Долгота дней

— Что т-т-т-такое?! — Сократ моментально почернел, будто выцвел, устало опустился на стул. — Каролина! Я это п-п-п-предчувствовал! — Он вытер густую испарину, выступившую на лбу. — Не хотел ее отпускать… Говоришь, минометный обстрел? Очень странно! Почему же я ничего не слышал?! И, позволь, откуда же должны были бить минометы ВСУ, если мы в центре располагаемся? Это же тут рядом, в двух шагах! И я ничего-ничего не слышал! Ничегошеньки! Ну, конечно, — он удрученно покачал головой и тихо забормотал, снимая очки и протирая стекла, не замечая слез, покатившихся из его подслеповатых глаз, — Лиза еще спала. Я читал. Последнее время, видишь ли, так зачитываюсь, что совершенно ничего не слышу и не вижу. Наверно, старость…

— Никаких минометов! — крикнул Вересаев, рубанув ладонью по столу. — В других случаях — спорить не буду! Артиллерия наша, сука, беспощадна. Хоть бы одного боевика убили, кстати. Впрочем, одного случайно ранили, своими глазами видел месяц назад. Но сейчас, Сократ, никаких минометов, ничего подобного! — Он приподнялся на стуле, но тут же снова сел. — Все это ложь и провокация! Сплошной иштар, сука, тасс! Проститутки гребаные! Имело место нечто совершенно другое!

— И что же, по-твоему, Коля, имело место быть?! — удрученно наморщил лоб Гредис, и в уголках его глаз снова появились слезы. — Что ж там случилось?

— Жуки! — снова ударил кулаком по столу массажист. — Жуки, млять!

— К-к-какие жуки?! — профессор брезгливо нахмурился. — Коля, какие еще жуки?

— Колорадские! — Вересаев поднялся со стула, расставив в сторону руки, закружил по комнате на полусогнутых коленях. — Четыре охреневших твари! Они выбрались из белого «КамАЗа», как черножелтая смерть. Крылья — во! Ноги — во! Сократ Иванович, прикинь, каждая тварь — размером с теленка, с одной только разницей, что телята не летают и людей на мелкие куски не рвут! Понимаешь, боковые ноги у них, что сабли — кривые и острые. Как ворвались на базарную площадь, как принялись кружиться и молотить! Боже ж мой, Сократ Иванович! Боже ж мой! — Коля схватился руками за голову. — Жуки, млять! Жуки! Только что живые люди стояли, и вот уже один только фарш. Я и так, ты знаешь, сплю плохо. В парке возле дома славянофилы, сволочи, по ночам стреляют! А теперь еще и это… Боже мой, Сократ Иванович, Боже мой!

— Ты болен, Коля! — уверенно проговорил Гредис и принялся надевать свитер и сапоги. — У тебя делирий, судя по всему, что печально, но не интересно… — Профессор утер слезы, с недоумением рассматривая влагу на своих пальцах, помассировал виски. — Значит, ты посиди тут покамест. Можешь лечь поспать. А я, в с-с-самом деле, пойду. Каролина смерть свою приняла. Что-то же делать надо?! — Он в растерянности остановился посреди кухни с шарфом в руках. — Кто бы еще сказал, что именно? Где ее искать теперь? На базаре р-р-р-разве? Но так же нельзя? Нельзя же просто прийти и собрать в мешок, что от любви моей осталось?! Там же части тела вперемешку с рисом. П-п-плов какой-то, прости Господи!

— На сто частей разрезали женщину проклятые насекомые! — подтвердил Николай. — Ты иди, конечно, туда! Но, думаю, тела, то есть все, что от них осталось, в морг уже отвезли. Так что ты документы возьми на всякий случай. И ее, и свои. Придешь, скажешь, так, мол, и так, груз двести забрать надо. И не бойся там! Я поправился уже, только чаю согрею и у телевизора сяду! — Коля допил остатки водки прямо из горлышка и с сожалением поставил пустую бутылку у ножки стола…

Накрапывал зимний дождь со снегом, когда они хоронили Каролину в закрытом свежем липовом гробу, стоившем совершенно неприличные деньги. Кроме них двоих и Лизы у могилы толклись четверо трезвых, злых, усталых копачей и полупьяный бездомный, терпеливо ждавший в сторонке, покуда профессор оставит у могилы преждевременно ушедшей жены заранее заготовленную горсть карамелек и чекушку дрянной водки.

— Война, млять, самая настоящая война! — говорил Коля, кутаясь в плащ.

— Война, Коля, куда деваться, — соглашался Сократ, — только странная.

— Это верно! — кивнул Коля. — Вчера своими глазами видел, как с Юга плыла укроповая марь. Все точно, как боевики в пивбаре рассказывали. Внезапно на горизонте зелень появляется, и тут же всей округе наступает звездец! Он зеленый, звенит и пахнет укропом. От него военнослужащий становится неадекватным до невменяемости. Удивительно, что возникает это явление, в том числе, и на территориях, подконтрольных правительственным войскам. Иногда только на Z наплывает и идет по краям… Что-то не то происходит, а? — Николай с тревогой всмотрелся в лицо Сократа. — Как считаешь? Еще я слышал, тут неподалеку небольшая брошенная деревушка имеется, в аккурат между Z и Лутунино. При Советах там животноводческая ферма процветала. Так что ты думаешь? — Николай хмыкнул и шмыгнул носом. — Теперь в ней колорадские жуки поселились. Гнездо у них там. Ловят ополченцев по ночам и рвут на куски. Киевские СМИ пишут, мол, партизаны. Какие, на хрен, партизаны?! — Он нервно хохотнул. — Такого партизана увидишь — после смерти заикаться будешь! — Он покачал головой. — И вот что интересно. Когда, значит, боевики приехали на «бэтээре», чтобы, значит, разорить это гнездо, им на броню сел такой жук и стал рвать ее, как собака мясо. Остались, млять, от бронированной машины одни, сука, колеса. Представляешь что-нибудь?

— Что ты несешь, Коля?! — поморщился Сократ.

— Я сам в шоке, Сократ Иванович! — замахал руками Николай. — Ведь, по идее, должны были бы охотиться на представителей противоположной воюющей стороны. Ну, если по логике вещей, нет? А они, понимаешь, боевиков режут. Как это понимать? Не за тех воевать принялся георгиевский жучок, а? Чует, млять, Жук Жоржевич, на чьей стороне правда! Не с гуманитарной миссией, знать, послал его сюда Святой Георгий!

— Я тебя сдам на принудительное лечение! — угрюмо пообещал профессор. — Ты завязывал бы с выпивкой, Вересаев! И никому, умоляю, не рассказывай, что на базаре бесчинствовали насекомые, приехавшие из Ростова на белом «КамАЗе». Закроют ведь в психушке, не глядя, что время военное. А могут и к стенке поставить. Еще те Гиппократы. Ты пойми, я в бане без тебя не управлюсь. Здоровье слабовато, да и посетители у нас, сам знаешь, какие нынче пошли. Напарник никогда не помешает.

— А я еще раз повторяю, — деловито сплюнул в сторонку Николай, — имели место быть насекомые размером с теленка. Горожан порубали в капусту, поднялись в воздух, повисели чуток и полетели незнамо куда. Хотя теперь, в принципе, знамо. А не веришь, профессор, — можем вместе поехать как-нибудь посмотреть. Мой «Опелек» пока еще на ходу…

— Он правду говорит, — вставила свое слово Лиза, искоса глянув на профессора. — Жуки есть. Я их рисовала, ты видел!

— Правда, рисовала, — кивнул Сократ. — Лучше б ты, детка, рисовала Эдем.

* * *

Война подступила к Z совсем близко, а с ней поменялась городская жизнь. Разрушаются окраины, гибнет мирное население. Страшно и зябко, граждане! Будто повторилась история, пошла по кругу. Начало прошлого века встретилось с началом нынешнего, и они совпали! По кругу бежит карусель времен, милые соотечественники! Звенит мелодия вальса, скачут педальные лошади, зебры, слоны, крокодилы. Оперетка! Европейские военные праздники! В Киеве — предатели и воры, в Москве — идиоты-временщики, безумцы и военные преступники.

Чем дальше, тем голодней и беспросветней. Эхо летает из конца в конец по пустынным Z-улицам в воскресный день. Ветер и солнце! Пронзительная пустота. И только работники коммунальных служб, как рабочие сцены, неутомимо латают город — постоянно разрушаемую декорацию к спектаклю, который никто не в силах остановить.

Поиск еды и питья, отсутствие работы и безопасности. Боевики на улицах города, российские СМИ в мозгах. Поговорить не с кем. И лучше ни с кем даже и не говорить. Хорошо на войне одиночке. Но в проверенной компании все-таки комфортнее. Знаешь, по крайней мере, что не сдадут тебя за проукраинские симпатии. Не проклянут. Не станут коситься. Будете вместе гадать на звуках утренних и вечерних обстрелов.