Исток

   — Как его звали? — озабоченно хмуря брови, перебил не в меру разговорившегося стратига Феофилакт.

   — Кого? Лекаря?

   — Кочевника!

   — A-а... Не помню. Может быть, Азадей, или что-то в этом роде. Дикарь!.. Но он поклялся мне, что ради выздоровления своей дочери ничего не пожалеет.

На террасу, услужливо склонив голову, вошёл раб и доложил, что пожаловал архиепископ Василии.

   — Зови сюда святого отца! — обрадовался Никифор.

Феофилакт и Никифор поднялись со своих мест, почтительными поклонами встретили низенького толстенького архиепископа, вкатившегося на террасу подобно гладкому чёрному шару.

Ткнув пухлую длань в губы стратигу и его гостям, владыка Василий с блаженной улыбкой возлёг на ложе.

   — Надеюсь, я не помешал вашей беседе?.. Господи, в нашем захолустье столь редко можно встретить образованных людей, что я, едва прослышал о вашем прибытии, немедленно велел оседлать своего мула, и вот я здесь, и даже без приглашения...

   — Мы вам всегда рады, святой отец, — сказал Никифор. — А я как раз рассказываю протоспафарию, как турок привозил свою дочь, помните?

   — Разумеется, хорошо помню... Ах, какой переполох наделал тот дикарь!.. Мы стали прятать в подземелье церковную утварь, горожане понесли в храмы детей, поднялись стенания...

   — А что было с дочерью того турка? — спросил Феофилакт.

   — Она умерла, — развёл руками Никифор. — И турок в тот же день увёз её тело в степь, чтобы поступить с ним по своему дикарскому обряду.

   — Экая досада! — прищёлкнул пальцами Феофилакт. — У тебя была такая прекрасная возможность войти в сношения с предводителем сопредельного племени!..

   — Но этот дикарь за все благодеяния не подумал даже поблагодарить... Он не заплатил ни обола моему лекарю, добросовестно пускавшему кровь, делавшему компрессы, припарки и прочие процедуры, — обиженно произнёс Никифор.

   — Это ты!... — неожиданно возвысил голос Феофилакт. — Ты должен был осыпать золотом своих эскулапов, чтобы они из кожи вылезли, но поставили больную на ноги! Это ты в случае печального исхода должен был выразить своё самое искреннее, самое скорбное христианское сочувствие и в полной мере разделить с безутешным отцом его горе.

   — Но я в глаза не видел эту дикарку... Зачем это мне? — тихо удивился Никифор.

   — Это нужно не тебе, а империи... Заручиться дружбой одного варварского вождя, дабы через него привлечь на свою сторону всё его племя, чтобы затем нанимать на службу молодых мужчин, чтобы их оружием вносить раздоры в среду варваров и умело натравливать одних дикарей на других! Существует в этом мире целеустремлённость Добра, но гораздо сильнее проявляется целеустремлённость Зла. И её нужно поставить нам на службу!

   — Разве дикари способны служить? Разве способны они понять, что такое воинский строй? — высокомерно вскинул голову стратиг.

   — Для того чтобы противостоять таким же дикарям, им вовсе не требуется умение маршировать на парадах и триумфах... Пойми, дорогой Никифор, по отношению к варварам следует быть более гибким политиком. Не жалей золота для подкупа вождей. Не упускай случая и не гнушайся оказывать варварам знаки внимания... «Прилично властвовать над варварами грекам», — говорили древние. А я могу добавить, что в наше время делать это тем более необходимо, ибо сейчас дикари угрожают самому существованию христианской империи... Если, не дай Бог, империя утратит свою силу и величие — кто укажет миру путь к спасению?!

   — Всякому народу определено Вседержителем следовать своим путём, — глубокомысленно изрёк архиепископ. — Наши предки, люди трудолюбивые и богобоязненные, много веков подряд возводили стены нашей империи, а мы теперь пожинаем плоды их трудов... Предки варваров были ленивыми, и потомки их до сих пор ведут дикарский образ жизни — ремесла они не знают, хозяйства на земле не ведут. Полагаю, что самим варварам было бы весьма полезно побыть какое-то время рабами просвещённых народов...

   — Совершенно с вами согласен, святой отец! — сказал Феофилакт. — Варварских вождей следует приручать, постепенно переводить из разряда «тех, кто получает подарки» в разряд «тех, кто получает приказы». Как мы поступаем с жеребёнком, пойманным в степи? Вначале мы должны его кормить и поить и лишь по истечении определённого срока начинаем приучать к узде и седлу... Мы должны тщательнейшим образом изучать их нравы и обычаи. Для всякого варварского народа публично произносимые клятвы имеют чрезвычайно важное значение. Посему необходимо до мельчайших подробностей изучить самую суть дикарских религиозных обрядов, вызнать доподлинно клятвенные формулы варваров, дабы они впоследствии не смогли обмануть при заключении договоров, принося ложные клятвы... Что греха таить — и ромеи, и тавроскифы не очень-то любят друг друга... Но у нас есть общие беды... Мы все находимся в одной лодке, и буря, которая раскачивает лодку, угрожает и нам и тавроскифам... Чтобы выжить, империя и варвары должны помогать друг другу. Под бурей я разумею полчища кочевых племён, этих дикарей, которые поклоняются своим жеребцам... Если тавроскифам удастся узнать слабые стороны империи, они превратятся в хищных волков. Но они же станут трусливыми зайцами, если увидят нашу силу. Они будут вынуждены подчиниться. Хотя простить нам наше превосходство не смогут, наверное, никогда. Будут бояться и ненавидеть нас. Таков наш удел... И пуще всего опасайся, чтобы варвары не заподозрили нас в обмане. Стоит крошечной лжи однажды проникнуть в отношения тех, кому Господь указал быть соседями, как прежнюю дружбу восстановить будет едва ли возможно, а куда денешься от соседа?..

   — Я возлагаю немалые надежды на скорое пробуждение разума у ныне диких племён. Ко многим варварским племенам мною посылаемы были проповедники слова Божия. Мы склоняем отдельных рабов из числа варваров к святому крещению. Нынче, к примеру, в монастыре святого Иоанна находится постриженный в ангельский образ брат Косьма, происхождением тавроскиф. Он в отрочестве жил в Константинополе, где обучился греческому языку. Сей инок дал обет донести Слово Божие до своих соплеменников и стал перекладывать Евангелие на свой язык, укрывшись от суеты и соблазнов мира сего в прибрежной пещере.

   — Мне остаётся лишь выразить восхищение замыслом вашим, святой отец! — живо всплеснул руками Феофилакт. — Если бы удалось возможно скорее обратить дикарей тавроскифов в веру истинную, империя могла бы быть вполне спокойна за свои границы как на севере, так и на востоке. Ах, как нужно было бы ускорить подготовку новых проповедников из числа тавроскифов!..

   — Таких людей мы готовим, — согласно склонил голову архиепископ. — С ними занимаются наши богословы, лучшие знатоки Писания, искушённые в экзегетике и гомилетике...

   — Боюсь, что им не скоро понадобится знание богословских тонкостей, — усмехнулся протоспафарий Феофилакт. — Варваров вряд ли сможет убедить осознание моральной силы Христа. Их скорее сможет привлечь божественная сила Господа. Кроме того, нашим миссионерам следовало бы тонко подчёркивать всяческие удачи верующих во Христа... Удачи в торговле и прочих делах... Улавливаете мою мысль, святой отец?

   — Да-да, дорогой Феофилакт, продолжайте, прошу вас, — озабоченно откликнулся архиепископ.

   — Если дикарь поймёт, что истинный Бог обладает большим могуществом, нежели его деревянный кумир, это послужит наилучшим аргументом в пользу отказа от эллинских верований и принятия святого крещения.

   — Вы совершенно правы! И это может ускорить подготовку проповедников. А ведь мы их как учим: «...священнописуя всяческое священное богоявление и богоделание в пёстром составе священноначальственных символов, не будет излишним вспомнить и о богодвижимом песнословии пророков...» — иронично усмехнулся архиепископ. — Ведь перед кем они будут проповедовать? Не перед книжниками и фарисеями, но — перед дикарями!..

   — И в проповедях следовало бы подчёркивать сугубо практические выгоды веры истинной — всякий архонт скорее поверит клятве христианина, нежели дикаря, и всякий меняла охотнее ссудит деньги христианину, нежели варвару... Объяснять дикарю триединую сущность Бога — бессмысленно! Дикарю понять этого не дано!