Страница 13 из 91
– Каждый спектакль – это как новая страна. Последняя премьера – это спектакль по пьесе Артура Миллера «Все мои сыновья». Постановку осуществил великий польский режиссер Кшиштоф Занусси. И он провел кастинг среди российских актеров. Он отдал мне роль, выбрал на эту роль меня. Мне было очень сложно. Потому что я же работаю в стационарном у Любимова, в театре на Таганке. Но Кшиштоф написал письмо Любимову с просьбой, чтобы он нашел возможность освободить меня на две с лишним недели для репетиций. И Любимов пошел навстречу, отпустил, и мы в Польше репетировали дома у Кшиштофа, работали над пьесой. А замечательной моей партнершей, с которой мы много уже снимались, была Екатерина Васильева, она играет мою жену. Настя Виденская играет… И, конечно, факт в том, что играть с этими людьми великолепно. И для меня это интересно. А также огромную радость я получаю в «Собачьем сердце». Потому что здесь… Это моя постановка, и в общем-то, я хозяин спектакля, хозяин роли, хозяин сцены, собственной судьбы. То есть, сценической в первую очередь. Это для меня очень дорогой спектакль. Там повсюду разбросаны какие-то символы. Например, вот шапочку мне сшила моя гражданская жена, Ирина Линдт. Мы с ней играли «Мастера и Маргариту». Я играл Мастера в театре на Таганке. А там, значит, шапочка у Мастера. Она сшила мне ее своими руками. Говорит: «Маргарита сшила Мастеру шапочку». И она ведь такая выворотная шапочка, двойная. На ней вензель вышит «ВВ». Ваня, Валера. Ванька тогда только родился, ему было около года. Поэтому «ВВ». Там тайна. Во всем заключена тайна. Пепельница, которую я держу в руках, сова, латунная пепельница, это мне подарила, отдала свою любимую пепельницу моя жена. Законная жена. Тамара. Она, значит, говорит: «Возьми пепельницу, она тебе поможет». У актера, хотя я человек верующий, но такие вещи тайные разбросаны по спектаклю. Четки мне подарил мой сын священник. Когда идет разговор у Преображенского с Борменталем: «…У вас же нет подходящего происхождения…». А он: «Что вы! Отец – судебный следователь…». «А у меня еще хуже: отец – кафедральный протоиерей...». А у меня сын священник. Четки, и сын священник. Для зрителя это может ничего не значить. Но это дает внутреннюю атмосферу для актера. А вообще, в этом варианте постановки два портрета висит. Сделано новое сценическое оформление. И там портрет молодого меня. Не знаю, но почему-то это напомнило портрет Капицы и Семенова, наших академиков и лауреатов Нобелевской премии, в исполнении Модельяни. Ну, любил он портреты маслом. И вот в этом стиле тоже… Вот эта вся символика такая, внутренняя символика! Для зрителя она, так сказать, невидима! Не разгадана… Да и не нужно, это я вам просто говорю для того, чтобы понять, из каких камушков складывается мозаика атмосферы, мозаика образа, мозаика роли и т.д. Для меня это очень важные вещи, они помогают мне существовать в образе. Вот вы спросили о партнерах, а все это – тоже партнеры! Ведь партнеры – не только живые актеры, но партнеры и вещи. Неживые предметы, как вот четки, пепельница там, шапочка… Все это имеет для меня какое-то значение. Весьма-весьма…
– Каковы дальнейшие творческие планы?
– Творческие планы… Ну, во-первых, спектакль «Все мои сыновья» мы сыграли два раза. Один раз в Екатеринбурге и один раз в Москве. Он еще в процессе становления. Этот герой со мной, и я как-то все время остаюсь в процессе работы над этой ролью. А планы у меня связаны с моей родиной, с Молдавией. Там строят театр. То есть, театр построен. Уже идет, так сказать, начинка: техника, звук, свет. Монтируется это. И потом, когда мне исполняется 70 лет, 21 июня… театр должен быть открыт.
– А есть ли в этой роли, в спектакле «Все мои сыновья», такие «камушки», как в «Собачьем сердце», которые помогают строить роль?
– Есть. Эти «камушки» набираются, они накапливаются, понимаете? Там тоже есть. Ну, например, там речь идет о том, что он владелец завода, Келлер, и касается самолетов. Я Ваньке делал такие вот прыгающие лягушки из бумаги, самолеты…
– Оригами, кажется?..
– Да-да! Всякие там самолетики. И это все собирается туда… И вот эта трубка, которую он курит, это трубка отца Кшиштофа Занусси. То есть, тут тоже есть связь какая-то. И так далее…
– Вы уже не первый раз приезжаете в наш город. И не первый раз именно со спектаклем «Собачье сердце». Только в прошлый раз это было в областном Дворце культуры. А чем вам запомнился, понравился наш город?
– Вы знаете, с Николаевом связано многое. С молодостью. У меня был здесь замечательный друг, Юра Кулаков. Когда я продавал перед спектаклем свои книжки, ко мне подошел знакомый и говорит: «Помнишь Кулака?». Я сначала не понял, а потом вспомнил. А он, оказывается, умер уже. А мы у него тут на косе в доме отдыхали когда-то, потом мой сын приезжал. Ему сейчас уже сорок два. Но вообще город каждый чем-то запоминается. Когда-то раз я был в Киеве, и я просидел (у нас была вечерняя съемка) за письменным столом шесть часов, не поднимаясь. Настоящий писатель работает десять часов в сутки, а то и больше… Почему-то запомнился тот день, когда я был в отеле, в номере, и написал рассказ. Запомнился Милан, где я написал удачное эссе. То есть, все это связано с какими-то вот такими… тараканами. Не красоты города. Я в этом плане мало любознательный человек и из номера почти не выхожу никогда. Ну, только вот в редких случаях, за кефиром. А так…