Страница 33 из 64
— А что будет, если туда пролезет контрабандист?
— Что будет, что будет, да ничего не будет, глупышка! И вовсе я тебе не делаю больно, просто косы заплетаю. Контрабандист в замочную скважину, вот глупышка!
Барбара медленно проводит гребнем по волосам девочки, поворачивает ее голову вправо, потом влево, прокладывает светлую дорожку пробора, и кажется, будто эти густые волосы — широкое поле, а гребень — стальная борона, вот Барбара разделяет волосы на две равные части, а потом каждую из них еще на три, чтобы заплести тяжелые косы, густые жесткие волосы сопротивляются гребню, непослушные пряди выбиваются из-под него, спутываются и застревают между острыми зубьями бороны, словно срезанные сорняки в густой пшенице золотых волос девочки.
Все, что нравится Барбаре, — золотое: волосы золотые, гребень золотой, солнце золотое.
Мастер есть непростой
(поет Барбара)
В нашей деревушке.
(у Барбары красивый голос.)
И прозвали его
(голос немножко трескучий, но красивый)
Золотые руки.
— Однажды привезли золото, — рассказывает Барбара.
Это не шутка, ей-богу — золото, но девочка не верит, потому что Барбара всегда выдумывает, никогда не знаешь, кто был тот человек, который погиб в море, ее отец или муж, и погиб ли он в море или его зарезали…
— Ну зачем ты обманываешь, Барбара?
— Это ты обманываешь! Ты что же, думаешь, что все знаешь, если ходишь в свою школу в городе, ах, сегодня я получила двойку, а сегодня четверку! Нет, ничего-то ты не знаешь, ничего, даже того, что море заманивает в ловушку и тянет на дно.
Барбара чувствовала, что теряет доверие, и это ей совсем не нравилось. В отместку она стягивала волосы девочки на затылке, и та просто не могла закрыть глаза.
Барбара любила рассказывать страшные истории про море — далеко не всегда правдивые, как говорил отец, — и однажды девочка вдруг поняла, что Барбара никогда в жизни, честное слово, никогда, не входила в море, в это коварное, ужасное море, которое вздымает большие волны, хватает и проглатывает добычу.
— Все ты выдумываешь, ну где ты видела ловушки в море, да нет там никаких ловушек, надо же, ловушки… чепуха какая.
Море мягко качает тебя на волнах, щекочет, как плюшевое одеяло из пены. Морская вода обнимает тебя и лижет кожу, а когда ныряешь, не дает утонуть и выталкивает на поверхность.
Барбара большая и толстая; если девочку кусает пчела, если она падает с велосипеда, если ей в палец вонзается острая колючка морского ежа, если ее колотит Бьель, если эта злюка Марта крадет у нее бумажных кукол, если она вдруг просыпается среди ночи от страха, потому что стекла в окне дребезжат, — Барбара всегда рядом.
— Никакого страха нет, — успокаивает Барбара, — надо раскрыть глаза широко-широко, и страх убегает, как побитый пес. Смотри, смотри — видишь, как он прячется?
Девочка дрожит, но вот ей кажется, что там вдали — маленькая убегающая тень, эта тень лукаво грозит пальцем, словно говорит: «Погоди, я еще вернусь!»
Море льнет к песчаному берегу, откатывается назад, а потом возвращается опять и опять, как горячий поцелуй; еще, еще, еще — шепчет волна. Когда волна отступает, множество дырочек на песке миллионами глаз жадно смотрят ей вслед.
— Ты станешь черной, как жук, как дрозд, как сажа в печке. Такую замарашку никто не захочет взять замуж, вот и останешься навек старой девой. Самое ужасное для женщины — это остаться старой девой.
— Но почему?
— Потому что у каждой женщины должен быть муж, свой муж, который всегда будет рядом с ней, что бы там ни случилось, идет ли снег или дождь, работают люди или веселятся.
— Но у тебя же нет никакого мужа, Барбара.
— Я вдова!
— Вдова, старая дева — какая разница?
Барбара ухитряется быть одновременно повсюду, во всех уголках дома, за любой дверью — вечно неугомонная Барбара.
— А почему ты не ходишь к морю?
Она отвечает, что занята, что у нее нет времени, но это неправда, просто Барбара боится моря.
Барбара толстая, около нижней губы у нее родинка, родинка с тремя волосками, один из которых длиннее других. Барбара часто смеется, но у нее ужасный характер. Как злится Барбара, когда ей говорят, что она боится моря, что она никогда не входила в море, никогда не качалась на волнах, разве что только на лодке, да, да, только на лодке, и что однажды в тихий летний вечер, во время праздника святого Телма, лодка Барбары налетела прямо на маяк. Она сердится и кричит, что никто, ни девочка, ни ее мать, ни ее отец, ни те бездельники, что каждое лето путаются в доме под ногами — и ведь никогда не знаешь, сколько их: десять или пятнадцать? — все, то есть никто, никто ничегошеньки не знает о море.
Они думают, будто море — синяя полоса, что тянется вдоль песка, синяя и блестящая, в которой плещутся водоросли и мельтешат прозрачные мальки. Море нельзя вспахать, как землю, и нельзя измерить, море не цветет и не колосится, как поле, ему все равно, ясная погода или идет дождь, для него нет ни завтра, ни вчера, только сейчас, сегодня, море вздымает большие волны, оно забирает тебя всего без остатка.
— Зачем, по-твоему, мужчины уходят в море, глупышка? — спрашивает Барбара, с силой проводя гребнем по непослушным волосам, — Потому что море — богатое, и, когда бывает шторм, оттуда достают мешки золота, и моряки уносят с собой добычу и только посмеиваются над крестьянами, которые всю жизнь копошатся в своей земле, чтобы добыть краюшку хлеба, капельку вина.
— А откуда их достают, мешки с золотом, со дна моря?
Барбара бестолковая, она ничего не может объяснить, Барбара не знает, откуда достают мешки с золотом, она даже не знает точно, есть ли в них золото, потому что уже рассказывает про табак, который сладко пахнет медом и сушеным инжиром. Барбара говорит о монетах, о звонких золотых монетах, тех, что моряки достают из грозного коварного моря, которое начинает бурлить, клокотать и пениться, когда меньше всего ожидаешь; Барбара говорит о море, о море, где дует теплый сирокко, а то вдруг ледяной мистраль, и тогда оно разбивает корабли о высокие скалы.
— Но почему, почему они не могут подождать, пока море успокоится, и почему в какой-нибудь летний день не бросят якорь возле отмели, где такой мягкий, такой гладкий, такой желтый и горячий песок?
Барбара смеется, ее смех — словно перезвон золотых монет, Барбара смеется и надменно говорит, что мужчины уходят в море, чтобы добывать золото, много монет, горы золотых, которые они делят, сидя вокруг стола, не то что некоторые, знает она таких, те, что приходят к морю только задницу помочить.
— Бесстыдница, ты просто бесстыдница, Барбара, нельзя говорить «задница», мама говорит, что нельзя так говорить.
— Говори как хочешь, — возражает Барбара, — «задница», или «ягодицы», или, если тебе так больше нравится, «мягкое место». Все равно море для вас — та капелька воды, где вы мочите кончики пальцев, там, у волнореза в бухте.
Море — не просто вода, девочка понимает это, хотя и не может объяснить Барбаре, которая совсем ее не слушает. Она не может объяснить, почему вода в душе или в ванне, вода из крана на кухне или из рукомойника в саду только мочит тело. Море зовет тебя, подпускает совсем близко и обволакивает сладким дурманом, тихо вздыхает и нашептывает на ухо чудную сказку, которая никогда не кончается. А какая дивная, волшебная грусть охватывает тебя каждый вечер, когда видишь, как там, далеко-далеко, солнце встречается с морем!
— Что ты бормочешь? — спрашивает Барбара и, не дожидаясь ответа, говорит: — Его убили, на пустыре, там, где большой крест.
И неизвестно, говорит ли Барбара о своем отце или о своем муже и был ли он ее мужем или женихом. Барбара постоянно сыплет словами, всегда и везде, что бы она ни делала, подметает ли кухню, лущит ли горох, замешивает ли тесто или воюет с непослушными волосами девочки, затягивая их, чтобы не спутались, когда та будет нырять в море.