Вой

Со своей стороны Сергей тоже глазами знакомился с присутствующими. Ничего особенного в них не было – обыкновенные люди, жадно слушающие выступающего, как слушают на какой-то творческой встрече известного артиста. Его внимание привлекла еще одна девушка лет двадцати, полненькая, коротко постриженная шатенка, стоявшая неподалеку с закрытыми глазами; ее полнокровные губы что-то шептали, сжатые ладони она держала на груди. «Ничего… – отметил Сергей. – Что она здесь делает?..»

Вдруг увидел знакомое лицо: точно – крановщик козлового крана, который складировал готовые бетонные изделия, вывозимые из их цеха. Сергей вспомнил, как когда-то этот крановщик («козловщик» – тогда назвал его Сергей) просто вывел его из себя: отказывался работать, потому что Грохов, цепляя панели под краном, якобы не желал выполнять какие-то правила техники безопасности. Сергей тогда сильно возмущался, кричал, ругался матом, угрожал… Больше всего злило, что машинист крана хранил олимпийское спокойствие – не только не отвечал такой же руганью, а даже рядовое, «рабочее» грубое слово не прозвучало. И ничего нельзя было сделать – Сергей, разъяренный, махнув рукой, так и ушел: пусть бригадир разбирается… Сейчас машинист, упитанный мужчина среднего возраста, с блаженным лицом сидел на стуле, держа на коленях девочку лет четырех. «Так вот в чем дело! – догадался Сергей. – Вот по какой причине он был спокоен, – им же нельзя ни пить, ни курить, ни ругаться. Ни… расстраиваться от земных, суетных дел? О, так это мне нравится…»

В углу комнаты взглядом нашел и ту девушку, с которой взглядом же познакомился в автобусе. Заметить ее было нетрудно, – ее золотистые волосы светлым облачком озаряли половину зала. Здесь ее лицо, освещенное светом большой люстры, было еще красивее. «Она что, действительно верит в бога? – смятенно думал Грохов. – Неужели?.. Да, точно, сто процентов…» И вдруг его пронзила грешная мысль: а что, если и впрямь поискать здесь жену? Да что искать – вот она стоит, молодая и красивая, скромная и… святая. В сравнении с ним, и правда, святая. Неужели такой и будет, чистой и непорочной? Всегда?..

Если бы он сейчас был трезв, то устыдил бы себя за эту мысль. И не от самого желания, точнее – пока лишь намека на желание, стало бы стыдно, а оттого, что повторяет тех ребят, которые приходили сюда с низменной мирской целью, что не оригинален, что подумал так, как думали другие, о чем и подозревали настороженные собравшиеся тут прихожане.

Сергей посмотрел на своих друзей. Гриша стоял с закрытыми глазами, поднеся руки к груди, точно как та шатенка, только губы двигались меньше, хотя тоже что-то шептали. Вот открыл глаза, потому что покачнулся, сделал быстрый небольшой шаг в сторону, обрел устойчивость и снова сомкнул веки. Жора переминался с ноги на ногу, и ни руки, ни губы, ни глаза его не желали впитывать благодать этого дома, он все время вертел головой, будто ища кого-то. Встретившись взглядом с Сергеем, стал делать знаки, мигая одним глазом, указывая на дверь, а рукой слегка похлопывая по животу, – там, под пиджаком, была бутылка. Сергей жестом попросил подождать. Васильевич нешироко, плавно шатался взад-вперед, глаза то открывались, то закрывались, этого почти не было видно, поскольку сильно щурился, и вроде что-то нюхал – при наклоне слегка, по-собачьи, вытягивая вперед лицо и втягивая носом благодатный воздух.

Тем временем человек на трибуне – главный пресвитер, как потом узнал Сергей, закончил проповедь. Его брови были жалостливо изогнуты, глаза влажные, устремленные ввысь, – в конце своего выступления он проникновенно рассказывал о каком-то случае божественного исцеления. После него на трибуну вышла пожилая женщина, и тоже вдохновенно, хотя и без слез, поведала, как божественная сила и вера в Христа спасла от неизлечимой смертельной болезни ее знакомую, и та родила детей, живет в здравии и счастье и каждый день благодарит господа.

Потом в углу зала, возле трибуны, началось движение, стало просторно, люди отодвинулись, – там было возвышение, на сцену вышли три парня и три девушки и спели под гитару песню во славу всевышнего. Сергей очень хотел бы видеть среди них белокурую незнакомку, тогда бы еще лучше ее разглядел. Впрочем, с другой стороны, ее отсутствие на сцене можно было истолковать как дополнительный плюс – не пела из скромности…

Затем мужской голос из задних рядов стал громко объявлять приветствия от сестер и братьев из Архангельска, Алма-Аты, других городов страны, и даже из Канады. И уже в самом конце собрания по рукам пошло какое-то сито, выяснилось, в него собирались пожертвования. Бросали, кто сколько мог. «Может, это и есть настоящий смысл собрания – собирание…» – опять грешным образом подумал Грохов. Когда сито подплыло к нему, уже было наполовину заполнено, виднелись даже «десятки». Сначала Сергей подумал, что не стоит юродствовать: раз не верит в бога, нечего и давать на нужды верующих, лицемером никогда не был. Все-таки рубль бросил, ведь скрягой тоже никогда не был. Гриша положил трешку, Васильевич тоже рубль, Жора сделал вид, что неожиданной процедуры вовсе не заметил. («Это сколько ж туда бутылок набросали! – говорил с воодушевлением потом. – Бутылок сто, не меньше!»).

Когда собрание закончилось, все вышли во двор, расходиться не торопились, – группировались кучками, делились новостями, обсуждали житье, как нормальные люди, похожие на жителей маленького городка, вроде Дыбова, встретившихся в выходной день на рынке. Жора схватил Сергея за руку, предлагая немедленно отойти в тенистый уголок двора, под дерево, и «раздавить», наконец, бутылку. «Можете пока без меня, – кинул Сергей и добавил: – Нам с Гришей оставьте на потом!». Был озабочен другим: попросил Гришу сейчас же – ненавязчиво, культурно – познакомить его с той светловолосой девушкой.

– Ведь ты знаешь, как ее зовут? – с уверенностью спросил.

– Знаю, – признался Гриша. – Лариса.

– Почему сразу не сказал?

Гриша замялся, потом опять откровенно высказал, что думал.

– Я знал, что ты ее заметишь, будешь знакомиться… Только я не этого хотел…

– А чего же ты хотел? – удивился Сергей.

– Чтобы ты с людьми поговорил, присмотрелся…

– Ну, так я и присмотрелся, – улыбнулся Сергей. – Вот с ней и поговорю. Ты же сам сказал, с людьми, а она что – не человек?

Пока искал ее глазами, подошел крановщик, пожал руку Грише как доброму знакомому и с такой же приветливой улыбкой протянул руку Сергею.

– Сева.

Сергей, ответив на рукопожатие, почувствовал, каким глупцом был, когда орал на него, и ему захотелось извиниться. Тем более, показалось, Сева был рад ему даже больше, чем Грише.

– Да, я вас помню… Когда-то был случай…

– Не надо вспоминать, – дружелюбно прервал его Сева. – Мы все нормальные, хорошие люди.

Сергей не мог не поверить в искренность Севы. Оказалось, у него пятеро детей, он доволен жизнью, счастлив, – сам, его родители, его жена и, по его утверждению, дети, – все верят в бога, регулярно посещают собрания.

– Ну, как Вам у нас?

Сергей двинулся было искать Ларису, вдруг снова повернулся лицом к новому знакомому.

– Слушай, Сева, давай на «ты», давай? Я хотел кого-то спросить, из ваших, один вопросик есть, интересный…

– Спрашивай, пожалуйста. Если я не отвечу, мы пресвитера пригласим.

– Подожди, – Сергей понизил голос. – Именно о нем и речь. Скажи, ты веришь ему?

– Конечно, верю.

– Нет, я не в том смысле, не в идейном. Вот вы собираете пожертвования. Как эти деньги расходуются, вы контролируете?

– Нет. Мы верим тем людям, которые их расходуют.

– Куда деньги идут, меня не интересует, ваше дело. Но община, то есть рядовые прихожане, как ты, можете потребовать отчет у пресвитера?

– Зачем? – удивился Сева.

– Смотри… Я изучал вашего главного проповедника на трибуне, несомненно, умный мужик. И превосходный актер, если может напустить на глаза слезы. И я голову на отсечение даю, что он ворует. Половину ваших денег кладет в карман…