Серебряная свадьба

О т е ц. Как я сегодня выгляжу?

М а к с и м. Лучше. Но все равно ехать за границу тебе нельзя. (Неспокоен, явно торопится.) Ты хотел мне что-то сказать наедине? Говори, я спешу.

О т е ц. Ты же зна-а-аешь, я не могу го-о-о-ворить быстро. У тебя сегодня первый…

М а к с и м (невнимателен и чем-то раздражен). Хорошо, давай лучше я буду тебя спрашивать… Да, у меня сегодня первый день на новой работе, ну, что ли, новой должности. Ты что, хочешь меня поздравить?

Отец очень грустно смотрит на него и не отвечает.

Ну так что ты хочешь? Пойми, мне нельзя опаздывать.

О т е ц. Я жда-а-ал этой премии всю жи-и-изнь. И я поеду и получу ее. И про-о-ошу мне не ме-ешать. Про-ошу.

М а к с и м. Вечно ты о себе. Ну хорошо, ты поедешь. Ну что, все?

О т е ц. Мне жалко те-е-ебя.

М а к с и м. Перестань! Прости.

О т е ц. Ты чу-у-ужой среди чужих. Лина тебе чу-у-ужая, детей ты не замеча-а-аешь, теперь и я тебе чу-у-ужой. Не го-оворя о всем о-о-остальном мире. Ку-уда ты иде-ешь, с чем? Мне больно.

М а к с и м. Тебе дать лекарство?

О т е ц. Я подни-имусь по этой ле-е-естнице, чтобы получить свою пре-е-емию. Пусть меня держат под ру-у-уки, но я до-о-олжен пройти эти сто сту-у-упенек.

М а к с и м. Отец, ты заговариваешься. А мне уже остались буквально минуты.

О т е ц. Я по-о-остроил инсти-и-итуты, у ме-еня со-отни учеников, мо-о-ой труд зна-а-ает весь мир. За-а-апомни это, мой ма-а-альчик. Мне про-о-отивна моя сла-а-абость, но мозг мой жив. Жив. И у меня еще есть две идеи, и я не умру, пока их не… не… осуществлю. Вы-ы-ы-говорил. А что есть у тебя?

М а к с и м. Ты мог бы все это сказать и раньше. Теперь у меня совсем уже нет времени. Я еду. (Пошел, остановился. Задумчиво.) Наверно, я просто добился того, что хотел. А ты знаешь, что у нас разные задачи в жизни и живем мы в ней по разным законам. (Не сразу.) И ты в этом тоже виноват. Я сейчас позову Лину, она даст тебе завтрак. (Уходит.)

Некоторое время Отец Максима один. Лицо его спокойно, трудно понять, что происходит сейчас в его душе. Но это лицо решительного, сильного человека, который привык думать о своей профессии в любое время и в любом состоянии. Он вынимает книжку и что-то записывает в ней, потом пытается приподняться в кресле, это ему удается не сразу, но наконец он встает, выпрямляется и некоторое время стоит, собрав все силы. В этом его положении есть что-то значительное, какая-то высшая собранность, сгруппированность человека, привыкшего быть в таком состоянии всю жизнь. Потом он как бы отпускает в себе напряжение и спокойно садится в кресло. Очевидно, он услышал шаги  Л и н ы, которая в этот момент входит на сцену.

Л и н а. Я принесла завтрак.

О т е ц. А вы-ы по-пре-е-ежнему боитесь меня? Изви-и-ините, это, конечно… не… утре-е-енний вопрос.

Л и н а. Я привыкла.

О т е ц. Ко мне?

Л и н а. Ко всему. (Подает Отцу салфетку и хочет помочь ему.)

О т е ц. Не-е надо. (Повторяет.) Не надо.

Л и н а. Я, конечно, не имею права. Но вы напрасно ругаете Максима.

О т е ц. Это не-е-е точно. Просто вы-ы-ырастил врага всему, че-е-ему я по-о-оклонялся в жизни. Хотя сам этого не по-о-стиг, вернее, по-о-оздно по-о-онял, что без этого нельзя прожить.

Л и н а. Я понимаю.

О т е ц (внимательно смотрит на нее). Слушайте меня внимательно, Лина. Человек, взросле-ея, переходит от непосредственных форм связей, сужая их к опосредствованным. Эти опосредствованные формы… я бы назвал их иллю-юзиями, есть способ утверждения челове-ека на земле. Спо-особ служения обществу. Это высшая форма проявления ли-ичности. В тандеме этих двух систем — семьи, где-е мужчина является главой, и обще-ества, где он пытается приобрести вла-асть в отдельной отрасли… а иногда, как, например, поли-итики, и государственное господство, и в этом тандеме и проявляется сегодня личность. Нарушения многообразны. Например, человек не является хо-озяином в семье, но жесто-ок и напорист в общественной деятельности, наоборот — человек терпит поражение в обществе и ста-ановится тираном в семье. Все эти ва-арианты могут быть вычислены, как варианты квадрата. Важно по-онять, что типично в наше время, что ти-ипично для вашего возраста. Слушайте, Ли-ина, внима-ательно. В моем возрасте, как правило, ослабевают иллюзии и усиливаются связи внутри семьи… Но это относится к моему возрасту, но, к со-ожалению, не ко мне. А у вас, молодых, нао-оборот. Ради служения и иллюзий своего служения обществу легко разру-ушается семья… га-аснет. А что такое служение, стремление к власти — без оснащенности душевных связей, без любви и то-очного эмоционального представления, для че-его будет использована власть? Общество обычно отбрасывает таких людей — слишком напористых, опасных и не-егибких, общество, которое мало обе-еспокоено системой глубоких отношений внутри себя, оно опасно. Общество по-остроено по своему цензу связей, своему уровню любви людей друг к другу, и е-если этот уровень не высок, то общество обречено и воинственно. Таково было фашистское общество, там было много вообще энергичных людей, там был мелкий, пре-еступный урове-ень представления о том, как может и должен лю-юбить чело-овек. Но я-то знаю, всегда е-есть, всегда су-уществуют люди, которы-ые уровнем своей лю-юбви и характера защищают и до-обиваются признания непреходящей ценности вну-утри общества и в челове-еческих отноше-ениях. И тем са-амым двигают мир. Та-акова, напри-имер, была Антигона. Ты по-омнишь ее, Лина?

Л и н а (так же тихо, почти равнодушно). Я помню.

О т е ц. Зачем вы хо-о-одите в це-е-ерковь?

Л и н а. Я верю. Я стала верить. Вы боитесь смерти?

О т е ц. Это не-е точно. Я боюсь, что о-она придет раньше, чем я за-акончу свои дела на земле. Есть ка-акое-то соответствие ме-ежду те-ем, что ты-ы обязан, точнее, можешь, точнее, что е-есть в тебе передать человечеству, и смертью. Я пре-едставляю, как я устану, когда я доделаю свои оставшиеся два дела. А уме-ереть спокойно — это зна-ачит очень устать. Очень. Арабы го-оворят: «Ко-огда дом построен, пора умирать».

Л и н а. Может быть. Но вы не ответили мне.

О т е ц. Вы читали Апокалипсис? Вни-и-имательно?

Л и н а. Читала.

О т е ц. И вы-ы не увидели, что «Откро-овение святого Иоанна»…

Л и н а. Я знаю, что это и есть Апокалипсис…

О т е ц (раздражаясь). Я не-е о том. Перечитайте. Е-если не поймете, перечитайте еще раз. Там же все сказано. Бледные кони Апокалипсиса… (Невесело засмеялся.) Ка-а-ак все просто. Просто и чудовищно, как геббельсовская пропага-а-анда. Только нельзя же та-а-ак долго мутить людям головы. Да, действи-и-ительно, сли-и-ишком давно, пришествие с неба людей другой цивилизации, их, видно, было немного, поэтому они были вынуждены уничтожать… И разрушение Вавилона оттуда… Изви-и-ините, я устал. Перечитайте, пере…

Л и н а. Я тоже так думаю, но мне это не важно.

О т е ц. Подождите, чу-у-удеса все объяснимы, а нра-а-авственная часть вашей религии ме-е-ерзостна. Она постро-о-оена на страхе. Да еще орга-а-анизована в армию блюстителей моралей и истин господних. Вы мо-ожете представить себе арми-и-ию поэтов? Или армию бо-ольших ученых?.. Это же только у Гитлера так было. (Почти кричит.) Когда же вы-ы-ыветрится, выведется, вычислится из человеческой души… этот страх? Страх… перед сме-ертью, перед Господом, перед на-аказанием общества, перед потерей бла-а-гополучия, страх перед собственными страстями? Страх перед собствен…ным разумом? Поймите, Лина, ра-азумом!

Л и н а. Максим по-прежнему любит… Марину?

О т е ц (тихо). Да.

Л и н а. А вы говорите, что он безнадежен.

О т е ц. В жизни, Ли-и-ина, над…до совершать поступки. Поступки. А она, кажется, уже отказалась от… этого. А отсюда соответству-у-ет, что и она ни-ичего не может изменить. Жалко, что я ей ни-икогда не… не… сказал, что она мне была ближе Максима.