Страница 19 из 27
– Я дам выкуп за моих людей! – воскликнул Боян. – Прикажите послать в Ликостому: багаин пришлет животных, и вы заколете их, если таков ваш обычай.
– Послушайте меня еще! – Мистина снова вскинул руку и возвысил голос, перекрывая поднявшийся гул. – Я знаю, как нам Чернигу почтить напоследок.
Все стихли и в ожидании уставились на него: бояре – с любопытством, а Боян – с надеждой.
– Спаси моих людей, заклинаю! – вполголоса произнес он, так, чтобы слышали только князь и сидевшие возле него. – У тебя тоже есть ближняя дружина, сохрани моих братьев, я дам хороший выкуп за каждого!
Ингвар глянул на Мистину. Это они понимали: на месте Бояна каждый за своих оружников снял бы торсхаммер с шеи.
– От моего отца слышал я одну повесть старинную, – начал Мистина среди тишины, нарушаемой свистом ветра и криками чаек. Все знали, как красиво Свенельдов сын умеет говорить, и ожидали чего-то особенного. – Давным-давно славны были в Северных Странах двое братьев, морских конунгов: Хаки и Хагбард. Хаки отправился в Свеаланд, у него было большое войско и в нем двенадцать славных витязей. На Полях Фюри Хаки дал бой войску Хуглейка, тамошнего конунга, сразил его самого и двоих его сыновей. Свеи обратились в бегство, а Хаки стал конунгом в Свеаланде. А потом пришли в Свеаланд братья Эйрик и Ёрунд, сыновья Ингви, знаменитые воины. Когда свеи узнали, что пришли Инглинги, то охотно собрались под их стяг…
Бояре напряженно вслушивались в незнакомые имена, стараясь не упустить нить повествования. Ингвар косился на побратима с пониманием: уже догадался, к чему тот клонит, и недоверчиво кривил рот.
– И вот сошлись братья Инглинги и Хаки на Полях Фюри. У Хаки было меньше войска. Бились они жестоко, и Хаки наступал так неудержимо, что сражал всех, кто перед ним оказывался. Он убил Эйрика и срубил их стяг, а Ёрунду пришлось бежать. Но сам Хаки был очень тяжело ранен. Он понимал, что жить ему недолго. Тогда приказал он нагрузить лодью мертвыми его воинами с их оружием и пустить ее в море. Кормило закрепили, а рядом с ним лежал сам Хаки в лучшей его одежде и под стягом. Он велел развести на корабле костер из смолистых дров. Ветер дул с берега, и Хаки был при смерти или уже мертв, когда лодья отплыла. Пылая, уходила она в море. И долго живет слава о смерти Хаки!
Мистина помолчал, давая всем время хорошенько нарисовать себе это зрелище.
– И почему бы нам не сделать того же для воеводы Чернигостя? Такое погребение прославит его и наше войско, а заодно не позволит болгарам надругаться над его могилой, когда мы уйдем. С ним погибли шестнадцать его людей, и всем им найдется место на лодье: все равно теперь некому ее вести. Чернига прибудет к дедам со своей дружиной и в великой славе, и дух его не станет держать на нас обиды.
Бояре загудели: «варяжская придумка» казалась чудной, но очень соблазнительной. Каждый по себе судил, как впечатлил даже рассказ о ней, а что скажут о них, если они это сделают!
– Да мы с тобой такого даже не видели никогда! – на северном языке прошептал Ингвар.
– Ну и что? Чего мудреного? Я все устрою!
– Хочешь быть, как в саге?
– А ты разве нет?
Ингвар видел: побратима снедает возбуждение, замешанное на любопытстве и честолюбии. Боян, не понимая северного языка, в тревоге переводил взгляд с одного на другого.
– Да разреши ему! – добродушно попросил Тородд – очень похожий на Ингвара, невысокий, с рыжеватой молодой бородкой, только покруглее лицом. – Чтобы саги жили, иногда кто-то должен повторять эти деяния. А то верить перестанут, и старая слава превратится в пустую болтовню.
– Ну, как хочешь, – с сомнением отозвался Ингвар. – Что скажете, бояре? – громко и по-славянски обратился он к собранию.
– Мы о таком раньше не слыхали, – начал Острогляд, – однако коли Свенельдич говорит, что в былые времена то за честь почитали… Чернига наш высшей чести достоин.
– И в море на могилу не нагадят! – подхватил Вышегор с Рупины.
– Дарите жизнь князю Бояну и отрокам его?
– Я прошу за него! – добавил Мистина, и Боян бросил на него благодарный взгляд.
– Нехорошо такого человека без жертвы провожать, – заметил Родослав.
– Мой родич без погребальной жертвы не останется, – ответил Буеслав. – А где ее взять – моя забота.
– Вот это хорошо сказано! – одобрительно воскликнул Мистина. – Тебе ведь у родича шелом золотой получать – надо что-то взамен дать.
Буеслав единственный пока сидел без золотого шлема перед собой – он еще не вступил в должность.
– Но это уже не так легко сойдет, – предостерег Тородд. – Теперь-то дунайцы о нас знают.
Но знали не все. Почти сразу после княжьего совета Буеслав с десятком отроков куда-то исчез, а назавтра вернулся и привез двух баранов, несколько кур, петуха…И смуглую, тощую, большеглазую девушку лет пятнадцати. Еще были два подростка на год-другой моложе. Все трое были босы, одеты в простые полотняные сорочки, девушка – в плахту дунайского образца, из двух кусков плотной красно-черной шерсти, из коих один прикреплялся к поясу сзади, а другой, узкий, навроде передника – спереди.
Увидев добычу, русы оживленно закивали, иные одобрительно похлопали Буеслава по плечу. К этому времени уже одну из черниговских лодий вынесли на песок и стали снаряжать в последний путь. В войске было достаточно людей, чтобы даже за несколько дней насыпать высокую могилу над остатками крады, перенося землю на щитах вместо носилок. Но потом ведь русы уйдут и оставят свежее погребение на поругание дунайцам, уже имеющим причины не любить чужаков. Так пусть уж лучше старик отправляется к богам древней морской дорогой. У славян не было обычая погребения в море, но и они знали, что море – тоже путь на тот свет.
– Должен сказать, это верное решение, – заметил Боян после совета. – Ведь покойный был идолопоклонником? Не крещеным?
– Не крещеным, – подтвердил Мистина.
– Здесь в море совсем рядом то место, что во времена идолов служило для душ воротами в мир мертвых.
– Да ну что ты?
– И где это?
– В одном дне пути от устья Дуная на восток лежит Белый остров, – Боян кивнул в сторону открытого моря. – Это старинное священное место. Оно почиталось задолго до того, как сюда пришел хан Аспарух, но даже не столько дунайцами, сколько греками.
– А ты говоришь, идолопоклонниками!
– Так и есть. Были времена, когда и греки не ведали Благой Вести о Спасителе. И тогда они почитали Морского Царя. Он был очень могуч: вызывал и успокаивал бури, указывал путь мореходам, мог как наслать, так и излечить болезни. На Белом острове было его святилище, а в нем – вход в царство мертвых.
– Что значит – вход? – Мистина пристально взглянул на него. – Для волхвов или просто… Чтобы любой мог ногами зайти?
– Просто зайти ногами, – улыбнулся Боян. – Но кто же захочет это сделать добровольно – ведь выйти назад будет нельзя.
Приглядевшись за пару дней к Бояну при дневном свете, русы поняли, что тот несколько моложе, чем казалось поначалу. Отмытый от сажи, тот стал выглядеть на два-три года старше Мистины. Но даже в простой сорочке, взятой у кого-то из отроков (своя сильно испачкалась в крови и порвалась), в кафтане черновато-бурой шерсти, Боян всем обликом источал уверенное, внушительное достоинство. Тайком переводя взгляд между ним и Ингваром, Мистина отмечал про себя: а что, если греческое звание кейсара-василевса, за которое Боянов отец, Симеон, всю жизнь отчаянно дрался, и впрямь что-то дает? Ведь происхождением Ингвар, потомок Одина, ничем не уступает наследнику Аспаруха. Однако он лишь учится держать себя как истинный повелитель, подавляя в себе привычки хирдмана, а у Бояна все выходит само собой, естественно, как дыхание.
– Не свистишь? – уточнил Ингвар.
На этот раз Боян уже понял – за минувшие дни он не раз слышал это слово и догадался о значении.
– Сказать по чести, я не видел этого своими глазами, – признался он. – Святилище давно разрушено, да и сам остров, расколотый, погрузился на дно морское, от него остался жалкий обломок. Его разбил своим посохом и силой молитвы Христовой апостол Андрей, но он жил почти тысячу лет назад, а на острове я не раз находил солиды и милиарисии василевсов, которые жили на три-четыре века позже. Думаю, идолопоклонники приезжали туда уже после гибели святилища, как я, чтобы все же принести дань Морскому Царю, и надеялись на помощь.