Служитель милосердия

Я оказался перед подножием трона, между мной и правителем были только телохранители и маги. Мудрейший обратился ко мне — и впервые золотые речи не подействовали. Может, кровь учителя служила противоядием, или неразбавленная ненависть, которой меня окатывали по дороге, но я более не был слепым орудием С'лмона. Я стоял перед ним в глубоком поклоне и не мог решиться. Решение приняли за меня.

— На нём печать Смерти! — выкрикнул один из магов, и весь зал содрогнулся. Впервые за время своего правления правитель не нашёл, что сказать, он казался похожим на ребёнка, пытающегося проснуться от кошмарного сна.

По его знаку волосатые варвары бросились на меня, завывая от счастья. Они хотели бы служить под моим началом, но ещё желаннее для них было померяться силами с величайшим воином мира. Маги бормотали свои заклинания.

Даже тогда я бы скорее всего предпочёл бежать, а не сражаться, но в этот миг увидел удивительно красивую женщину, что ранее безучастно сидела у ног мудрейшего. Мне доводилось видеть её несколько раз, когда она приходила полюбоваться успехами своего молодого супруга, бравшего уроки в нашей школе. Я помнил, каким счастьем озарялись их юные лица, когда они смотрели друг на друга. Пол школы теряло всякий интерес к занятиям, когда красавица присаживалась на скамью для ожидающих, и я мог найти только одну возможность, как она могла оказаться среди наложниц С'лмона. Когда она взглянула на меня, как будто тёмное покрывало тоски сорвали с этого изумительной красоты лица.

Должно быть, для неё, единственной во всём дворце, я не был демоном, теперь ещё и отмеченным смертью. Для этой совсем ещё юной женщины я стал светлым воспоминанием о лучшей жизни, мудрым и терпеливым наставником её обожаемого мужа.

И я не побежал. Волосатые гиганты, чьей чудовищной силе и свирепости не мог противостоять ни один воин Ва'аллона, для меня не стали серьёзным препятствием. Слишком тяжёлыми были их чудовищные секиры, слишком медлительными были распухшие от мускулатуры тела. Их сталь выла и грохотала, разбивая плитки пола и опорные колонны в безуспешных попытках зацепить не скованного доспехами противника, мой же меч прошептал только по слову для каждого варвара, погружая их в вечный сон. Вся схватка потребовала меньше времени, чем я о ней рассказывал.

Маги тоже делали всё что могли. Огонь и лёд бушевали вокруг меня, выросшие прямо на гранитных плитах растения хватали за ноги. На меня бросались призванные из чуждых человеку стран чудовища и ожившие мертвецы, но мой меч, оборвавший столько жизней и проливший реки крови, уже не был обычным оружием. Одного касания хватало, чтобы оживлённые мертвецы вновь обрушивались грудами мёртвой плоти, а чудища в страхе обращались в бегство. И должно быть, сама печать смерти не позволяла разбушевавшимся стихиям причинить мне вред. Весь этот кошмар сопровождался оглушительным шумом, в основном состоящим из визга женщин и проклятий мужчин.

Дворцовые стражники попрятались, в ужасе бежала часть магов, министры и советники искали укрытия среди колонн и трупов. И ни один лизоблюд или придворный не осмелился преградить путь Жнецу. Я шёл к трону, как будто меня притягивали прекрасные глаза наложницы, всё ещё не зная, что мне делать с С'лмоном.

Я не знаю, что за заклятие использовал тот самый старый маг, что рассмотрел на мне печать смерти. У самых ступеней трона я внезапно утратил всякую возможность шевелиться, застыв, как муха в янтаре. Старый чародей стоял на ступеньку ниже трона и протягивал ко мне дрожащие от напряжения ладони. Воздух вокруг меня постепенно мутнел, становился всё тяжелее и гуще, будто бы превращаясь в жидкость. Мне уже было тяжело стоять, лёгкое одеяние превратилось в неподъёмные доспехи, а тяжесть почти невесомого меча выламывала руку, но те же чары не давали мне даже изменить позу. Возможно, если бы магу дали завершить начатое, кости переломались бы под собственной тяжестью, а может, до меня сначала добрался бы один из расхрабрившихся придворных, вспомнивших о личном оружии в миг, когда я стал беспомощнее ребёнка. Но в благословенном Ва'аллоне, где магия достигла немыслимых высот, даже уличный мальчишка знает лучший способ помешать магу в его работе.

Прекрасная наложница внезапно оказалась прямо за спиной у мага, поправ все традиции и приличия, предписывающие этим живым украшениям сидеть смирно и безмолвно, ни в коем случае не заслоняя собой лик правителя. Полупрозрачная накидка пала на С'лмона, на миг обнажая тело божественной красоты, вновь скрывшееся от жадных взглядов придворных под волной распустившихся волос. Прежде чем успели вмешаться правитель или другие наложницы, тяжёлая золотая заколка коротко вспыхнула пламенем рубинов и нанесла удар.

Я смог сделать незавершённый шаг, но мне потребовались нечеловеческие усилия, чтобы заставить двигаться почти раздавленное чарами тело. Забыв про меня и про растёкшееся безобидным туманом заклятье, маг медленно повернулся к трону. В его затылке экзотичным гребнем топорщилась заколка.

С оглушительным визгом бросились наутёк остальные наложницы. Грязно и необычно красноречиво ругался правитель, с трудом выпутывающийся из накидки красавицы. И только сама виновница переполоха бесстрашно стояла на своём месте, гордо развернув плечи и глядя только на меня с едва заметной улыбкой, в этот миг, как никогда похожая на статую богини победы.

Маг не успел отомстить своей обидчице. Даже самые короткие заклинания требуют времени для исполнения, а к трону вело лишь семь ступеней. Привычная точность ещё не вернулась ко мне, пришлось бить с размаху, как какому-то наёмнику, но совершенное оружие позволяет даже неумехе творить чудеса. Голова с золотым гребнем отделилась от тела, а я поспешил отвести жадное до крови лезвие, так как красавица наклонилась ко мне.

Поклон превратился в падение, которое я не успел прервать, всё ещё одеревеневший и неловкий. На миг меня опутало ароматное облако волос, но только когда роскошная грудь оказалась у меня на ступнях, я увидел изукрашенную рукоятку ножа правителя между золотистых лопаток женщины. Именно в тот миг я по-настоящему возненавидел С'лмона. Раньше всё зло, что он творил, для меня было только доводами разума. Но на этот раз, всё было слишком личным. Я ведь тоже втайне завидовал счастливому избраннику красавицы.

Говорят, правитель тоже был неплохим бойцом. Мне этого так и не довелось узнать. Между нами больше не было ни чести, ни уважения. С'лмон не успел ни подняться с трона, ни взяться за своё оружие, а я уже вбил свой меч ему в сердце по самую крестовину.

Зрачки правителя распахнулись вратами боли, но он жил! Его руки сжали мои запястья с нечеловеческой силой, и жизнь стремительным потоком потекла из меня.

Сразу стало очень холодно. Как будто раньше я был заполнен пламенем, а теперь его вытягивали из меня, не оставляя ничего, кроме промозглой пустоты. Совсем недавно я мечтал о смерти, но представлял её совсем не так! Не было никакого желания кормить своей жизнью вампира, высосавшего все соки из государства. Из последних сил я выкручивал кисть руки с мечом, проворачивая лезвие в ране, не ставшей смертельной, но, кроме мучительного стона пронзённого правителя, других последствий не было.

Изнемогая от слабости, я опустился на колени у трона, признавая поражение. Всего моего мастерства и магии клинка не хватило, чтобы победить бессмертного. С улыбкой на лице, С'лмон вытянул меч из тела и небрежно отбросил. Те подхалимы, у которых хватило храбрости не сбежать из тронного зала, радостно завопили. А затем безжалостные, раскалённые пальцы вновь впились в меня, вытягивая то немногое, что у меня осталось от обрывков жизни.

Но милосердная смерть не приходила. Последние крохи жизни уже перетекли в правителя, но дыхание не прерывалось, а кровь продолжала свой путь по телу. Просто я вдруг почувствовал себя очень лёгким, готовым отделиться от измученного тела, но что-то мешало мне. Печать Смерти! Печать, наложенная жрецом, которую я до того не замечал и не осознавал, намертво сковавшая мои тело и душу до особого распоряжения богини. Печать обжигала сильнее рук врага, всё ещё не понимающего, почему никак не умрёт упрямый мятежник.