Страница 57 из 67
Первым его энергично поддержал темпераментный Троцкий. Осторожный Сталин предложил дождаться Второго съезда Советов и действовать лишь в зависимости от его исхода.
Каменев и Зиновьев возражали против восстания. Они не верили, что массы пойдут за большевиками.
Голосование провели, когда уже стало светать. Десять человек были за вооружённое восстание. Против — Зиновьев и Каменев.
После голосования напряжение сразу спало. Жена Суханова принесла горячий самовар, сыр и колбасу. С Каменевым и Зиновьевым продолжали спорить, но уже среди шуток и дружеского подтрунивания.
24 октября восстание началось. Центральный комитет принял постановление: все члены ЦК должны безотлучно находиться в Смольном (бывшем Институте благородных девиц, где теперь помещался большевистский штаб); Дзержинского командировать на почту и телеграф, чтобы обеспечить за революцией эти важнейшие пункты связи; взять под контроль железные дороги; организовать запасной штаб в Петропавловской крепости, на случай разгрома Смольного...
В Смольном, в комнате, на дверях которой висела дощечка: «Классная дама», шло расширенное заседание ЦК. Из выходящих на Неву окон дул порывистый, шквальный ветер.
Затаив дыхание, все слушали Ленина. В его приказаниях была такая ясность и сила, какая бывает у очень опытного капитана в шторм. А шторм был невиданный — шторм величайшей социалистической революции.
От сознания того, что этой ночью мир вступает в новую историческую эпоху, у Александры потемнело в глазах, и она уронила голову на стол.
Ленин недоумённо повёл бровями:
— Что с вами, Александра Михайловна?
— Извините, Владимир Ильич, это я от счастья.
— Бросьте мне сказки рассказывать. От счастья в обморок падают только героини бульварных романов. Это у вас от голода и переутомления... Товарищ Дыбенко, вот вам чайник, раздобудьте для товарища Коллонтай кипяточку и найдите какую-нибудь тихую комнатёнку, где бы она могла поспать часок-другой.
На чердаке они отыскали заброшенную комнату кастелянши. На протянутых от стены до стены верёвках висели фартуки, платья и панталоны исчезнувших неведомо куда институток. В комнате ещё сохранился запах стиранного белья.
Александра лежала на сундучке, в точности таком же, что стоял в чуланчике на Средней Подьяческой, и гладила затылок Дыбенко.
Сундучок из детства, железные ласки богатыря-пролетария, неужели это не сон? Когда-то в молодости она сочинила рассказ-грёзу о том, как сорокалетняя женщина влюбляется в мужчину, который младше её на семнадцать лет. И вот сейчас она изнывала от ласк юноши, с которым её разделяли семнадцать лет! Как отличить жизнь от грёзы!
— Паша, — шептала она, чтобы услышать свой голос и убедиться в реальности происходящего, — но ведь мне же сорок пять лет!
— Это ничего, — хмыкнул Дыбенко. — В сорок пять баба ягодка опять!
Её душа пела от счастья. В теле звучали не тронутые до сих пор струны. Музыка тела и пение души слились в унисон и завершились оглушительным аккордом.
Это был залп «Авроры».
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Только ты, крестьянская, рабочая,
Человечекровная, одна лишь,
Родина, иная, чем все прочие,
И тебя войною не развалишь.
Потому что ты жива не случаем,
А идеей крепкой и великой,
Твоему я кланяюсь могучему,
Солнечно сияющему лику.
25 октября 1917 года. Серое промозглое утро питерской осени. Ночью Второй Всероссийский съезд Советов провозгласил переход власти к Советам рабочих и солдатских депутатов.
Казалось, что в этот день город должен ликовать. Но старый Питер ещё не уразумел всего величия совершившегося. Люди равнодушно спешили по своим маленьким, будничным делам — кто на работу, кто в очередь за продуктами. Безучастно взирали они на расклеенный по стенам декрет о создании Советского правительства — Совета народных комиссаров.
В парке Смольного института, среди оголённых, колеблемых ветром деревьев было ещё сумрачней, чем в городе. И, лишь войдя в Смольный, Александра ощутила, что попала в котёл революции. Ликование и настороженность, бремя ответственности и исторический оптимизм сливались здесь в многозвучный хор ощущений.
Нервным сгустком этих ощущений был кабинет Ленина. Окружённый толпой соратников, вождь революции давал указания, выслушивал сообщения.
— Владимир Ильич, — обратилась к нему Александра, — я к вам вот по какому вопросу: мне кажется, что сейчас необходимо создать постоянную группу лекторов для пропаганды декретов Советского правительства.
— А, это вы, Александра Михайловна, — ответил Ленин, думая о своём. — Хорошо, что вы пришли. Я назначаю вас народным комиссаром государственного призрения. Срочно поезжайте на Казанскую улицу и займите министерство... Насколько я понимаю, постоянной службы у вас ещё никогда не было. Так что могу вас поздравить: свою служебную карьеру вы начинаете с должности министра, — пошутил Ленин и тотчас же занялся другими делами.
В здании министерства государственного призрения на Казанской улице, 7, дверь Александре отворил высокий седобородый швейцар в галунах.
— Кто у вас сейчас из начальства? — осведомилась она.
— Часы приёма для прошений кончились, — отрезал в ответ представительный старец.
— Да мне совсем не по делам прошений.
— Знаем вас, всё-то вы говорите, что не просительницы. А допустишь — потом от начальства нагоняй.
Александра попыталась, невзирая на запрет, подняться по лестнице, но упорный старик вырос перед ней стеной, не дав ступить шагу.
На следующий день она пришла в министерство уже не одна, а в сопровождении своего секретаря Алексея Цветкова и большевика Ивана Егорова, председателя профсоюза, объединявшего курьеров, сторожей, уборщиц и нянь.
Неодобрительно фыркнув, швейцар в галунах всё же пропустил их. Когда они поднимались по ковровой лестнице, их чуть не сбил поток чиновников, пронёсшихся вниз.
Министерство опустело. Осталась лишь канцелярская мебель, пишущие машинки и разбросанные по столам и по полу бумаги.
— Ну и пусть саботируют, — сказал Иван Егоров, видя, что Александра готова расплакаться. — Мы и без них справимся. Соберём совет младших служащих — курьеров, сторожей, истопников и нянечек и сообща будем решать все вопросы. Может, спервоначалу мы не с того конца дело начнём, зато дух-то у нас будет нашенский, пролетарский.
— И творчество новое, закладывающее основы социализма, — вытирая глаза, подхватила Александра, охваченная бодрящей радостью за мощь восходящего класса.
Младшие служащие с энтузиазмом взялись за дело... Но как наладить работу, если ключи от шкафов и сейфов унесли чиновники-саботажники, а там — все ценные документы, деньги?
Александра примчалась в Смольный, чтобы посоветоваться с Лениным.
Был поздний вечер. В полутёмном кабинете горела лишь настольная лампа. В первую минуту, не увидав Ленина на его обычном месте у стола, Александра подумала, что комната пуста. И лишь через какое-то мгновение она разглядела, что Ленин стоит спиной к ней, у окна, в котором светилось морозное, звёздное небо.
Услышав, что кто-то. вошёл, Ленин быстро обернулся.
— Звёзды! — сказал он, показав головой на небо. Казалось, он всё ещё был погружен в какие-то свои, одному ему известные думы. — Что? Не дают ключи? — спросил он, тотчас же перейдя на деловой тон. — Надо всех пересажать. А если через неделю не сломаются, будем расстреливать.
Вернувшись домой, Александра села на диван и заплакала.
— Неужели я смогу отдать приказ об аресте людей? — спрашивала она себя. — Я, познавшая ужас одиночной камеры и оторванности от близких?