Страница 5 из 6
И вот значит, пошли они в лес, но до охотничьих домиков для ночёвки так и не добрались засветло. А в то лето, нужно сказать, в тех красноярских местах наводнение приключилось, отчего даже траву не косили, вот, сколько осадков выпало, и сколь земля была сырая, не успев за лето просохнуть. И потому ночлег пришлось устраивать на сырой земле, набросав поверх веток и листьев, и на этом спать. За ночь простыв, на следующий день Лёня заболел, как потом сказали врачи менингитом от переохлаждения мозжечка, да так сильно заболел, что с каждым часом его самочувствие резко ухудшалось. Лёню госпитализировали, в больнице он пролежал ещё три дня, и 22-го ноября скончался, не приходя в сознание. Оставив маленькую Аню – свою дочь без отца, которой буквально через месяц, десятого декабря, исполнился годик.
Лёня и Орлик
Однажды с братом Лёней был такой случай. Сам он с 31-го года рождения, а тогда ему только 15 лет исполнилось, и отправили его возить лес. Мама по этому поводу расстраивалась: «подросток ведь, и лошадь какую непослушную дали». А лошадь эту звали Орлик. Конь ни кому не подчинялся – брыкался, да лягался. Такой был ленивый, а точнее сказать, строптивый. На глаза Орлику к узде даже шоры прицепили, чтобы только вперёд смотрел, и не видел, как сзади подгоняют.
Поначалу Лёня Орлика хотел выдрессировать стандартными приёмами: как хлестнёт за непослушание, а конь в ответ лишь лягается, и дальше стоит словно вкопанный. Лёня по другому боку хлестнёт, а лошадь с места не сдвинется, и копытом по лицу угодить норовит. Только Лёне стало жалко скотину почём зря лупить, и решил он не изводиться над животным, а по-человечески с ним поговорить: «Орлик, так ты когда работать будешь? Всё меня лягать собираешься? Л мне ведь план нужно выполнять – план дан!».
«Ну и вот: может, помог разговор, может – нет, но Орлик мой стал такой умник, и безо всяких понуканий принялся трудиться. И сани у меня были специально низенькие, я у них, чтобы не надорваться, палкой тихонечко один конец навалю, затем другой конец навалю, и нагружаю хлыстами. И так постепенно начал план перевыполнять».
А тогда никаких телефонов тем более в деревнях не было. И мама, находясь дома в неведении относительно сына вся испереживалась: «совсем ещё ребёнка отправили лес воротить». Мама не без оснований опасалась, что это ей новоиспечённый председатель колхоза козни строит. Который, когда у неё муж, Сергей Селивёрстович на войне погиб, занял его должность. И стал этот новоявленный председатель тогда за мамой ухлёстывать. А так как кроме него мужчин в деревне не осталось, то и заступиться за маму было некому. Этот председатель со всеми бабами в деревне погуливать повадился, да так, что от него двадцать «выблядков» родилось. А мама у нас председателю не давалась, за что он её невзлюбил и всячески донимал, и в отместку к Лёне предвзято относился.
Мама пробовала отпроситься у председателя, чтобы тот отпустил её хотя бы с подвозкой к сыну. А тот за своё: никуда, говорит, не поедешь – не пропадёт твой сынок. Мама тогда без спроса, она телятницей была, оставила за себя замену, и приехала с подвозкой. Приехала в лагерь близ делянки, а там работники все уже в избе, ужин варят, а Лёни среди них нет. Мама тогда ещё пуще заревела: «да где у меня Лёня-то?» Те, кто с ним работал, смеются: «В лесу он, застрял, наверное, вот и не едет».
Мама снова реветь. «Да не реви – не реви! Он ещё в лесу работает – прямо поедешь, и на сына своего выедешь». Мать едет, и душа у неё перевернулась. Ну а Лёня работает и работает, он же не знал, что мать так переживает. И увидел, как она ему навстречу бежит, обняла и от радости заплакала.
Лёня: «Мама, так ты чего плачешь-то? Я же план тут перевыполняю, посмотри, у меня Орлик как печка. Я его кормлю хорошо, и план перевыполняю, глядишь, тебе ещё зерна на кур останется».
Приехала мать домой радёшенька, встала на колени, молится: «Бог-батюшка, чего это такое-то: сын – план перевыполняет, всё у него хорошо, Шура работает, так хоть бы и отец с фронта пришёл!».
Шли ведь тогда многие, несмотря на то, что по ним уже и похоронки приносили, а мужчины всё равно живыми возвращались. И у нас мать всё время ждала мужа, надежду никогда не оставляла, уже когда и дети все большие стали да женатые. И всегда, если какой-то праздник был, собирались вместе, и мама говорила: «Чтобы отец сейчас зашёл!». А отец, когда живой ещё был, в такие веселья на гармошке любил играть, а мама ему подпевала хорошо, отец на фронт так с гармошкой и ушёл, чтобы мать глядя на гармошку по нему пуще не горевала.
Кощунство и Молитва
– А бывали в твоей жизни какие-нибудь мистические случаи, или например, вдруг ты поняла, что без ангела хранителя не обошлось?
– Слушай ка, тогда ведь Бога не признавали, не верили в него. Так и церкви не было. Вот мама всё и грешит, что именно это неверие отца убило. Так бы может и живым с фронта вернулся.
Когда Сергей Возжаев председателем сельсовета был, ему от вышестоящего начальства поступил приказ: в селе Низево, что в десяти километрах от наших деревень располагалось, где речка текла и на возвышении в сосновом бору церковь стояла рядом с кладбищем, нужно было с той церкви кресты скинуть. Но никто не осмеливался покушаться на церковь. В глубине души ведь каждый понимал, что это кощунство. А приказ нужно было выполнять, и тогда Сергей Возжаев сам полез, сбрасывать кресты с церкви села Низево…
– Ну а были ли такие ситуации, в которых ты почувствовала, что помогли высшие силы?
– Вот когда ходила я в положении, вынашивая, кстати, твоего отца, то очень хотела, чтобы мальчик родился, но сама ещё не знала, кто будет. Загадала себе: «Если есть Бог на белом свете, пусть сын родится». И муж мой это же загадал. В душе ведь всё равно верили. Ну и вот родился у нас сын.
И так мы его оберегали: чуть только приболеет, то Миша, муж мой, сразу выговаривал: «Только если что случится, так ведь я тебя так и разорву!» А я-то чем виновата. Однако сильно тогда у нас ребята не болели, лишь немного простужались. И лечения все простые были: ноги в тазике погреть, или баню истопить, компресс натереть тройным одеколоном, банки поставить. И кроме простуд нас тогда ничего не волновало…
Схватки
Сестра у меня работала учётчицей – это по-нынешнему вроде бухгалтера, при отце председателе. Однажды летом сестра забежала домой на обед, а мама ей и кричит: «Шур, поди-ка позови бабушку, пускай она в баню придёт» – мама в это время лежала на полоке в бане, у неё начались схватки.
Шура сбегала, бабку позвала, а бабка-повитуха помогла маме родить.
И вот утром такая картина: мама уже на кухне стряпает, печку топит, кашеварит, нас уже всех кормит, ребёнок на печке ревёт, и в дом бригадир заходит. И спрашивает: «Ты чего, Петровна, на работу не идёшь?» Она в ответ: «Да вон, Анка Ваниха ребёнка принесла. Я посижу денёк, и завтра уже на работу выйду», – мама (по отцу Петровна) в данном случае пошутила, что ребёнок соседский от Анки Ванихи. А Ваниха она, потому что в деревнях женщин по мужьям звали. Если муж Иван, то Ваниха, если Сергей, то Сержиха, а Аркаша – Аркашиха. Отец, в доме был, услышав разговор с бригадиром, походатайствовал за жену: «Пусть хоть два дня дома побудет».
Таким образом, мама два дня дома побыла, а на третий уже на работу вышла. И почему-то бутылочек не было для кормления ребёнка. Использовали полый коровий рожок, на который соску надевали.
Молоком поручили меня кормить, я ему налью молока, а ребёнок головкой повернёт, молоко прольёт, и ревёт, и я вместе с ним реву – лет-то мне тогда ещё было. Да и младенец едва родился, ему ведь, по правде говоря, не соска, а титька нужна. Только в то время с этим не считались. Раз молоко есть – то нацеди, и оставь ребёнку. Но отец потом всё равно съездил на велосипеде за мамой, и та накормила младенца.