Страница 9 из 55
– Он уже совсем тронулся.
– Угу, – сказала Дана.
– Зато он сможет стать даже миллионером.
– Угу.
Они пошли наверх и остановились в конце короткого коридора у своих комнат.
Окошко выходило на улицу, и Мелисса выглянула туда и заворчала:
– Видишь?
Дана выглянула, увидела пару рабочих, чинящих вывеску над большими двойными
дверьми старой церкви. Мелисса отодвинула штору, чтобы лучше рассмотреть.
– «Церковь Чистого света», – прочитала она. – Похоже, хиппи перешли к действиям.
Круто, – она отпустила занавеску. – Эй, хочешь побыть в моей комнате? Можно
выпросить у мамы китайскую еду, будем смотреть плохие каналы.
– Мне нужно делать домашнее задание.
– Можно делать ее и смотреть. И тебе нужно отдохнуть. У тебя опухли глаза.
– Просто устала.
– Ага.
Дана обдумала это.
– Возможно. Сегодня был кошмар. Думаю, мне нужно немного отвлечься.
– Хорошо, – сказала Мелисса. – Идея была моя, так что первую программу выбираю
я.
ГЛАВА 13
Комната наблюдения
23:03
– Он сегодня в ударе, – сказал Малкольм Герлак.
В маленькой комнате был и другой мужчина, техник по имени Дэнни, он не говорил,
но издал согласный звук. Комната была темной, ее озаряло только сияние дюжины
маленьких цветных экранов. На каждом экране показывали в прямом эфире разные части
города, там были драмы. Было ясно, что никто из людей на экранах не догадывался, что
их снимают. Это было часть процесса. Они тяжелым путем узнали, что осознание того,
что за ними следят, ограничивало людей. Им нужна была искренность.
Они следили.
На одном экране мальчик двенадцати лет сидел на полу ванной, обхватив руками
голову, слезы и сопли текли по лицу, грудь вздымалась, он всхлипывал, колотил ногами
по полу в панике. Перед ним было мокрое полотенце для рук. Порой мальчик поднимал
голову и смотрел и такой яростью, словно пытался ударить полотенце взглядом.
– Двигайся, – прорычал он, но в его голосе была нотка мольбы. Отчаяния и страха.
Полотенце не двигалось.
Почти никогда.
На другом экране семнадцатилетняя девушка лежала на кровати. Она была в толстых
зимних штанах, куртке и шерстяных варежках. Ее тело резко содрогалось на каждом
пятом ударе сердца. Свет в комнате не горел, но скрытая камера улавливала температуру,
было видно облачка пара, вырывающиеся из ее рта. Отражалась температура. Когда
девушка надела куртку, было шестьдесят девять градусов. Теперь было двадцать один.
Еще спазм, и шкала упала на двадцать.
На третьем экране светловолосая девочка сидела на полу спальни и смотрела на
зеркало во всю стену. Она была в полосатой пижаме, ее волосы были стянуты в хвостики.
В зеркале было видно мальчика такого же телосложения, но его волосы были
черными, кожа бледной. Когда девушка улыбалась, он тоже улыбался. Когда она моргала,
он моргал. Когда она склоняла голову и плакала, он тоже так делал.
Мужчины в комнате переглянулись. Вчера в зеркале была китайская девочка. На
прошлой неделе – взрослый с русскими чертами.
На четвертом экране подросток сидел за столом и делал домашнюю работу. Он
работал с логарифмической линейкой и калькулятор. Книги и бумаги были вокруг него,
он яростно писал.
Камера показывала его глаза. Они были черными. Без зрачков и радужки, без белков.
Просто тьма. Он не смотрел на бумагу, он смотрел вперед, ни на что не глядя. Его ручка
двигалась быстро, он заполнял страницу за страницей аккуратным почерком. Порой там
были исчисления, эксперты Синдиката были в этом уверены. Остальное? Какая–то
математика, но не известная людям. Странные символы появлялись среди чисел и
формул. Те символы знали все эксперты организации, так было с тех пор, как первый
корабль разбился в Розуэлле.
На пятом экране два подростка целовались на ковре у пустой кровати. Одежда была
на них, но все шло к понятному результату. Они так затерялись в поцелуях и ласках, что
не замечали происходящее в комнате. Они не видели, как фотографии матери девушки
трепетали на полках. Не видели, как белая пленка появляется на изображении Иисуса на
стене. Они не видели, как крест сияет, нагревается и начинает таять.
Они не видели этого, а камера записывала.
Герлак склонился, чтобы рассмотреть происходящее на шестом экране.
Подросток ворочался от жуткого кошмара. Его спальня была пустой, кроме пяти
предметов. Кровать, на которой он лежал, тумбочка, склеенная скотчем, старый стул,
тяжелый металлический крест, что был прикручен к потолку над кроватью, и складной
нож. Мальчик ворочался, говорил на неизвестном языке. Они отдавали записи всего, что
мальчик рассказывал экспертам Синдиката. Первые отчеты беспокоили. Эксперты
считали, что в определенном сне мальчик говорил предложениями, но слова были из
разных источников. Только несколько слов удалось перевести, это был диалект древнего
арамейского языка. Не просто мертвого языка, а диалект, на котором говорили в регионе
Галилея, который отличался от обычного говора в Иерусалиме. Лингвисты Синдиката
считали, что диалект спящего мальчика был особой версией арамейского языка, на
котором могли говорить Иисус и его ученики.
Но на этом диалекте было только несколько слов. А еще были слова на версии
греческого языка, известной как койне, и из древней версии еврейского с элементами
финикийского.
Слова из этих языков были 5 процентами того, что говорил мальчик. Что он кричал.
Остальное было спутано или на не известном для ученых Синдиката языке. Некоторые
слова были такими, что мальчику было больно произносить их. Он много раз просыпался,
кашляя кровью от того, что надрывал гортань и язык. Словно эти слова не должны были
произносить люди.
Этой ночью он повторял арамейскую фразу, которую эксперты расшифровали
месяцы назад. Фразу Дэнни и Герлак знали наизусть, хоть и не понимали значения.
Перевод фразы был записан на полоске белой хирургической ленты на краю экрана.
ОНА ИЗМЕНИТ МИР. НЕБЕСА ПАДУТ.
Эти слова могли ничего не значить, но он кричал их в абсолютном ужасе.
На седьмом экране была красивая пятнадцилетняя девочка с рыжими волосами,
одетая в скромную пижаму, лежащая на кровати, пропитанной потом. Она ворочалась во
сне, и постель сбилась вокруг нее. Над ее кроватью вспыхивали разноцветные огоньки,
как маленькие фейерверка, но они появлялись и исчезали из ниоткуда, не оставляя ни
следа. Никто в Синдикате не понимал, что это за огни.
– Нет… – она стонала. – Прошу… нет…
Дэнни сказал:
– Хоть кто–то из них знает, что происходит?
– Некоторые знают, – сказал Герлак. – Многие – нет. А что?
– Кажется, что им больно. Откуда нам знать, что это их не убьет?
Герлак и второй мужчина переглянулись.
Они молчали.
ГЛАВА 14
Дом Скалли
3 апреля, 12:33
Сон не помогал сбежать.
Совсем.
Глубоко ночью Дана проснулась во сне, зная, что спит, но боясь, что все так же
реально, как наяву. Она знала, что не сможет описать это ощущение словами. Стены
между фантазией и реальностью рушились.
И это ужасало.
Такое бывает, когда проблемы с головой? Это определение безумия?
Сон разворачивался, как фильм.
Она проснулась в комнате, но была не в пижаме. Она была в темном костюме, почти
мужском. Темно–синие штаны и пиджак, белая рубашка, образ смягчала только тонкая
золотая цепочка, на которой висел крестик, и отсутствие галстука. Ее волосы были
жестче, короче и уложены в строгом стиле. Туфли на каблуках.
Это была не ее одежда, но она ей подходила. Они словно принадлежали ей. Но, когда