Костер для сверчка

— Чего ради Люди Камня поклоняются духам?

Поминать духов без особой нужды, если не опасно, но в общем-то ни к чему. Поэтому Шиш, в свою очередь, ответил чуть слышно:

— По-другому нельзя. Духи везде: в камнях, в дереве, которое растет у пещеры, в большеухом... В косолапом живет очень злой дух. В Блестящезубом тоже имеется дух, только очень слабый. Вот швырнет Пхан в чужака дубину, у Блестящезубого череп лопнет, и дух его выскочит вон.

Охотник пошутил. Однако Длинноногая поежилась. Лишь Блестящезубый продолжал упираться. Доказывал, что никакого духа в нем нет. Ему-де жаль, огорчать гостеприимных Хозяев, тем более он не желает их оскорбить. Но его прямая обязанность — открыть им глаза. Он верно знает, что духи — выдумка. Сказка. Ерунда. Чушь собачья. Все Длинноногие могут подтвердить. Ну кто и когда видел духов? Много Знающий улыбаться перестал. Лязгнул зубами. Вмешался вкрадчиво:

— Кто же находится внутри пришельца?

— Во мне? Душа... Ах нет! Черт! Как вам объяснить? У нас говорится — душа. А на самом деле и у нас, и вас есть — разум...

— Блестящезубый когда-нибудь видел этот свой разум? — Грубо перебил его знахарь. — Может он скажет: каков из себя его разум? Или покажет его? — Последнее прозвучало двусмысленно, но только для пришельцев. Нижняя челюсть Блестящезубого задрожала: — Не-е-е-ет. Но нельзя же ставить вопрос подобным образом... Его перебил Шиш.

— Когда мы чувствуем, но не видим, не можем пощупать или обнюхать, то понимаем — это дух. Пришелец по-своему верит в невидимое и неосязаемое и называет это другим словом. Пусть. Язык Длинноногих отличается от языка Людей Камням Что ж. И Поедающие Глину обращаются к духам особым образом, нежели мы. Однако дух остается духом.

Охотник повторно убрал ногу. Поморщился. В сумраке пещеры Блестящезубый вел себя хуже слепого. Кажется в нем сидит слабый, но очень вредный дух. Заставляющий наступать на ноги окружающим людям.

Видя Шишово недовольство, по-барсучьи фыркнул Много Знающий. А охотник продолжал:

— Последнюю луну чужаки ругают нашу жизнь. Они уже забыли про хваленое ими время. Сверкающее, словно зубы пришельца с голым черепом. Они все чаще кричат: «Каменный век! Каменный век!» Что плохого сделали Длинноногим духи Камня? Разве в родном стойбище Блестящезубого шкуры разделывают пальцем? А на охоту ходят с палками и дубинками? В таком случае плохи дела Длинноногих. Без доброго камня не сделать им скребка, ни рубила, ни наконечника для копья. — Он покачал головой.

Действительно. Дикое племя породило пришельцев. Они подобны суркам, которые кроме свиста да тонкой шкурки ничего не имеют. Правда, у сурка поверх мяса есть слой жира, толщиной в палец. У пришельцев же в чем только дух держится.

Позднее Шиш услыхал еще одно любопытное высказывание Блестящезубого...

Речь пришельцев последние дни стала много понятней. В юности Шиш первым среди ровесников научился понимать людей, заселявших огромное степное пространство по другую сторону болота. Он усвоил язык Поедающих Глину, нимало не задумываясь над своими способностями, поразившими знахаря. Звучание чужой речи воспринималось Шишом свободно, без особых усилий с его стороны. Непривычные сочетания, звуков отпечатывались у него в голове в определенной последовательности, дабы незамедлительно востребоваться в нужный момент, в полном соответствии закодированным значением.

...Начало разговора, который происходил у него за спиной, охотник пропустил: в жилище галдела ребятня, а прислушиваться специально было недостойным занятием. Однако отчетливая часть беседы достигла слуха помимо его воли. Услышанного оказалось достаточно, чтобы он сообразил — Блестящезубый верит в духов!

— ...человек свободен изначально. Пределом свободы является, физическая ограниченность его природы, базисное несовершенство естества. Здесь, человеческий дух в выигрыше перед телесной оболочкой, ибо в состоянии преодолевать любые границы, им же, кстати, устанавливаемые.

Длинноногая возражала тихо. Видно долгий спор утомил ее:

— Границы свободы определяет общество, а не абстрактный дух. Личность без ограничений — это распад. Выньте из человека скелет — он обернется аморфной массой, студнем, водянистой слизью. Свод определенных ограничений и запретов является скелетом сообщества разумных.

— Разумников, — съехидничал Блестящезубый, — Догмы! Догмы! Личность, закостеневшая под панцирем бесчисленных запретов, не может оставаться личностью. Она перерождается в существо-функцию. — Пришелец парировал выпады собеседницы со злым остервенением, с каким Люди Камня идут на косолапого.

— Личность, занузданная по рукам и ногам, сведенная до уровня кораллового полипа, не способна созидать ничего кроме рифов на пути человечества... Ох-ти, это нескончаемое бдение! Разве нам мало потерь на дороге всеобщего нивелирования, подгонки под абстрактный эталон?

Шиш ощутил как напряглась Длинноногая. Показалось, будто он видит ее подсохшее лицо и перехлест сухожилий на белой шее.

— Замолчи! — она перешла в нападение, — Дома ты отчего-то помалкивал. Зато теперь... Насколько я поняла, ты всегда думал так, но... Но выходит, лицемерил?

— Эх, равноправная гражданка высокоорганизованного общества, если бы. Если бы я лицемерил. Но нет. Я попросту боялся. Боялся собственных мыслей. Я и теперь боюсь. Хотя в нашем положении страшиться чего-либо — смешно. А я все-таки трясусь. Наверное мой страх пожизненный. Почему — мой? Он и ваш. Все мы несем гены этого страха.

— По-вашему вера в идеалы, следование высоким понятиям — это преступная вера?

— Да не о том я. Не о том. Отрицание морали, как и абсолютизирование общепринятых условностей, — одинаково пагубно для интеллекта...

Длинноногая окрысилась:

— Мы плохие?! Может здешние туземцы вызывают у тебя большое уважение?

К счастью для говорившей, Шиш не уловил подтекста в слове «туземцы».

— Вот-вот-вот! Едва кто не похож на нас, мы тотчас отказываем ему в равенстве. Да и в интеллекте тоже. Но кем доказано, что разум появлялся поэтапно? Эдакими дозами? Что каких-нибудь пятьдесят веков до нас существо, именуемое человеком, было разумным ровно наполовину? Бред, бред и бред! Разум — он такой. Он или есть, или его попросту нет.

— Ты отрицаешь эволюционный путь развития? Однако возникновение интеллекта не может быть одномоментным актом, итогом некой разовой мутации. Твои лженаучные домыслы принижают разум. Они...

Блестящезубый вздохнул. Когда он заговорил вновь, то охотник поразился боли в его голосе.

— Божественный разум! Не чересчур ли его превозносим? По принципу: хвалить, так свое. А является ли он вершиной развития материального мира? И насколько он сам материален, в своей основе? Но главное — направлено ли развитие мира непременно в сторону совершенства? А ну как нет! Кто и когда установил, что мир совершенствуется, а материя направленно организуется?

— Что предлагаешь ты?! — Она горячилась. Волновалась так, словно уже сегодня Длинноногим предстояло возвратиться в родное стойбище, где, судя по всему, Блестящезубого ожидал холодный прием. — По-твоему надо менять строй? Представь, во что это выльется! Поддерживание всякого порядка происходит за счет некоторого количества жертв. Можно сказать, что энная доля общества служит топливом для получения энергии, необходимой для сопротивления анархии. Сейчас жертвы единичны; то есть — мы имеем перед собой оптимальный вариант. Перемены, о которых, оказывается, мечтаешь ты, потребуют миллионы жизней. Наш народ такое уже проходил. Ну скажи, куда ты прикажешь деть всех нас — праведных? Восстановишь те же «осуждения», но уже в организованном массовом порядке? А может потребуешь всеобщего покаяния?

— Не кричи, — пришелец еле сдержался. — Хватит воплей и истерик. Помолчав добавил скучным голосом: Зачем шуметь. Мы не у себя. И нашему «сверхорганизованному», самому-самому, обществу пока не угрожает приезд такого иноверца, как я...

Шиш не разобрал, кто из спорщиков всхлипнул.