Смута

Ураз-Махмет, надеясь образумить Арслана, прикинулся Вору другом.

Вор, такой чуткий на чужую ложь, обманулся. Он поверял хану самые сокровенные планы свои.

Они сидели на ковре по-турецки. Вор был в шальварах, в халате, пил татарскую бузу и чувствовал себя владыкой Востока.

– Я отправил в Воронеж полсотни обозов всякого добра, оружия и припасов! – раскрывал свои дальние замыслы Вор. – Вместе с тобой, с твоим сыном, с ногайскими мурзами Урусовыми мы устроим царство, какому не только Москва, но и Краков позавидуют. Степи – для пастбищ, черная земля по реке Воронеж, по Дону – для пашни. К нам русские мужики прибегут тысячами.

– Ты – мудрый человек, царь! Великий человек! – Хан подносил руки к высокому челу своему и кланялся Вору.

– Смеешься. А я вот приму ислам да и соединюсь с Крымом, а Русь сама в ножки мои кинется. А не кинется, камня целого в ней не оставлю. Доколе жив, покоя ей не знать. Ты не ошибешься, хан, служа мне. Будет царство мое от моря до моря. Всякой вере окажу почет. Церкви построю в Бахчисарае, мечети в Москве. А коли русские вздумают противиться, получат одни мечети.

Вору нравилось вести подобные беседы. Шут Кошелев в такие часы на глаза Вору не показывался, не желал развенчивать мечты жестокими образами правды.

– А какое царство мне дашь? – подыгрывал Вору Ураз-Махмет.

– Я тебе сначала дам тысячу жен, если справишься с ними, получишь – Истамбул.

– Истамбул?

– Истамбул!

– Дозволь мне поднести тебе подарок. – Хан повязал голову Вора шелковой чалмой, приколов к ней золотое перо с зелено-желтыми хризалитами.

– Вина! Зеркало и шута, – потребовал Вор.

Принесли вино и зеркало, явился Кошелев.

– Ну? – спросил Вор, разглядывая свое отражение.

– Был как солнце, стал как месяц! – сказал шут.

– Ты не виляй. Ты оцени.

– Я оценил. Ты как месяц.

– Хуже, что ли?

– Почему хуже? Солнце – это солнце, а месяц – это месяц.

– Ты нас не путай! – сдвинул брови Вор. – А ведь я красив! Мне бы турком быть, а я в русские пошел… Шут, не молчи!

Кошелев раскрыл ладонь, и с его ладони слетел, поплыл к Вору язычок огня. Вор протянул руку, но огонек погас.

– Вот какой у меня шут, – сказал Вор хану. – Могу подарить, но не теперь.

– Мне шут пока не надобен, – сказал хан. – Мне твои замыслы по душе. Хочешь, приведу к тебе всех казанских татар?

– Приведи, – согласился Вор. – Пошли им письмо.

– Лучше будет, если я съезжу в Касимов и пошлю не письмо, а моих верных мулл.

– Поезжай, – согласился Вор.

Дома Ураз-Махмет сказал сыну:

– Собирай узлы, надо бежать от этого сумасшедшего…

– Бежать?

– Вор отпускает меня в Касимов, но надежнее укрыться в Москве.

– Отец, я Аллахом клялся служить государю. Я саблю мою целовал, Коран целовал.

– Поцелуешь Коран и саблю королю.

Арслан спорить с отцом не посмел, но отправился к Вору и сказал ему, скрежеща от обиды зубами:

– Ты моему отцу, как другу, веришь, а он твой враг. Он только и ждет случая, чтобы убежать к полякам.

– Истамбул я отдам тебе. – Вор поцеловал юного аскера в лоб и опоясал саблей в серебряных ножнах с большими священными сердоликами.

На другой день хан пришел спрашивать, когда он может отправиться в Касимов.

– Хоть завтра, – ответил Вор. – Но сегодня хочу быть с тобой. Поехали на зайцев.

К удивлению хана, они отправились вчетвером: Вор, хан, Михаил Бутурлин да Михнев, тень царя. Поскакали к реке, в тальники. Вор сказал:

– Езжайте, я оправиться хочу.

Когда он догнал охотников, Бутурлин и Михнев стояли над трупом хана.

– Под лед его опустите, – распорядился Вор.

Вернулся с охоты разъяренный, бил по мордасам слуг.

– Сбежал от меня хан! Я перед ним душу выворачивал, а он сбежал.

Кошелев послушал-послушал своего господина и пустил с ладони огонек к потолку.

Вору не поверил Урак-мурза. Ему, командиру личной охраны его величества, доложили: ханский сын донес на отца. Урак-мурза, знаменитейший в Москве наездник и охотник, отправился по следам четырех лошадей. Прочитал следы, нашел кровь и подернутую молодым льдом, пробитую саблями полынью.

Он набросился на ханского сына с кинжалом, но его руку успели отвести. Вор приказал бить Урак-мурзу кнутом и посадил в тюрьму.

– Это безумство, – говорила Марина Юрьевна Казановской, – он хочет лишить себя последних верных слуг.

Она ходила девятый месяц. Плод терзал ее тело. У нее появились дикие желания – напиться мочи, съесть овечьих катышков. Она ненавидела себя, похожую на гусыню, ненавидела свое будущее, потому что его не было. И вдруг – это убийство. Это наказание кнутом князя… Марина Юрьевна никогда не называла Урусова татарским именем.

К ней в спальню вошел Вор, тихо, со счастливым лицом.

– Первый подарок нашему царевичу, – сказал он.

– А если царевне?

– Царевичу. То, что обещал мне, желая обмануть, презренный хан, Казань совершила своей волей.

– Тебе присягнула Казань? Теперь?

– Теперь. Казань. Знаменитый воевода вельский воспротивился народной воле, и его сбросили с башни. Казань моя. Казань объявила столицей России Калугу… Не все потеряно, Марина Юрьевна. С нами Псков, Великие Луки, Ям, Ивангород, Копорье, Орешек… Разрешайся, милая, спокойно, Россия на Западе и на Востоке возрадуется нашему царственному младенцу.

Марина Юрьевна взяла со стола крест, подняла на Вора. – Молю Господом! Освободи князя Урусова. Нам недоставало, чтоб татары подняли мятеж.

Вор подошел ближе, наклонился, поцеловал жену в живот.

– Я исполню твою волю. Я сам ищу случая, чтоб ссора кончилась красивым, прочным миром.

Удача, удалившаяся от Вора, совершила круг и возвратилась.

В Мещевске появился польский отряд пана Чаплинского.

С Бутурлиным и Михневым Вор посетил темницу князя Урусова. Князь лежал на соломе.

– Полдень, а ты почиваешь, – сказал Вор.

Урусов молчал. Вор снял с пояса свою саблю и вложил в руки князя.

– Пришли враги, ступай убей их.

Урусов молча поклонился государю.

Отряд братьев Урусовых сразился с отрядом Чаплинского в заснеженном поле. Гусары были тяжелы, кони вязли в снегу. Татары налетали и отступали, по-волчьи растерзав отряд. Раненого Чаплинского привезли в Калугу. Вор ликовал.

– Вот моя первая ласточка Сигизмунду.

На пиру в честь героев царь жаловал братьев Урусовых чашами, подарил им по лисьей шубе, поцеловал в губы и Урак-мурзу и Зорбек-мурзу.

– Поедемте завтра на охоту! – предложил он своим героям.

– На зайцев? – спросил Урак-мурза.

– На зайцев.

Утром, еще не протрезвев от вчерашнего возлияния, царь и впрямь отправился на охоту, взяв с собой всю татарскую дворцовую охрану – триста ногайцев. Выказывал доверие.

В санях Вора были меды и водка. На ходу подзывал к своим саням охранников, потчевал сладким и горьким из своих рук.

– Тиамат! – выкрикивал Вор. – Аграт Бат-Махлат, Наама! Бен-Темальон, Руах Церада… Эй, Урусов! Уракмурза! Ты хоть знаешь, кто перед тобою? Адам Кадмон! Не знаешь такого? Вы все – тьма. Ничто! Скажи мне, какое число нынче?

– Одиннадцатое декабря, ваше величество.

– Одиннадцатое… Один и один. Одиннадцать – это число возмущения, Урак-мурза, князь Урусов. Слепая сила Агриппы. Это борьба с законом, это грех. Вот что такое число одиннадцать. А потому пускайте зайцев.

Зайцев, приготовленных для охоты, везли в клетках. Их пускали у самых саней Вора.

Собаки разрывали зайцев на куски, Вор пил водку и смеялся.

Вдруг он поднял глаза и встретился с глазами Урусова.

– Конец тебе, – сказал Урусов.

Резко согнувшись в седле, ударил саблей, целя по шее.

Вор изумился, увернулся, сабля прорубила ворот шубы и ранила плечо.

– Дерьмо! – крикнул Вор. – Дерь… – Но тут свистнула сабелька Зорбек-мурзы, и голова, запнувшись на полуслове, слетела с плеч и упала Вору в ноги. Татары накинулись на русских слуг, рубили, раздевали, выпрягали лошадей.