Исток

Хищными глазками он ощупывал каждого прохожего, словно желал получать со всякого плату даже за проход мимо своего дома.

Чтобы не встречаться с домохозяином, Василий уходил из дома до рассвета, но на этот раз страдавший бессонницей домохозяин опередил должника, и едва Василий ступил на крыльцо, как послышался противный голос:

   — Ты опять не принёс мне деньги, проклятый македонянин!.. Ты думаешь, что моё терпение безгранично, но ты ошибаешься...

   — Нам нынче обещали выдать жалованье, — едва слышным голосом ответил Василий.

   — То же самое я слышал и две недели назад!

   — Нам выдадут жалованье, и я расплачусь...

   — Даю тебе, македонянин, последний срок — до вечера. Завтра утром я отведу тебя в долговую тюрьму! Доколе мне терпеть убытки от тебя?! Нынче же деньги принеси, а не то пожалеешь!

   — Принесу...

Василий удручённо опустил голову и медленно побрёл к воротам, за которыми начиналась узкая кривая улица.

Там уже показались первые прохожие — кухарки и экономки, рабы-разносчики и горластые водоносы, муниципальные рабы-уборщики и сонные стражники, удалявшиеся на покой после ночных бдений.

Столица Великой Ромейской империи — славный блистательный Константинополь просыпался рано.

До рассвета выходили в серо-голубое море рыбаки, на скрипучих арбах и телегах подтягивались к городским воротам крестьяне со своими нехитрыми товарами, а с первыми лучами ласкового солнца оживали все столичные рынки — хлебные, рыбные, птичьи, мясные, зеленные, златокузнечные, свечные...

Василий спешил на службу — на конный рынок.

Узнав о предстоящих смотринах царских невест, Феофилакт решил забрать дочь из монастырской школы и перевезти в столицу. Молодой девушке следовало иметь достойный её выезд. Сам протоспафарий обходился без экипажа, предпочитая всем способам передвижения верховую езду. У дочери будет лучший выезд в столице — так решил протоспафарий Феофилакт и погожим мартовским утром отправился покупать лошадей.

На грязной вонючей площади Амастриана, где свистели и щёлкали бичи коноводов, слышалось многоголосое ржание лошадей и мулов, азартно бранились базарные плуты и барышники, залихватски покрикивали погонщики лошадей, наперебой расхваливая своих красавцев. В базарной суете сохраняли спокойствие лишь воробьи, которые нахально расхаживали под ногами ломовиков и скакунов, расклёвывали конские яблоки и деловито чистили пёрышки на берегах обширных зловонных луж.

Протоспафарию Феофилакту нравилось бродить по людным рынкам, слушать простолюдинов, любоваться лошадьми. Занятый важными государственными делами, Феофилакт не часто мог позволить себе подобные прогулки, поэтому он с удвоенным любопытством разглядывал людей на форуме Амастриана.

Вдоль деревянных коновязей, озабоченно придерживая пояса с увязанными в них кошелями, прохаживались прибывшие издалека стратиоты, придирчиво оглядывали лошадей, старались выбрать таких, чтобы годились и для работы в поле, да и под седлом не оплошали, когда их владельцу настанет время идти служить государю.

Брезгливо переступая через навозные кучи, ходили по форуму юные богатые бездельники, высматривали лошадей редких пород, достойных стать украшением аристократических конюшен.

Озабоченные ломовые извозчики норовили выбрать конягу недорогую и выносливую, покорную и неприхотливую. Они сосредоточенно заглядывали в лошадиные пасти и с учёным видом пересчитывали крупные желтоватые зубы, а то наклонялись или садились на корточки и принимались ощупывать лошадиные бабки, кряхтели, недовольно морщились, вновь поднимались и шли к следующему одру.

В самом дальнем углу площади отчаянно торговались с барышниками водовозы, согласные купить любую клячу, лишь бы она ещё была в состоянии возить по Городу бочку с водой.

Неподалёку от главных ворот, вполголоса переговариваясь, тесной кучкой стояли вофры — признанные знатоки лошадей.

Здесь, на форуме Амастриана, вофры были самыми уважаемыми людьми. Без заключения вофров не могла быть совершена ни одна сделка, ибо именно на них градоначальником Константинополя была возложена обязанность следить за тем, чтобы шельмоватые маклаки не всучили доверчивым покупателям порченых лошадей. Порченый конь мог в один год разорить своего владельца, и казна недосчиталась бы податей...

Ведя в поводу пегого ломового жеребца, к беседующим вофрам подошёл седовласый стратиот, нерешительно помялся и сказал ворчливо:

   — А ну-ка, конятники, поглядите на этого жеребца!.. Что-то в нём мне не нравится, и не возьму в толк — что.

Занятые своими разговорами, вофры не сразу обратили на него внимание, так что стратиоту поневоле пришлось прикрикнуть:

   — Вы что, оглохли, конятники?!

Старшина вофров неохотно прервал беседу, окинул стратиота пренебрежительным взглядом, спросил:

   — Ты нарочно выбирал разноцветного коня, чтобы на своём поле ворон пугать?

Вофры заржали.

   — Тебе какое дело, какой он масти? Ты бы, вместо того чтобы зубы скалить, изволил проверить, нет ли в нём изъяна. Этот малый просит за него всего восемь номисм, вот я и усомнился...

Все вофры поглядели на барышника, неуверенно теребившего в руке хворостину.

   — Ворованный жеребец? — спросил старшина вофров.

   — Ты что? Как можно?.. — обиженно закричал маклак. — Это мой конь, у кого хочешь, спроси.

   — Почему мало просишь? — с подозрением оглядывая барышника, полюбопытствовал старшина вофров.

   — Изъян есть, да ведь кто из нас без изъяна? И во мне изъян есть, и в тебе, и в этом коне есть, — с готовностью признался незадачливый торговец. — Одно копыто чуть сбито, но мне коновал сказал, что оно скоро заживёт. Ну и, конечно, его масть! Не будь он пегим, я просил бы за него не меньше двенадцати номисм. Ха-ха-ха!..

Барышник смеялся громко, но смех его показался протоспафарию Феофилакту каким-то вымученным, фальшивым.

Старшина вофров поглядел вначале на жеребца, затем — на опасающегося подвоха стратиота и сказал:

   — Василий, займись. Этот жеребец — как раз по тебе!

Вофры дружно заржали, видно, не впервой им было потешаться над незадачливым сотоварищем.

Феофилакт увидел, как от кучки вофров отделился молодой широкоплечий мужчина, молчаливый и по-крестьянски основательный. Одет он был просто — хитон из грубого полотна, заправленный в такие же домотканые порты, поверх наброшен короткий плащ, а на ногах — светлые юфтевые сапоги, перевязанные крест-накрест сыромятными ремешками. Внешне он походил на неуклюжего деревенского увальня, привыкшего к едким насмешкам горожан, однако было и что-то загадочное в этом молодце.

Василий подошёл к пегому жеребцу, решительно взял за верхнюю губу, открыл пасть, осмотрел изрядно стёртые зубы и озадаченно хмыкнул.

В движениях вофра не было суеты, каждый жест был отточенным и плавным, выказывающим спокойную уверенность в своих силах.

Длинными цепкими пальцами Василий ощупал дряблые грудные мышцы понурого коня, наклонился, сжал коленные суставы, постукал по сухожилиям — жеребец стоял будто неживой.

   — Прекрасный конь! — восторженно сказал барышник и стал словно невзначай оттирать Василия от жеребца. — Да что тут тебе глядеть? Не стану же я продавать порченого коня? Мне своя голова дороже.

Василий поднялся, обошёл пегого жеребца кругом.

   — Вроде бы смирный конь, а я как раз такого и хотел... И цена подходящая... Ты как думаешь? — обратился к вофру стратиот.

   — Прикажи оседлать.

Лошадиный маклак обиженно завопил:

   — Да для чего же ему седлать? Ты бы вначале спросил почтенного стратиота, собирается ли он ездить на нём верхом? Может, ты думаешь, что он готовится воевать?! Спроси!..

   — В самом деле, зачем же седлать? — простодушно удивился покупатель. — Годы мои уже не те, чтобы ходить и походы...

   — Ты слышал, вофр? — торжествующе воскликнул маклак.