Страница 7 из 34
В сторожку у въезда в «Прудистое» вплывали сумерки. Туман от близких болот медленно лез по равнине. Чиновник Майский спал в углу на кушетке, и завтра ему будет очень и очень плохо.
Заболот обнимал Васю, брал ружье, и выходили они из сторожки на воздух.
— Ты, Вася, одно пойми, — устало договаривал Заболот, нащупывая ногой тропинку, — в Африке живут не только японцы…
Белоголов
— Мне гадалка в детстве нагадала, — рассказывал Заболот, — будто я от медведя помру с белой головой. Ну, понятно, есть медведи целиком белые. Так это другое. Мой должен быть сам по себе бурый, причем больше к черному. А вот голова у него — это то, по чем я его узнаю.
— Да таких не бывает, — говорил Вася недоверчиво, — точно говорю, — нет таких.
Заболот бросал косу, клал точило в карман.
— Ну садись, покурим… В чем ты, Вася, всю жизнь ошибался, так это в медведях. Поехал я как-то по молодости за золотом в тайгу. Удалой я был и отчаянный. Приехал на место, а там от станции далеко, километров пятьсот. Взял ружье — пошел.
Шел неделю, другую, запалил костер. Сальца нарезал, картошки напек, выпивку достал, в общем — все как положено. Уже весь на ужин настроился. А как раз завечерело. Да вдруг слышу — кто-то ломится по лесу. Думаю: видимо, геологи. Их в тех местах тогда целыми экспедициями носило.
— Да ну? — говорит Вася.
— Точно тебе говорю. Оленей пасли, мед гнали по пасекам, промышленно шишки получали, а все потом директории за водку, патроны и деньги сдавали. Сдаст такой геолог партию шишек, и в салун. В салуне же водка, бабы, накурено — страсть. Регтаймы играют, джаз по-нашему. В общем, этот Джонни после своего леса зайдет и сразу охреневает. Случается, что и все деньги за ночь спустит. А как тогда к своим в лес идти? Совестно. Вот и ходит такой геолог-одиночка по лесу без пары. Его все живое боится в тайге… Ну так сижу я, значит, у костра. И вдруг вываливает из лесу…
— Геолог, — напрягается Вася.
— Нет, — говорит Заболот, — медведь. Тот самый, с белой головой.
Заболот тушит окурок, встает, берет косу и достает точило. Трогает лезвие рукой.
— Ты гляди, затупилась. А ведь недавно правил.
— Ну а дальше? — просит Вася.
— Дальше, Вася, бой был. Я с медведем бился.
— Ну, и кто кого?
— А никто никого, Вася. Силы были равные. Ты становись за мной, в обратку погоним. Нам до вечера управиться надо.
— Да как же вы дальше?
— Да как, — задумывается Заболот, — договорились после встретиться, когда времени больше будет.
Колыбель
На дачах повесился учитель письма.
Снимать пригласили Заболота. Ну, значит, пришел, посмотрел.
— Высоко, — говорит, — повесился. Стремянку ставить надо. Так не достану.
Принесли стремянку. Налили Заболоту стакан водки.
— Нет, — говорит, — пить после будем, как вниз спустимся. А сейчас — на облака.
Залез на стремянку вровень с учителем. Задумался.
— Если веревку резать — вниз упадет. Вы не удержите. А так не снять — хорошо затянуло.
— Удивительно, — говорят снизу.
— Чего удивляться, — толкует Заболот, — веревка — шелк, и мыло в доме было, а стерва Клавка к хахалю ушла.
— Лидия, — поправляют снизу, — Лидия зовут жену. Второй год на сторону ходила. Вот и доходилась.
— Зараза, — сказал Заболот и слез вниз. — По морде бы ей этим покойником. Ну, что делать будем? Васю надо звать.
— Так он в городе до вечера, — говорят, — уехал.
— Ну что же, — сказал Заболот, — будем висеть до вечера.
— Как до вечера? — заволновалась округа. — Разложение и вообще.
— Кто сказал? — засуровел Заболот. — Он что, по-вашему, внизу разлагаться не будет?
— Но мухи же, — ответили снизу.
— Да — мухи, — согласился Заболот. — А мы его марлей, как таранку, обвяжем. Повисит.
Вечером пришли с Васей. Народ зачем-то собрался. Лидия в доме кричит.
— Вот, Вася, — говорит Заболот, — это явление называется смерть.
Сняли. Положили. Вышли во двор.
— А водка? — интересуются заинтересованные.
— Водка, — сказал Заболот, — мне уже не поможет, а Васю беречь надо.
Повернулись и пошли.
Лидия черная вышла и сказала спасибо.
— Вам спасибо, — сказал Вася.
Заболот же вышел на дорогу, сплюнул и сказал:
— Нет уж, не хотел бы я быть учителем. Тетради по ночам проверять надо, а ночью, Вася, в доме, как в колыбели, жутко одному.
Между сыном и Марцилом
У Заболота от чужой ему женщины родился сын.
Как все его сыновья, он попал в мир осенью, в такой холод, что деревья каменели и плакали комнатные собачки.
— Сын у меня родился, — сказал Заболот Марии, — пойду, посмотрю.
— Какой день? — спрашивает Мария.
— Третий, — ответил Заболот и полез в шинель.
Мария собрала в дорогу денег и провизии, дала новую простыню на пеленки.
И Заболот окунулся в непогоду. Дороги развезло.
До больницы восемь верст. Но Заболот, во-первых, трезв, а во-вторых, отец. Пришел.
Спрашивает:
— Такая-то такая-то — поступала?
— Яволь, — отвечает медсестра, — натюрлих.
— Отлично, — говорит он, — можно сына посмотреть? Мне сегодня на фронт, а там — сами знаете, свидимся или нет — неизвестно.
— На какой фронт? — удивилась работница дома.
— На Восточный, — ответил Заболот, — ну так как?
— Хорошо, — решилась тетка, — пойду посмотрю.
— Иди, — благословил Заболот и сел в коридоре на стул.
Пошла. Приходит.
— Сейчас — нельзя.
— Хорошо, а когда будет можно?
— Через час или около того, — примерилась работница.
— Тогда я поем, — сказал Заболот, — в дождь и снег аппетит появляется.
— Может, что жене передать хотите? — спросила тетка.
— Жене? — сказал Заболот. — Нет ничего, а той, что сына родила, поклон передавайте, да вот кефиру я принес четыре бутылки.
Тетка пожала плечами и забрала кефир.
Заболот съел котлетку и выпил рюмашку. Закурил во дворике под дождем, лужи пронаблюдал. Ноябрь.
Зашел. Стучит. Открывает окошко уже другая тетка.
— Здравствуйте, — сказал Заболот, — к вам такая-то такая-то поступала?
— Яволь, — отвечает сонная работница, — поступала, родила, выписали.
— Мне сына посмотреть, — строго заявил Заболот, — час назад обещали.
— С сыном выписали, — говорит меланхоличная тетка.
— С сыном не могли, — сказал Заболот, — я завтра на фронт, мне мальчика в задницу поцеловать надо. Поцелую — уйду.
— Хорошо, — задумалась работница, — пойду посмотрю.
— Я тогда во дворе погуляю, — предупредил Заболот.
Вышел. Из кармана достал. Налил. Выпил. Закурил.
В лужи вгляделся. Темные. В природе смерть клокочет.
Снова зашел. Подумал. Налил. Выпил. Постучал.
— Да, — отвечает третья тетка, — вы с передачей?
— Да нет, — прохрипел Заболот, — мне сына нужно. Иначе — на фронт.
— Пойду, посмотрю, — сказала работница.
— Не надо, — попросил Заболот, — вы мне о нем расскажите.
— Ну что, — начала тетка, — вес — три семьсот, общая длина пятьдесят шесть сантиметров, один зуб, сосательный и прочие рефлексы в рамках, родился в созвездии Скорпиона, будет обезьяной.
— Узнаю, — задумался Заболот, — а что обезьяной, так я всю жизнь свиньей проходил… А что — родственники, что у него за родственники?
— Насчет родных — так… — начала работница. — Мать — Гаврюшина Ирина Константиновна, 1964, среднее специальное…
— Ясно, — кивнул Заболот, — дальше.
— Отец — Бройлер Михаэль Самуилович…
— Понятно, — сказал Заболот.
— Брат у него будет, — задумалась тетка, — через три года. Гришей назовут. Будет подлец и неврастеник. В двенадцать лет влюбится в учительницу географии. Взаимно.
— Молодец, — одобрил Заболот.