питера и больше никогда не возвращался. Может быть, все-таки выследить и прикончить? Но где гарантия, что все получится так же удачно, как и в первый раз?

Его раздирали два противоположных желания. Первое - отправить мальчишку вслед за родителями. Тем более что тот опасен для него – не зря же бросился за ним, оставив и еду, и вещи. Второе – оставить в живых. Не убивать. Почему? Он и сам не знал. И это раздражало, злило, бесило.

Как бы там ни было, он решил, что для начала постарается выяснить, что парень делает в Петербурге и почему не уезжает обратно.

21.

После этой встряски я чувствовал себя потенциальным злодеем, шел, озираясь и ежеминутно ожидая окрика. А уж когда поднимался по лестнице бабушкиного дома – и подавно. Так и казалось, что сейчас откуда-то выскочит взвод бравых милиционеров и арестует меня за проникновение в чужое жилище.

На звук щелкнувшего замка дверь соседней квартиры приоткрылась, над цепочкой показался нос Анны Васильевны. Оглядев меня с ног до головы, она поджала губы и исчезла, даже не поздоровавшись. Вообще, я еще на похоронах и поминках обратил внимание, что она, в отличие от своего мужа, ведет себя по отношению к нам довольно грубо, если не сказать хуже. То ли так она выражала свое отношение к бессердечным людям, бросившим свою маму-тещу-бабушку, то ли надеялась, что бабушка по дружбе завещает ей свою квартиру, но пролетела?

В тесной прихожей пахло пылью. Интересно, в любом жилом помещении так быстро появляется ощущение заброшенности, когда его владелец умирает? Мы были в квартире всего неделю назад, но мне показалось, что сюда никто не заходил по крайне мере полгода. Повсюду пыль, комнатные цветы засохли, тяжелый спертый запах. Впрочем, мама как-то говорила, что во всех старых питерских домах пахнет одинаково – затхло.

Я бросил в кресло свою многострадальную сумку и первым делом открыл форточку в комнате, а потом на кухне. Позвонил в больницу. Медсестра в справочном бодро отрапортовала, что мама по-прежнему в коме, но состояние стабильное. Я спросил, можно ли мне ее увидеть, ну хоть на минутку. Медсестра задумалась, позвонила куда-то по внутреннему телефону и тем же бодрым тоном, навевавшим мысли об армии, ответила, что мне разрешили прийти завтра после обеда.

Конечно, надо было позвонить еще и следователю, но я решил, что на сегодня вполне сыт общением с правоохранительными органами. К тому же начал сомневаться, что на самом деле видел убийцу. Зато я по-прежнему был голоден в самом прозаическом смысле. Делать еще одну попытку поесть в кафе почему-то не хотелось, и я принялся изучать бабушкины запасы.

Холодильник зарос льдом и снегом так, что открыть морозилку мне не удалось. Нечто, бывшее когда-то молочным продуктом, я выбросил в мусорное ведро, зажав нос. Туда же последовало что-то мясное и сморщенные овощи. Когда нос слегка утратил чувствительность и я смог дышать без рвотных спазмов, в холодильнике обнаружились несколько банок консервов и вполне приличные на вид яйца. В кухонных шкафах я нашел макароны, крупы и растительное масло, а кладовка порадовала ящиком картошки и сеткой лука. Кулинар из меня более чем посредственный, но если в доме есть хоть какие-то продукты, с голода все же не умру.