Гром победы

   — Ну, ступай, Аннушка, ступай к себе. И душу-то не тревожь. Я уж буду с ним поласковее... — Мать улыбнулась...

«Цесаревна хорошеет день ото дня, — записывал Берхгольц. — Герцог ведёт себя как истинный рыцарь. Но, увы! Как редко удаётся ему видеть её высочество... Однако при дворе с нами сделались любезны...»

Миновал 1723 год...

После многотрудного персидского похода государь болел. В старой столице, в Москве, должно было произойти торжественное коронование Екатерины Алексеевны. Пышность готовилась невиданная. Супруге государя предстояло венчаться на царство, официально сделаться императрицею, получить права на российский императорский престол!..

«Надо надеяться, что, с помощию Божиею, воспоследует всему желанный конец в коронацию»; — записывал Берхгольц...

Государь и государыня оставались милостивы к герцогу...

Толки о французском сватовстве не прекращались. В сущности, ни Бассевицу, ни Берхгольцу, ни даже многоумному Андрей Иванычу не было ясно вполне, за кого же отдаёт государь дочерей. И которую — за кого? Полная уверенность была лишь у одного герцога. Обострённые чувства влюблённого ясно твердили: «Она будет твоею». И порою казалось вдруг (и это пугало его, и он это теснил из чувств своих, из своего сознания), а всё же ведь казалось! Казалось, что ничего хорошего не будет в этом. Просто для жизни, для его обычной, обыденной, каждодневной жизни — «ничего хорошего не сулит это исполнение заветного желания. Но прогонял, прогонял...

Анна и Лизета отдалились друг от дружки. Прежде им случалось ссориться, тогда бывало отдаление, но надолго — никогда. Теперь же отдаление было какое-то естественное и безо всяких ссор девических...

Анна приказала сыскать и принести польские книги, оставшиеся ещё от царевны Софьи Алексеевны. Сидела в своих комнатах, наклонялась над страницами, подпиралась устало локотком. О чём думала? Будто и не замечала наступления весны и подготовки к большому торжеству...

А Лизета просто махнула рукой, белой своей ручкой, на все эти трудности, сложности, интриги. Стоит ли вникать в то, во что батюшка и сам, кажется, ещё не вник до конца. Теперь внутреннее некое ощущение верно подсказывало ей, что дальнейшая её судьба всё равно с Парижем связана не будет. И было и ещё одно верное чувство: ещё возможно оставаться весёлой, беззаботной, ей, Лизете, возможно. Да, возможно, что бы там ни творилось, всё равно возможно не задумываться о планах батюшки, и даже сплетни о матушке перестали тревожить Лизету. Чувство было ясное, верное: возможно обо всём этом не думать!..

И, открыв для себя это чувство, она сначала попыталась искренне внушить это чувство и сестре Анне. Анна не вняла. Не спорила, но не вняла. Вот тогда и сделалось отдаление. Сёстры почувствовали разность своих судеб...

Анна размышляла, мысли уносились далеко. Всё приходил на ум, всё на мысли приходил тот неведомый юноша, тот, что наименовал себя Дмитрием, сыном царя Иоанна, якобы чудесно спасшимся... Или и был спасён чудесно?.. В польских, гишпанских и французских книгах писалось о нём едва ли не с восторгом... Кажется... он в чём-то походил на государя Петра!.. На её отца!.. И закрадывалась новая невольная мысль: ах, если бы её худенький, сероглазый, ах, если бы он хотя бы немного был таковым!.. Но эту мысль она гнала. Нет, нет, ничего не надо! Он ей мил и хорош таким, каков он есть. Вот таким, честным и прямым, и никакой такой широты, никаких замахов не надобно!..

А надобно помыслить о другом...

Последнее время женская фигура этой давней уже русской смуты не то чтобы привлекала Анну, но заставляла думать напряжённо... Мария Мнишек[12]! «Воровка Маринка» — как звалась в иных русских книгах... «Воровка»? Разве? Теперь-то Анна понимала. Мария Мнишек была венчанною супругой царя, венчанного торжественно на царство. И более того! Она сама была миропомазана, коронована. Она получила тем самым право на русский престол. Вот разгадка её упорной борьбы! Восемь дней пробыла царицей... Но ведь миропомазание, венчание на царство, ведь этого никто не может отменить! Вот почему... Боролась за то, что ей принадлежало по праву... Вот оно!.. Торжественно, по всем правилам и обычаям возложенный венец-? этого уже не отменишь!..

Мысли цесаревны летели вихрем... Она уже отчётливо сознавала, что иные, даже многие из её мыслей дурны в чём-то, кощунственны даже в отношении её отца и матери. Но теперь было ей не до стыдливости, не до угрызений совести...

Мать, её мать будет коронована... Как некогда Мария Мнишек!.. Будет помазана миром, получит права на престол российский, на императорский престол... Но отец, отец ведь оставил за собой право избрать наследника самому... Господи! Что может означать эта коронация? Для кого она? Для чего?..

Смутны слухи, будто государь желает таким образом как бы подчеркнуть законность своих дочерей, их права… потому и коронует их мать... Нет, Анна в этом не видит склада! Коронация делает мать, именно мать, преемницей супруга!.. Что же это? Что же это?..

Она знала, какая должна быть следующая её мысль. Мысль ворочалась где-то в глуби сознания, почти тупо. Но она знала: одно усилие, и не такое уж тяжкое усилие, и эта мысль выбьется на волю, прояснится. Она знала, почему подавляет эту мысль, не даёт этой мысли окончательно ожить...

Потому что это мысль о смерти отца!..

Но теперь она будет откровенна... ведь её собеседница — она сама!..

Если отец умрёт... и перед смертью назначит её, Анну, своей преемницей... Да, все присягали на том, что государев выбор оспорен не будет... Но прежде, ещё совсем недавно, ещё при Алексее Михайловиче, при деде, государь ещё при жизни своей означал будущего наследника... И ныне.., ежели... вот... отца нет, Анна — его преемница, и рядом, здесь же — императрица, коронованная, миропомазанная... Анна сжимала виски, резко проводила ладонью, пальцами по волосам неубранным...

Что же она? Подозревает родную мать? Но в чём, в чём? Мать не исполнит волю отца, не допустит её к престолу?..

Господи!..

Но что же это, что же?! Что она, Анна, делает с собою? Кто ей сказал, что отец означит наследницей именно её? И разве отец принял решение сделать её супругой герцога Голштинского? Разве отец принял хоть какое-то решение?..

А если отец и сам — в болезни, в смятении... и сам не знает... А мать? Мать, обещавшая помощь... Уютная, домашняя, с отцовым чулком на коленях... А сплетни о матери... Монс... любовник... Меншиков... И, быть может, эта домашность уютная — всего лишь мнимость? Но нет, нет, мать не опасна... Опасны те, что стоят за нею хищно!.. А коронация?..

И вдруг — озарением: всё сказать отцу! Она решится и скажет!..

Но как было исполнить своё решение?

Ведь она, возможная наследница престола, — на деле несвободное и зависимое лицо. Куда она может поехать, выехать из дворца? Одна?.. И ещё... Нет, ей не чудится. Ещё совсем недавно была она девочкой маленькой, ребёнком. В сущности, она мало кого интересовала, никого не занимали её поступки. Да и кого мог занимать какой-нибудь её детский пробег через материны покои? И теснившиеся в приёмной комнате сановники, едва поклонившись девочке-цесаревне, тотчас о ней забывали... Но теперь... Нет, ей не чудится. За ней следят, за её поступками, поездками, словами... Словами? За её словами?.. Тот уютный домашний разговор с матерью... Неужели мать проговорилась? Кому? Кому из них? Из тех, что окружают отца... Кому?.. Кто?.. Снова перетасовалась колода... Кто? Меншиков? Монс?..

12

Мария Мнишек! — Эту известную личность обычно называют Мариной, хотя во всех официальных документах она именуется Марной. Марина, Мариша — славянские производные от имени Мария, ничего общего е латинским Марина («морская») не имеют.