Раскаленный добела (ЛП)

Он посмотрел на меня, его голубые глаза были суровыми и ясными, без тени сомнения.

— Дело не в наказании. Это вопрос выживания.

Что, черт возьми, случилось с тобой на войне, Роган? Что они с тобой сделали, чтобы так травмировать?

— Так если кто-то, скажем, молодая женщина, помогает одному из твоих врагов, она тоже враг. Ее можно похитить с улицы, приковать в своем подвале, и допрашивать любыми способами.

Судя по его лицу, ему не нравилось, куда я клонила.

— Скажи мне, как близко я была к тому, чтобы быть убитой?

— Ты никогда не была близко к тому, чтобы быть убитой. В то время я не чувствовал, что ты представляешь угрозу. Я просто хотел получить информацию, и если бы я ее получил, то отпустил бы тебя, именно так, как и сделал. Вероятно, я не повез бы тебя домой сам, но попросил бы кого-нибудь из своих людей.

Я попыталась снова.

— Ты не можешь так жить, Роган. Война окончена.

Он остановился и развернулся назад, где два тела ничком лежали на земле.

— А как это выглядит для тебя? Потому что для меня это выглядит, как сражение.

Мы продолжили идти.

А он любил сражение. Сражение было простым. Оно было знакомым. Он знал, кто его враг, потому что тот пытался его убить, и он знал свою миссию: выжить, уничтожая любую видимую угрозу. На войне ты не делаешь предупредительных выстрелов. Ты стреляешь наверняка.

Но гражданская жизнь была неприятной и сложной. Если бы Роган пошел в бар, и к нему стал приставать пьяный, они ожидали бы совершенно разных последствий. Пьяный ожидал бы каких-нибудь оскорблений, потом толчков, может удар-другой с хватанием друг друга за одежду и потасовкой на улице, пока алкогольная вспышка не пройдет. Пьяный рассчитывал бы уйти после этого домой. Потому что для него это нормально, нормально для гражданского мира. Он понятия не имел, что в тот момент, как он позиционировал себя как угрозу, в голове у Рогана щелкнул переключатель. Если этому пьяному повезет, Роган выведет его из строя, придушив. Если не повезет или он попытается вытащить нож, Роган его покалечит или даже убьет.

Прошло уже много лет, как он покинул армию. Вероятно, он никогда не обращался за помощью, просто не понимая, что с ним что-то не так.

— Как ты спишь? — спросила я.

— Как младенец, — ответил он.

— Ночные кошмары?

— Я пришел к тебе домой попросить быть со мной. Ты меня отвергла…

Вот так перемена темы.

— Сейчас не лучшее время для этого разговора.

— Сейчас отличное время. Я пригласил тебя на свидание. Ты сказала «нет». Я подождал. Ответного предложения не последовало.

— Свидание, значит? — Я помнила все совсем не так. Я подождала, когда жужжание выдаст мне его ложь, но ничего не произошло. — Да ладно. Ты не это мне предлагал, и ты прекрасно это знаешь!

— Именно это я и предлагал.

Правда. Как ловко он ушел от ответа…

— Хочешь сказать, ты не предлагал мне интимных отношений?

Он помедлил секунду.

— Нет.

Ха! Попался. Для него свидание — что бы он ни понимал под этим словом — было прелюдией к сексу. По его мнению, он предложил мне «свидание», поэтому, технически, это не было ложью. Мне следовало быть поумнее с вопросами.

— Я не навязчивый преследователь, Невада, — произнес он. — Я понимаю слово «нет».

— Я и не хотела, чтобы ты меня преследовал, Роган.

— Тогда чего ты хотела?

— Я хотела, чтобы ты дал мне шанс решить, хочу ли я завести с тобой отношения. Ты хотел секса. Если тебе действительно невтерпеж необременительный секс, я слышала, Харпер свободна.

Он хмыкнул, что должно было означать «нет», но было сложно сказать наверняка, столько отвращения он туда вложил.

Ноги дрожали. Я продолжала идти. Если я скажу, что меня доконал стресс, он, вероятно, попытается проделать что-нибудь дурацкое, вроде понести меня. Чокнутый Роган не будет меня носить, особенно на людях.

— Я не говорил, что хочу только секса.

— Позволь процитировать: «Ты хочешь соблазнения, ужинов и подарков? Соблазнение — это игра, и если вложить в нее достаточно лести, денег или внимания, то в итоге получишь желаемое. Я думал, ты выше этой игры». Разве не это ты сказал мне за неделю до того, как заявился ко мне в гараж приглашать меня на «свидание»?

— Да. Я хотел пропустить фигню.

— Так что случилось? Ты изменил мнение и теперь хочешь фигни?

Телефон Рогана зазвонил.

— Да, я хочу твоей фигни.

— Что ж, тебе не видать никакой моей фигни. Я серьезно.

Ладно, и это не прозвучало по-детски. Совсем.

— Почему нет?

— Потому что ты называешь это фигней.

Серебристый «рендж ровер» обогнул изгиб дороги и остановился перед нами; за рулем сидел Трой. Я села назад, прежде чем Роган или я сказали бы что-то еще. Я очень не хотела продолжать этот разговор в присутствии Троя.

Роган сел вперед на пассажирское сидение.

— Домой.

Трой тронулся с места.

— Я не уверен, что до конца понимаю концепцию «фигни», — тихо сказал Роган. — Не желаешь ее обсудить, например, за ужином? Я буду рад услышать пояснение, в чем именно я ошибся. Место на твой выбор.

Нет. Если я отправлюсь с ним на ужин, то не смогу перед ним устоять. Я его поцелую. И, скорее всего, дело этим не ограничиться… Я перейду к более интимным вещам… Я ничего не смогу с собой поделать, но сейчас мне не хотелось подобного оборота.

— Я хотела бы поехать домой.

— Неужели провести со мной вечер — это настолько ужасно? — спросил он.

Искренность в его голосе сбила меня с толку. Все остроумные ответы пошли прахом.

— Нет.

— Ты боишься меня? — спросил он.

Нет, осознала я. Он никогда меня не обидит. Я даже не знала, откуда во мне взялась такая уверенность, но я твердо верила, что он этого не сделает. Меня ужасала его сила, но это был глубинный, инстинктивный страх. Я не боялась Чокнутого Рогана. Вероятно, я была единственным человеком в Хьюстоне, кто его не боялся.

— Это не так.

— Я понимаю, что тебя тревожат мои действия, — произнес он. — Я готов пойти практически на все, чтобы ты чувствовала себя спокойнее, но если ты хочешь, чтобы я перестал устранять угрозу в лице людей — не думаю, что это выйдет. Больше я на это не способен.

Разговор слишком быстро углубился. Его фасад треснул, и находящийся за ним мужчина смотрел на меня.

— Я только что убила двоих людей, — сказала я еле слышно. — Я не пытаюсь свыкнуться с этим, иначе я рискую потерять себя. Сегодня был длинный день. Мне нужно вернуться домой и обнять мою семью, чтобы убедиться, что с ними все в порядке.

— Само собой, — совершенно невозмутимо ответил он.

Я увидела, как он замкнулся в себе. В одно мгновение здесь был Коннор, а в следующее его место снова занял Чокнутый Роган.

Мы видели сегодня столько горя. Столько боли. Корнелиус, Джереми, лица солдат Рогана… Форсберг. Два тела на улице позади нас. Мечты, будущее, жизни, так резко оборванные. Я даже не знала, как со всем этим справится. На нем это тоже должно было отразиться — иначе, он не был бы человеком — и я видела отпечаток сегодняшнего дня на его лице: усталость, печаль, и мрачную решимость в его глазах. Он выглядел старше; его черты стали резче, будто он не спал много ночей подряд. Он все еще был грозным и смертоносным, но это была опасная грань хищника, загнанного в угол после длительной облавы.

Вернувшись на наш склад, я окажусь окруженной теплым человеческим хаосом. Кто-то будет готовить; кто-то будет смотреть телевизор или играть в видеоигры. Мои сестры будут переговариваться друг с другом; Леон будет жаловаться на свою бесконечную борьбу с французским языком; затем придет бабуля Фрида, пахнущая машинным маслом и металлом, и станет подшучивать над мамой… Я смогу окунуться в эти теплые человеческие отношения и позволить им растопить мрачный холод сегодняшнего дня.

Чокнутому Рогану не к кому было возвращаться домой. Он приедет в свой замок Зорро, поест, что ему принесут и, вероятно, снова станет пересматривать ту запись, стараясь увидеть, не пропустил ли он чего-нибудь. Он обладал огромной силой, но она не принесла ему тепла. Ни человеческого спасательного круга, который не дал бы ему уйти на дно и помог удерживать голову над водой.