Гром победы

   — А там, за окнами дворца, там ночь, — говорила она. — Маркиз, Вы знаете, что такое русская ночь? Ночь... зимой... в Петербурге... Нет, Вы не можете знать!.. Там, в конце галереи, мраморная лестница, крытая ковром... Спуститься... Внизу — передняя... Лакеи дремлют на шубах... Подъезд... Мои сани... меховая медвежья полсть...

Он уже хотел бросить ей решительное «Едемте!», но ничего не сказал, а внезапно сделался сдержанным и даже строгим. И руку подал ей жестом твёрдым и решительным...

Розовый фонарь под потолком её спальни... штофное одеяло... Маленький буфет — поставец — зеленоватое искристо-маслянистое густое вино...

   — Монастырское...

Впервые в жизни он ощутил лёгкое головокружение от выпитого...

   — Я столько слышал о Вас...

   — О, Серж! Воображаю себе!.. Развратница, да? Распутная девка, не так ли?.. Она спит с грязными мужиками и ни от кого не скрывает своих предпочтений... Всё так?.. — Тон сделался безупречно, о, таким безупречно светским...

   — Но я не верил...

   — Серж, кажется, я не спрашиваю, чему Вы верили! Но слышали Вы именно это?

   — Теперь я слышу Ваш голос... Я вижу Вас... — Чёрт! Оказывается, он ещё способен запинаться, как мальчишка... Вот это и называется: познай самого себя!..

   — Подайте мне ночной горшок, Серж! Мужчине возможно отдаться из любопытства, но это я, увы, пережила; возможно отдаться по любви, но это, вероятнее всего, не ждёт нас, меня, во всяком случае; возможно отдаться от скуки, но только не Вам, Серж! — О плывущая, ускользающая русская улыбка!.. — И наконец, возможно отдаться мужчине просто потому, что хочется отдаться!.. Что же Вы? Разве я Вам не приказала подать мне ночной горшок?..

   — В эту фарфоровую посудину я намереваюсь спрятать мою глупую голову, сунуть её в благоуханную Вашу... чтобы скрыть эту краску стыда на моих щеках!.. Вам! Вам я хотел преподать урок парижской испорченности!.. Нет, не смейте, не смейте употреблять эту посудину! — Он сорвал с себя сорочку, безжалостно разорвав тонкое полотно. — Вот! Послушайте эти прелестные итальянские стихи: «Любимая! Пописай мне на спину, твоя моча — это розовая вода моих мечтаний...»

Уже в третье их свидание Лизета поняла, что ради неё он готов почти на всё. На очень многое. Она и вправду отдалась ему просто потому, что ей захотелось отдаться ему. Но нет, она не говорила «отдаться». Это и не было «отдаться», это было: «Я взяла его себе в любовники».

С ним было хорошо, но связь с ним не утишала боль её сердца. Вдруг она резко отказывала ему, устраивала себе одинокие ночи, стонала в подушку, садилась в постели, причитала голоском, неожиданно тонким:

— Алёшенька! Родной ты мой! Желанный мой! Алёшенька!..

Это безумие тоски пугало её, как могли бы пугать её проявления серьёзной мучительной болезни. Но исхода из этой тоски она не видела, не чувствовала...

Но всё же она немного ожила. Да, эта связь, начавшаяся так легко и занятно, оживила её. В её руках оказался человек, могущий не так уж и мало. Он был послом блистательного и богатого французского двора. Анне Иоанновне шёл тридцать девятый год. Говорили, она страдает «каменной болезнью». Но что толку? Никто не знает дня своей... или чужой смерти!.. О, конечно, возможно и ускорить!.. Но... рискованно... слишком рискованно!.. Императрица — не девчонка, её нельзя так легко и просто... И госпожа Климентова... исчезла... Ах, ведь это же мать Алёши, Алёшеньки!.. Где же она? Исчезла, исчезла... Нет, новая императрица — орешек твёрдый. И даже после её смерти... Остаётся её сестра, герцогиня Мекленбургская, и у сестры дочь... Ну, ну, ну!.. Не думать, не думать! Не сметь разводить на бобах! Ни малейшего мыслеблудия, никогда и ни за что! Одни лишь действия. Не думать о том, сколько времени ещё предстоит ждать! Не думать о том, когда же вновь пробьёт час! Ни о чём не думать! Действовать, и только действовать!

Она легко разобралась, что сейчас нужно де Шетарди. Профранцузская партия при дворе. В противовес тому, что он именовал «пропрусской партией». Хорошо, она готова была устроить, нет, разумеется, не какую-то там еврофранцузскую партию», нет, но так... лёгкий кружок... как бы единомышленников... Но разве он не понимает, не поймёт?.. Или она преувеличила остроту его ума?.. Бирон, Миних, оба Левенвольде[31], Шумахер, Остерман... Впрочем, ненависть к Андрею Ивановичу для неё так же привычна, как ощущение того, что у неё две руки, две ноги и один нос... Но ведь они вовсе никакой партии не составляют... У каждого — своё, каждый в свою сторону глядит. И Фридрих Прусский здесь ни при чём... Неужели де Шетарди ничего не понимает? Де Шетарди? Да нет, это она должна понимать! И где была её голова?! Вот уж такой глупой голове и впрямь в ночном горшке только и место! Волос долог, да ум короткий девичий, даром что не девка давно!.. А как просто всё!.. Эти... они все — немцы! Вот что у них общее! Все — немцы и все — приближённые императрицы! Вот из чего должна исходить Лизета, вот как она будет действовать! И он не может не понять, он должен, он понимает! Но она будет действовать осторожно, сторожко, Она не подставит себя, и верную Мавру не подставит, и даже Бутурлина... Всё пойдёт через влюблённого Сержа! Он не дитя, он знает, как сделать, чтобы это самое, именуемое: «Весь город, весь народ только и говорит о...» Ну, она знает о чём!..

Он понял всё. И это были замечательные часы (даже часы!), когда вдвоём, наедине, она и он, и она начинала, а он понимал с полуслова и подхватывал, и развивал... Но первенствовала она, и это было так приятно!.. А в это время Андрей Иванович что-то там со Швецией опять мудрил[32], сочинял уклончивые меморандумы и составлял цветистые депеши. И малой кровью, или и вовсе без крови, хотел оттяпать для России здоровый кусок этой самой финской земли. И было хорошо, что он так занят и потому более ни на что не обращает внимания. А сами действия его Лизета одобряла. Не будет Анны Иоанновны, не будет Андрея Ивановича, будет она, Лизета. А финская земля останется в составе империи, её империи! Дурак Андрей Иванович! Ему бы думать, как лучше для России, а он всё хлопочет, как бы ей побольше! Дурак! Это Лизете можно не думать, как лучше для России, а он должен, он просто обязан! И он у неё поплатится, этот забывший свои прямые обязанности Андрей Иванович!..

Но упоительные были часы! Конечно, они оба играли комедию, ясное дело! Но играли так хорошо, так вживались в свои роли, так почти что верили...

Она начинала:

— Вы, конечно, помните, о как они памятны, разумные указания моего великого отца... Вот кто не терпел тунеядцев! И что же ныне? Императрица ограничивает обязательную службу дворян всего лишь двадцатью пятью годами! Более того, она вводит запись дворян в полки до совершеннолетия! Какое предательство! — Но она вовсе не полагала, что эти все нововведения так уж дурны. По крайней мере русские дворяне получат чуть более свободного времени. Может быть, они станут писать книги, стихи, например, или письма. Язык разовьётся и сделается изящным... Но это её собственные мысли. А другие должны полагать, что все эти нововведения — предательство!..

Самое важное было: создать эту атмосферу говорения о... Лизета всё умнела, и мысли её всё прояснялись и прояснялись. Ведь совершенно не важно, не имеет никакого значения, в чём заключается истина, даже самая маленькая и легко устанавливаемая. Нет, нет, даже такая истина слишком трудна для восприятия. Истина многоцветна по самой своей природе. В истине не бывает только чёрного или только белого. Что же касается мнения о положении в государстве... О, вот это очень просто! Следует всячески внушать жителям, будто в государстве действуют враги, внутренние враги, и от них всё зло! И опознать их очень просто, у них у всех имеется нечто очень простое, всех их объединяющее. Например, они все... носят бордовые кафтаны! Или... они все — немцы! Вот в данном конкретном случае они все — немцы!..

31

...Миних, оба Левенвольде, — Братья Левенвольде — сыновья одного из сподвижников Петра I. Фельдмаршал Миних, один из петровских «птенцов», оставил короткое сочинение «О способе правления в России», Сын его, граф Эрнст Миних, — автор интересных записок о царствовании Анны Иоанновны и о регентстве Анны Леопольдовны.

32

...что-то там со Швецией опять мудрил... — В 1741 г. началась очередная русско-шведская война. По договору, заключённому в Або, Швеция уступила России юго-восточную часть Финляндии.