Исток

Помолчав несколько долгих, томительных минут, Фотий взглянул на толпу прихожан с нескрываемым осуждением, а затем в голосе его зазвенел металл:

   — Часто внушал я вам: берегитесь, исправьтесь, обратитесь, не попускайте отточиться Божию мечу и натянуться Его луку... Не лукавьте с честными людьми!..

Фотий скорбно потупил взор, заговорил проникновенно и тихо, обращаясь к каждому в отдельности:

   — Горько мне от того, что дожил я до таких несчастий... Горько от того, что сделались все мы поношением соседей наших... Горько от того, что нашествие этих варваров схитрено было так, что и молва не успела предуведомить нас, дабы всякий мог позаботиться о безопасности... Мы услышали о них только тогда, когда их увидели, хотя и отделяли нас от них столькие страны и правители, судоходные реки и пристанищные моря... Горько мне от того, что вижу я народ жестокий и борзый, смело окружающий наш Город и расхищающий его предместья. Они разоряют и губят всё: нивы, жилища, пажити, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех поражая мечом, никого не милуя, никого не щадя. Погибель всеобщая!.. Как саранча на тучной ниве... или, ещё страшнее, как жгучий зной, наводнение или... даже не знаю как и назвать, явился народ незнаемый в земле нашей и сгубил её жителей...

Напряжение внутри храма достигло опасного предела, когда толпа, застывшая в немом оцепенении, ещё вслушивающаяся в каждое слово проповедника, во всякую минуту уже готова то ли разрешиться безумным воинственным самоубийственным кличем, то ли растечься жалкими всхлипываниями и причитаниями.

Фотий почувствовал, что держать дольше толпу в таком состоянии опасно и чревато непредсказуемыми последствиями, и решил постепенно гасить возбуждение, а для этого следовало заронить в души слушателей надежду на спасение.

   — О, Город-царь!.. — проникновенно воскликнул Фотий. — О, какие лютые беды столпились вокруг тебя!.. О, Город-царь едва ли не всей Вселенной! Какое воинство надругается над тобою, как над жалким рабом!.. Необученное и невежественное, набранное из рабов хазарских... О, Город, украшенный делами народов многих! Что за народ вздумал взять тебя в свою добычу?! О, Город, воздвигший многие победные памятники после одоления ратей Европы, Азии и Ливии! А слабый и ничтожный неприятель смотрит на тебя сурово, пытает на тебе крепость своей руки и хочет нажить себе славное имя...

На время умолкнув, чтобы дать возможность всем слушателям сопоставить величие Константинополя и ничтожество тавроскифов, Фотий затем громко воскликнул, обращая свой взор к куполу храма:

   — О, царица городов царствующих! О, храм мой, Святилище Божие, Святая София, недреманное око Вселенной!.. Рыдайте, девы!.. Плачьте, юноши! Горюйте, матери и жёны! Проливайте слёзы и дети!.. Плачьте о том, как умножились наши несчастья и нет избавителя... Наконец, настало время прибегнуть к Матери Слова, к ней, Единой Надежде и Прибежищу... К ней возопием: Досточтимая, спаси Град Твой, как ведаешь, Госпоже!..

И взметнулся ввысь единый вопль, вырвавшийся из многих тысяч уст:

   — Спаси!..

Бились в конвульсиях несколько женщин, но никто не утешал их, никто не спешил к ним на помощь — пусть Богородица убедится воочию в истинности чувств своих почитателей, в искренности мольбы и заклинаний всех горожан, заполнивших храм в этот нестерпимо трудный час.

   — Помилуй нас, грешных!..

   — Спаси и сохрани, Пресвятая Дева!..

   — По-ми-и-и-илуй!..

Не было ничего удивительного в том, что во все дни осады Константинополя тавроскифами храмы были полны народа круглые сутки.

Во времена общественных бедствий люди, потрясённые своими невзгодами, пытаются вызнать у богов: за что они обрушили на них столько несчастий?

С тайным страхом они вопрошали богов, не грозят ли им новые, ещё более тяжкие испытания?..

Утром в Константинополь вернулись живыми и здоровыми те два спафарокандидата, которых император посылал накануне к вождям тавроскифов. Вместе с ними в Город вошли раздувавшиеся от важности туземные князьки, присланные каганом руссов в качестве заложников на время переговоров.

Тотчас же посольство, предводительствуемое патрикием Феофилактом, отправилось в монастырь святого Маманта.

Мощённая камнем дорога была совершенно пуста, и это безлюдье заставляло невольно настораживаться. Василий то и дело вертел головой, словно опасался получить в спину предательскую стрелу.

   — Друг мой, поверь, нам ничего не угрожает, — попытался успокоить его Феофилакт. — Насколько мне известно, тавроскифы тверды в своих обещаниях, и вдобавок не следует забывать, что в Городе остались их высокородные заложники.

Василий недоверчиво повертел головой, сказал негромко:

   — Один пентеконтарх из числа людей кесаря Варды говорил мне, что этим некрещёным варварам нельзя верить ни на грош! Несколько лет назад один из варварских главарей осадил Амастриду. Когда он стал лагерем вблизи города, к нему явились послы с богатыми дарами, обещали внести за свой город достойный выкуп. Варвар вступил с ними в переговоры, но снизошёл только до одних пустых обещаний, а горожане, обманутые варварской хитростью, оказались в дураках: на третий день после переговоров варвар захватил Амастриду, а на четвёртый, предав его грабежу, сжёг и удалился в свою страну.

   — Значит, переговоры были проведены недостаточно умело, — заключил Феофилакт, когда выслушал сбивчивое повествование Василия. — Заключение мира — вовсе не такая простая процедура... Вначале необходимо произвести обмен высокородными заложниками для гарантии безопасности послов. Затем должна быть проведена личная встреча полномочных представителей обеих сторон, затем прения, оглашение проектов договоров, составленных каждой из сторон на своём языке, последующий перевод текста с греческого на славянский, со славянского на греческий, сличение правильности текстов, согласование неясных либо неудобочитаемых мест либо мест, могущих быть двояко истолкованными... После одобрения проектов мирного договора следует изготовление двух договорных грамот, имеющих равную силу, что будет удостоверяться приложением к каждой из них соответствующих золотых печатей, и, наконец, в завершение всех приготовлений, во время личной встречи глав противостоящих сторон производится подписание договора и обмен этими грамотами... Так что, друг мой, настраивайся на большую работу во славу нашего отечества. Нам с тобой предстоит сразиться в словесном поединке с тавроскифами, и смею тебя уверить, поединки подобного рода ничуть не легче, чем схватка на мечах или единоборство в панкратии.

   — Я понимаю это, — неуверенно улыбнулся Василий. — По мне, так уж лучше бы на мечах...

   — А ещё лучше — на ристалищных колесницах! Учись, друг мой... И запомни некоторые основы: будешь чересчур многословен — твои слова упадут в цене. Будешь чересчур молчалив — заслужишь обвинение в скрываемых умыслах. Откроешь противнику душу — рискуешь потерять то, что имеешь. Выразишь резкое несогласие — с тобой не станут вовсе разговаривать... При всём том замечу, что между разными народами существует гораздо больше схожего, нежели различного. Потому что все мы — люди.

А люди всегда остаются людьми, вне зависимости от их государственной принадлежности, вероисповедания и прочих присущих им свойств... У всех народов величайшие преступления совершаются из-за стремления к избытку, а отнюдь не ради спасения от голода или утоления нужды в предметах первейшей необходимости.

У ворот монастыря святого Маманта посольство уже поджидал. старенький игумен Никодим.

— Храни вас Господь! — осеняя крестным знамением Феофилакта и Василия, сказал отец Никодим. — Да сопутствует вам удача во всех ваших помыслах...

Спустившись на землю, Феофилакт удостоил игумена лишь милостивого кивка, зато протостратор Василий, склонившись до земли, поцеловал отцу настоятелю его сухонькую руку.