Страница 29 из 70
— Тот же, кто помогал сдавать теорию по первой медицинской, — не остался в долгу Шут, тем не менее, поглядывая на меня обеспокоенным взглядом. А спустя пару мгновений, пока я пыталась не скулить от боли, не ныть, но вдохновенно просвещать общественность на тему собственного словарного запаса, парень не выдержал и вышел из комнаты.
Что бы вернуться со стаканом воды, таблеткой обезболивающего и телефоном. Последнее меня напрягло даже больше, чем сосредоточенное выражение лица Лёши. Потому что я своей едва не отбитой печенью чувствовала, что сейчас начнётся вторая стадия заботы и беспокойства в исполнении друга. Называется она «Позвони ближнему своему и заложи проштрафившегося патологоанатома».
— Нет, — я даже привстала на локтях, что бы тут же рухнуть обратно, пережидая приступ головокружения. — Никаких «Звонок другу» и «Помощь зала», Лёш. Я не хочу никого беспокоить и не собираюсь поднимать шумиху из-за такого пустяка.
— Я даже боюсь спрашивать, что для тебя не пустяк, если перелом носа, сотрясение и грамотное, профессиональное избиение ты не воспринимаешь всерьёз и не считаешь поводом для волнения, — хмуро откликнулся парень, усаживаясь рядом со мной и помогая выпить таблетку. Покрутив телефон в руке, он бросил на меня ещё один недовольный взгляд и всё же начал листать список контактов. — Я позвоню Эльзе. И похрен мне на то, что все узнают про наши трепетные отношения, главное что она единственная, кто способен сейчас вправить тебе мозг!
— Во-первых, — переждав очередной приступ тошноты, я снова вздохнула и решила пожертвовать некоторыми секретами во имя собственного спокойствия. — Во-первых, даже Эльза не сможет меня переубедить, если я сама этого не захочу… А во-вторых, ей нельзя волноваться. Вид избитой подруги со сломанным носом вряд ли можно отнести к категории нормального… Не смотря на то, что эта подруга я.
— Да с ней вроде всё отлично, с чего бы ей волноваться-то нельзя было? — Шут озадаченно хмыкнул, почесав затылок и продолжив пролистывать список контактов. Видимо раздумывая, то ли позвонить Фроз напрямую, то ли написать ей сообщения.
Я только ехидно фыркнула и то, про себя. Мужики иногда такие… Мужики. Пока не скажешь прямым текстом, ни фига ж не дойдёт. И если бы не моё откровенно хреновое состояние, я бы вдоволь позлорадствовала на эту тему. Но увы и ах, избитый организм на яд был не способен. Посему…
Прижав компресс ко лбу посильнее, я мысленно попросила прощения у Эльзы, пожелала терпения Верещагину и пробормотала:
— Лёш, не тормози. По какой причине женщине нельзя нервничать, исключая клинические диагнозы, врождённые заболевания и благоприобретённую невралгию?
Мне было плохо. Мне было очень плохо. Я так отвратительно себя не чувствовала даже после получения диплома и вечеринки в честь этого великого события, когда из обезьянника меня забирал растрёпанный и вусмерть злой Венька.
С которым мы благополучно поцапались, помирились и встретили утро вдвоём, в компании жесточайшего похмелья. И Эльзы. Эльзы, которая ничего не говорила, но её выразительный взгляд пробуждал закопанную на дальнем кладбище собственной души совесть.
Правда, это уже в прошлом. А сегодня у меня болит всё, что можно и что нельзя, но это не уменьшает того удовольствия, с которым я наблюдала за сменой эмоций на лице парня. Недоумение, озадаченность, задумчивость и… Когда верная мысль всё же соизволила прийти ему на ум, Лёшка выпучил глаза от удивления, открывая и закрывая рот. И я бы вдоволь посмеялась над этим…
Но смогла только рвано выдохнуть, пытаясь не делать резких движений:
— Тормоз, блин… Не, Шут, я в курсе что люди состоят на восемьдесят процентов из жидкости… Но в твоём случае не просто тормозной, но ещё и конкретно не долитой!
Шут моё высказывание проигнорировал. Зато, когда справился с шоком, ошарашено протянул:
— О-че-шу-е-еть. А я-то думаю, чего Верещагин такой довольный шастает… Одно пока не понял, поздравить его или посочувствовать нам. Он же ж нам всё, что можно вынесет!
— Эт при условии, что он вообще что-то узнает в ближайшее время, — пробормотала себе под нос, вспоминая твёрдое намерение Эльзы держать оборону до последнего.
Не то, что бы она боялась или Олежек мог дать стрекача, получив культурный шок от открывающихся перспектив, нет. Просто моя отмороженная подруга прекрасно понимала, насколько невыносимым в своей маниакальной заботе станет один конкретный байкер. А так же категорично не желала слышать уже в сотый (если не больше) раз предложение руки, сердца и прочих органов.
Честно, на семейном тотализаторе уже заоблачные ставки пошли и сдаётся мне, кто-то ледяной об этом ну очень прекрасно осведомлён!
— В смысле?! — Лёшка уставился на меня так, словно оживший труп увидел. Не, не спорю, видок у меня — фильмы ужасов нервно курят в сторонке. Сутки на работе, избиение и организм, решивший, что хозяйка вконец обозрела и пора дать ей поваляться на койке дольше обычного, могут украсить кого угодно, но только не меня.
Но до трупа мне всё-таки ещё далековато… Ну я так думаю, по крайне мере.
— Точно тормозная, — хмуро глянув на парня, подавила желание покрутить пальцем у виска. Обезболивающее наконец-то подействовало и теперь меня нещадно клонило в сон. — И явно хренового качества, раз до тебя так пока и не дошло. Объясняю на пальцах. Да, твоя догадка верна. Нет, Верещагин ничего не знает, и его довольный хариус связан скорее с некоторыми обновками у одного из директоров клуба, чем с предстоящим событием. И нет, никто из ваших исключая тебя не знает, так что в твоих же интересах помалкивать… А, и не спрашивать что подарили Харлею. Если жить хочется, конечно же…
— Я щас понял, что ни хрена не понял, — рассеянно провёл рукой по волосам Шут, задумчиво вертя телефон в пальцах. Хмыкнул каким-то своим мыслям и упрямо поджал губы. — Но не уводи меня от темы, трупоманка. Итак, тебя избили. Эльзе звонить нельзя, ей волноваться вредно. Верещагину тоже, иначе Эльза об этом обязательно узнает, а ей волноваться вредно. Остаётся кто-то из банды…
— Шут, — вот уж не знаю, что в моём тоне было такого, но Лёшка вздрогнул, нахмурился и внимательно на меня посмотрел, подобравшись. И болтать перестал, что меня сейчас просто несказанно обрадовало. — Ты. Никому. Не будешь. Звонить. Я не друг, не родственник, не знакомый и даже не сотрудник клуба. Ни одного из них. Мои проблемы, это мои проблемы. И я с ними сама разберусь.
Алексей сжал пальцы в кулаки, отвернувшись и опустив голову. Помолчал немного и очень спокойным тоном осведомился:
— Ты… Ты совсем идиотка что ли, Харон?! Я не пойму, у тебя внеочередной приступ мазохизма нарисовался или заразилась слабоумием от санитаров? Какого икса, игрека и весь грёбанный латинский алфавит ты из себя тут супергерой лежишь, строишь? С лишь чудом не проломленным черепом, сломанным носом и прочими прелестями?! Ты, млять, где мозги свои оставила на хранение или тебе их выбили, а?!
К концу тирады его шипению могли завидовать все королевские кобры мира. А я лежала молча. Лежала, слушала, испытывала чувство вины перед другом, искренне за меня переживающего, и не представляла, на самом-то деле, что мне на это ответить.
Что я ему скажу? Что кому-то в морге приспичило грести бабло с чёрного рынка? Что кто-то облизывался на хлебное место зама, а тут нарисовалась я, вся в белом и на коне? Что выскребшись после смены я имела занятную беседу с лицами тупой криминальной наружности, явно так и не переросшими лихие девяностые? Что меня пока что вежливо и пока что крайне цивильно попросили потеряться, пока меня не потеряли принудительно в ближайшей лесополосе?
Последнюю просьбу и вовсе подкрепили парочкой ударов по почкам. Для лучшего, так сказать, усвоения материала и повышения общей, гражданской сознательности.
Криво усмехнулась, сдвигая компресс со лба на переносицу и пряча катившиеся из глаз слёзы. Знаю, что дура. Знаю, что надо попросить помощи и наплевать на собственную, долбанную гордость. Да блин! Я всё это знаю даже лучше, чем мне сейчас Шут объяснить пытается, пусть и таким… Ентиресным способом.