Страница 27 из 70
— На что спорим, Женечка? — тут же заинтересованно подался вперёд Ивар Захариевич, чуть ли не руки в предвкушении потирая. И глядя на его такое неприкрытое нетерпение пополам с предвкушением, я прямо-таки слышала грохот в собственной голове…
Это печально и категорично рушились все мои нереализованные планы и придуманные способы самоликвидации с вожделенной для многих должности. Что у этого еврея одесского колориту не отнять, так это удивительной способности всегда остаться в выгодном для себя положении. А выиграть спор с собственным подчинённым так и вовсе святое дело, на которое товарищ Блюменкранц положит всё и даже больше. Не в ущерб себе, конечно же…
И исключительно на пользу собственного благосостояния. Однако, в этот раз нашла коса на камень. Я щеголяла своим бараньим упрямством, Захарыч собственным еврейским колоритом. Ему нужен был надёжный зам, мне спокойная и, желательно, долгая жизнь, на прежней, хоть и малооплачиваемой должности!
Потому как пополнять коллекцию жмуриков в холодильнике собственной горячо любимой работы не хотелось от слова совсем. Там одиноко, темно, страшно и боязнь замкнутых пространств просто цвести и пахнуть начинает! Так что сдаваться я была не намерена! Ни за что!
Спор стоял — деревья гнулись. Битва была — эпохальной, сражения — героическими, выражения эпическими, а конструкции — трёхэтажными! И, слава богу, что не матерными, потому как подаренную кем-то несчастную энциклопедию обсценной лексики Ивар Захариевич изучал со всем прилежанием, делая пометки в любимом ежедневнике!
Правда, ему бы это вряд ли помогло. У меня была точно такая же энциклопедия, подаренная доброй Эльзой, да ещё и в расширенном варианте с комментариями и дополнениями. Так что случись чего воистину потрясающее, я не то, что не повторюсь, я даже запнуться ни разу не сумею. Впрочем, эт я отвлеклась немного, пытаясь переварить все аргументы шефа и таки придумать самый эффективный отмазняк от них!
А тем временем то самое эпохальное противостояние зашло в тупик, исчерпав аргументы, запал и воду в графине, к которому подозрительно часто прикладывался заведующий и хоть какую-то аудиторию. Потому как заинтересовавшихся шумом и гамом санитаров снесло с порога угрозой лишения премии и иных жизненно важных органов и частей тела.
Товарищ Блюменкранц терпеть не мог, когда ему мешали сторговаться и заключить выгодную сделку. Посему в ход шли самые страшные угрозы из всех возможных.
— Ладно, — наконец, сдалась я, поднимая руки вверх и признавая своё поражение. После чего озвучила принимаемые условия, скрестив руки на груди и остро сожалея о том, что все действия, придуманные моей вредностью мстительностью подозрительно близко подобрались к не самым приятным статьям того самого УК РФ. — Три недели, Ивар Захариевич. И если по истечению этого срока моя кандидатура всё ещё будет желанна, а я никого всё-таки не убью, пользуясь служебным положением… И не сживу со свету при посильной помощи соседей… Будет вам зам в моём скромном лице. Я даже бумажки обязуюсь вовремя сдавать, писать и не посылать жаждущих получить оные по скромным, но интересным маршрутам. Но если нет… — тут я сделала многозначительную паузу, довольно улыбнувшись во все свои тридцать два зуба. — Если нет, то я благополучно возвращаюсь в объятия родной прозекторской, и больше вы на меня такие приключения не спихиваете! Договорились?
— Женечка, ну я таки уверен, что всё будет просто замечательно, — товарищ Блюменкранц напоминал мне сейчас крокодила, только что заполучившего в свои силки жирную добычу. При этом Ивар Захарович так и не растерял благодушного настроя и источал просто таки отческое добродушие.
Ну и как ему это удаётся, кто бы мне сказал, а?
— А вашу уверенность на бутерброд с маслом не намажешь, — фыркнув, поднялась со стула и протянула шефу руку. — Ну так что, договорились, господин начальник или есть ещё порох в пороховницах для продолжение торгов?
Как на меня глянули… Сколько обиды и оскорбления в лучших чувствах и порывах в том взгляде было… Я даже устыдиться вздумала, ровно секунд на пять. А потом с невозмутимым выражением на лице пожала ладонь заведующему и скрылась из его кабинета с такой скоростью, что только пятки сверкали.
Пока добрейшей души человек, обладавший кольцом всевластия в пределах одного городского морга, не придумал ещё какие-нибудь условия, дополнительные обязанности или ещё что-то из секретного списка изуверских пыток административного масштаба. Знаю я его, дай волю и он не только план на ближайшую пятилетку придумать сумеет, но и каким-то интересным способом заставит тебя это выполнить!
Правда, побег был слегка испорчен, потому как в дверях я столкнулась нос к носу с Усольцевым Николаем Сергеевичем, патологоанатомом высшей категории…
А ещё высшей же пробы сволочизма, амбиций и такого хренового характера, что я по сравнению с ним, очень милая, добрая девочка, с покладистым и оптимистичным характером! Естественно, мы друг друга не любили, сохраняя вооружённый нейтралитет и холодный, вооружённый до зубов мир, прерываемый вспышками конфликтов. Что он хотел от Захарыча мне было не интересно, но выражение лица долговязого, белобрысого гадёныша, действующего на мои нервы на постоянной основе, мне откровенно не понравилось.
Уж больно… Неприятным оно было. И не сулило в будущем никаких оригинальных перспектив. Хороших, кстати, тоже. Но всё это я отметила краем сознания, возвращаясь в своё логово маньяков, морских котиков и не упокоенных канареек. Где меня ждали обнаглевшие санитары, офигевшие бригады труповозок и прочие. милые моему сердцу прелести суровых будней не менее сурового патологоанатома.
Говоря проще… В дурдоме обычный день!
Наверное, именно поэтому звеня ключами и отпирая опять начавший заедать замок, я была преисполнена тоскливых дум о своей тяжкой доли и жаждой банально, просто, по-человечески пожрать. И судорожно пыталась вспомнить, что именно есть в холодильнике из съестного, скидывая ботинки в коридоре и стаскивая пуховик, стараясь не сильно-то шуметь и даже (о чудо) не выедать чужой мозг неподходящими девушке выражениями.
Память на сотрудничество не шла. А когда послышались тихие шаги, отвлекая меня от запутавшихся завязок на тёплой кофте и я соизволила обратить внимание на то, что творится вокруг, способность думать и вовсе отказала напрочь. Потому что…
Потому…
Задумчиво почесала бровь, оставив в покое кофту и поставив челюсть на место. Цокнула языком, склонив голову набок. Вид был… Закачаешься, залюбуешься и пол слюной закапаешь. Одно понять не могу, а с чего такие недетские зрелища да посреди моей квартиры и без всякого стыда и совести?
— Яичница, — брякнул отошедший от удивления язык до того, как я его прикусить-то успела. — Глазунья. С Сосисками. По-моему они даже были почти съедобные…
На меня глянули со смесью недоверия и священного ужаса на прекрасном лице и тут же постарались прикрыть самое ценное, упакованное в дизайнерские труселя милой расцветки и тем самым логотипом Бетмена.
Я оценила, кстати. И вид спереди, и вид сзади и даже вид сбоку, пока это немое чудо, корейского колориту пыталось бочком нырнуть в комнату. Правда, так и не сообразила, с чего его мои пожелания из еды на завтрак так напугать-то умудрились?
Пожав плечами на такое странное поведение Жмурика, бросила сумку на пуфик и отправилась грабить холодильник. В конце концов, на эту красоту я, по ходу дела, ещё не раз полюбоваться успею. А вот урвать кусочек еды, пока сия красота смущается, стыдится, пугается (ну или что он там делает?) и не может составить мне конкуренцию, это дело первостепенной важности.
Зарывшись с головой в недра хранилища продуктов, я не обратила внимания на шум в коридоре. И только вежливое постукивание по дверце, привлекло моё внимание. Усиленно так привлекло. От неожиданности я ударилась затылком о полку, чуть не сделала такую желанную яичницу по-быстрому, банально уровни яйца на пол и возмущённо уставилась на нарушителя спокойствия.