Человек за роялем

— Ленор, дорогая, просыпайся! Уже утро! — в дверь отчаянно стучала моя тётушка, норовя услышать от меня хоть какой-то ответ. Учитывая то, что я не могу сказать ни слова, мне пришлось открыть глаза, затем — медленно подняться и подойти к письменному столу. Кажется, на этой новой кровати я отлежала себе один бок. Это мешало быстро наклониться и написать хотя бы одно слово на листе бумаги. А ещё мои глаза всё ещё оставались залипшими и сонными.

— «Я уже встала. Спасибо за то, что потрудились меня разбудить», — помня о приличиях, я правильно расставила все знаки препинания и, несмотря на пару клякс, сунула записку под дверь. Всё же, присутствовала память о том, как нас отчитывали за малейшее несоответствие правилам приличия и грамматики. Теперь, разбуди меня хоть в час ночи, я точно буду знать, как правильно писать и где ставить запятые, а где — правильное обращение.

Затем, последовал самый трудный этап. Вчера, поняв, что устала от всего произошедшего за день, я попросилась принять ванну и заснула мёртвым сном, оставив позади не только ненависть тётушки, но и мысль о том, что-то, что у этого Чарльза в голове, прочитать невозможно. Но сегодня я вспомнила об этом вновь.

Впрочем, пока что моей самой большой проблемой были платья. Более-менее опрятно выглядело то, в чём я приехала и то, что я успела взять из чемодана на сегодня. Кажется, сегодняшнее свободное время я определённо потрачу не на письмо бывшей соседке по комнате, а на «обживание» комнаты вещами.

Я стала медленно одеваться. Ночная рубашка оказалась на стуле, а на мне — тугой корсет, нижнее бельё. Оставалось платье. Но, как бы я ни старалась, застёжка прикреплённая к ткани расстёгиваться не намеревалась. Это раздражало меня настолько, что я не могла сдержаться, и, будь у меня голос, об этом узнал бы уже весь дом.

Однако, кое-кто, всё-таки, предпочитал себя не сдерживать.

— Ай! — где-то под роялем послышался тихий шепот. — Рука затекла.

Кажется, тот, чьи мысли невозможно прочитать, пользовался этим так бесстыдно, будто это было прописано в законах дома. Теперь я понимала, для чего эта потрясающая дыра в стене. Извращенец! Ну, ладно бы подсматривать за прислугой. Но за мной зачем? Разве он не знает, чем это должно закончиться? По всем канонам, я могу обвинить его и больше никогда с ним не заговорить или даже не обратить на него внимания. А ещё сказать дядюшке Эдмунду, что этот наглец себе позволяет. Конечно, эта мера для меня последняя, но откуда ему об этом знать? Вдруг я их тех барышень, которые чуть что – сразу же бегут жаловаться к родне?

Но я не из таких. Поэтому, пританцовывая в ритме вальса, я направилась к cтолу, затем, написав пару строк, скомкала лист и, подойдя к роялю, резко закинула под него.

— Эй! — выкрикнул он, без каких-либо намёков на этикет. Послышался громкий звук разворачиваемой бумаги и тяжёлый умозрительный скрежет шестерней в его голове. Неужели, он и правда не в курсе о том, как себя нужно вести?

Подглядывать за хозяйкой дома? Идиот.

Пара секунд ожидания ответа на вопрос, заданный в скомканном снежке бумаги — и прямо под роялем показалось голова этого наглеца. Немного сонные большие глаза, как бы выразились в женских романах, «цвета орешника», выражение лица явно без тени сожаления и тёмные, растрёпанные, сбитые в чёрную паклю, волосы.

— Не мог не ответить на ваш вопрос, так бесцеремонно заданный прямо в моё лицо. Ваши ножки и правда весьма неплохи, — нет, ну вы посмотрите на него, ещё и улыбается! Сморозил такую чушь, несмотря на то, что вопрос был, можно сказать, риторическим и… улыбается так, будто сделал лучшую вещь в своей жизни. Да если бы не то, что я немая, да если бы… Я бы высказала ему всё: от того, как это неприлично до первых пяти статей поведения джентльмена (а, не сомневаюсь, Миллисент хочет сделать из него именно такого). Я ещё раз посмотрела на его лицо. Теперь ясно, почему я не могу прочитать его мыслей: он говорит абсолютно всё, что думает. В этом-то уже сомнений у меня не было никаких. Честное слово, будто прибыл из какого-то другого века, где не существует норм этикета и даже банального приличия.

— Однако, не мог не заметить, что ваше личико тоже вполне себе ничего, — этот нахал безбожно продолжал сыпать, по его мнению, комплиментами.

Мне больше ничего не оставалось. Ещё вчера я заприметила стоявшие на «моей» части рояля цветы в вазе.

— Ну, берегись! — мелькнуло в моей голове, когда я взяла в руки вазу. Сейчас он поплатится за всё. Это определённо отучит его подсматривать, во всяком случае за полноправной хозяйкой дома и просто приличной девушкой.

— Ну, что вы, разгорячились. Я всего лишь хотел ещё раз взглянуть на произведение искусства, — несмотря на состав того, что он говорил, я не знала, что мне хочется сделать больше: вылить на него холодную воду из вазы или же разбить её о его голову.

— К сожалению, вам стоит одеться. В скором времени нужно будет спускаться к завтраку. Я знаю, что здесь девушкам не пристало опаздывать к столу, — с этими словами его голова исчезла в, кажется, бесконечном расстоянии между нашими комнатами. Только подойдя к зеркалу, я поняла, что всё ещё не надела платье. Я всё ещё в нижнем белье и корсете. Какой позор! Первый мужчина, не считая дворецкого, увидевший меня в белье. Если бы мама была жива, она бы отчитала меня со всей строгостью. Это не то, о чём я мечтала. А как же «узнать друг друга»? Во всяком случае, если уж Чарльз и покушался на моё тело хотя бы взглядом, то определённо должен был узнать хоть немного обо мне. Иначе это поступок, не достойный воспитанника хорошей семьи.

В скором времени мы спустились к завтраку. Бернарда не было, и мысли тётушки подтвердили мои догадки. Она считала, что он снова отправился в казино, разорять оставшуюся часть семейного бюджета, и, скорее всего, моего. Хотя я до сих пор не могла понять, почему Миллисент не разводится с ним или хотя бы не угомонит. Всё же, развод обошёлся бы дешевле, чем постоянная тяга к азартным играм. Может, тётя и правда любит его? Если это так, то моё сочувствие к ней сольётся в едино с некоторым уважением. Я не знаю того, почему это произошло. Но, если она настолько сильно любит его, что прощает даже такое расхищение «домашней казны», значит, что-то должно было произойти, за что она его полюбила. Это же не рождается просто так, правда? Люди не могут полюбить друг друга просто потому, что они… есть. Они же должны за что-то цепляться. Что-то, что помогало бы им укреплять их любовь. Тем более речь идёт о тётушке.