Страница 26 из 70
— Повод есть всегда, — Ивар Захариевич хмыкнул и одёрнул воротник своего халата, кивая в сторону собственного кабинета. — А вот причин увиливать от разговора на серьёзные темы я таки в упор не наблюдаю, Евгения Сергеевна. Так что вперёд, с песней.
— Похоронный марш пойдёт? — тяжко вздохнув, последовала за разогнавшимся начальством, шествовавшим по коридорам морга как ледокол «Арктика» по водам Северного ледовитого океана. Во всяком случае, санитары в разные стороны похлеще осколков льда разлетались, туша сигареты, выкидывая пиво и пряча девушек в ближайшем тёмном углу.
Последним я искренне посочувствовала, потому что в том самом углу притаился местный артефакт неизвестного назначения. В смысле, учебный скелет, изрядно побитый временем, нездоровой психологической атмосферой и интернами со стажёрами в обнимку. Герман был любимцем морга, о нём даже заботились, время от времени полируя тряпочкой. Но не так давно кому-то пришла (и я даже знаю кому и это в кои-то веки не я!) гениальная мысль сделать из бедняги Геры подобие собаки Баскервилей.
Уж где эти энтузиасты раздобыли флуоресцентную краску, как пронесли её в морг и успели сделать своё чёрное дело — история умалчивает. Зато результат их трудов был виден каждому: бедный Герыч пугал нежданных прохожих светящимися глазами, боевой раскраской рёбер и тазовых костей. А ещё добрыми высказываниями на латыни, понятными исключительно медикам.
Что, в общем-то, не особо волновало слишком впечатлительные экземпляры, насмотревшиеся того же «Сверхъестественного» и прочего «типа» мистического мусора. Как сборник хохм приключения братцев ещё можно глянуть, а вот во всём остальном я бы лучше сценариста на наркотики и запрещённые препараты проверила.
Возле кабинета Захарыча, где висела ласковая и добрая табличка «Не влезай — убью!», отобранная у меня Блюменкранцем ещё в пору ученичества и старой, доброй подработки в этом самом морге. К ней кто-то прибил парочку псевдо-настоящих волчьих клыков и маленький брелок-скелетон. Пропустив начальство вперёд, я по привычке щёлкнула по нижней челюсти скелетона и вошла следом, совершенно не представляя, чем может закончиться для меня, сей приватный разговор.
И уж точно, вот совершенно определённо, я не ожидала, что начнут его загадочной фразой с таинственным выражением на лице и демоническим хохотом (пусть и в моих мыслях) на краю сознания:
— Итак, Женечка… Как ты смотришь на должность моего заместителя?
— Как на проклятое самым чёрным чернокнижником место, где не задерживаются дольше года ни одни, даже самые железобетонные задницы, — честно ответила, принимая из рук Ивара Захариевича пузатую чашку с каким-то секретным травяным сбором.
Принюхалась, пытаясь определить, что вошло в состав варева, но не уловив ничего хоть отдалённо знакомого, сделала осторожный глоток. Здраво рассудив, что травить меня не выгодно, а в случае чего кора дуба была где-то в столе. Патологоанатом должен быть как бойскаут и пионер в одном флаконе, готов ко всему и всегда готов!
Чай оказался таким как я люблю: терпким, пряным, с лёгкой горчинкой, оттенённой сладостью цветочного мёда. И зажмурившись, как довольный кошак, я позволила себе насладиться такой вкуснятиной сполна. Заведующий даже не трогал меня, первые минуты три, а потом всё-таки многозначительно кашлянул, возвращая меня из нирваны на суровую землю. Пришлось вздохнуть, с сожалением отставив кружку в сторону и настороженно поинтересоваться:
— А что? Неужто нашёлся новый камикадзе и впереди нас ждут потрясающие своим непотребством гонки на выживание?
Наверное, мне стоило насторожиться и почуять подвох уже от одной доброжелательной и любящей улыбки Блюменкранца. Но я, как те самые пионеры, к которым не имела ну ни малейшего отношения, верила в светлое коммунистическое будущее и надеялась, что всё будет хорошо. Зря…
Ой, как зря-то! И счастливый до неприличия заведующий моргом только уверил меня в этом, когда сообщил:
— Женечка, мы тут посовещались и я решил… В общем, твоя кандидатура рассмотрена и утверждена на должность моего заместителя.
На всякий случай принюхалась к остаткам чая ещё раз. Ткнула указательным пальцем в плавающие чаинки, вытащила одну, поглазела на неё на свет лампы. И осторожно так, как с душевнобольным (благо практики в своё время хватило!), поинтересовалась:
— Ивар Захариевич… А как у вас здоровьице? Нервишки не шалят? Сердечко не сбоит? Желудок там, гастрит, язва, цирроз? Не мучает, нет?
— А шо? — безмерно удивился Блюменкранц, откинувшись на спинку своего кресла и постукивая ручкой по столу. — Я таки настолько плохо выгляжу? Менэ портит всю ауру этот чёртов галстук? Говорил же тёте Розе, не надо дарить такую гадость! Но Софочка была, увы, непреклонна… Видите ли у тёти Розы просто таки шикарный вкус.
— Плюньте тёте Розе в кофе, наличие у неё вкуса явно недоказанный наукой и Британскими учёными факт, — машинально съязвила в ответ. — Ивар Захриевич, скажите честно… Это месть за мои тиранские замашки? За воспитательные меры в адрес обнаглевшего лежбища морских котиков в прозекторской? Или просто неудачная шутка?
— Женечка, побойтесь бога! Какие шутки?! — Ивар Захариевич аж поперхнулся воздухом от возмущения и начал активно жестикулировать руками. — Да когда я таки шутил подобным образом в последний раз, то на утро проснулся женатым, с детьми и тётей Розой в ванной. А мама Циля, моя любимая и обожаемая во всех смыслах тёща заняла стратегический пост наблюдения на кухне. На всей кухне, Женечка! Вы таки видели чехол для танка? А мне такие приходиться на заказ в ателье шить дабы мама Циля и тётя Роза даже не думали возмущаться по поводу мне нечего одеть! Так что нет, никаких шуток!
— Я прям даже не знаю, порадоваться мне таким откровениям или же посочувствовать вам от всей своей чёрной и подлой душонки, — почесав затылок, я всё же понадеялась, что меня пронесёт как фанеру над Парижем.
Потому что я люблю свою работу, я приду сюда в субботу! Но должность зама это такой, извиняюсь, геморрой, который не компенсируется ни повышенным окладом, ни почти нормированным рабочим днём, ни другими возможными плюшками! Да и потом.
Я ведь не шутила, когда про проклятье ляпнула! Нет, там была доля шутки, но именно что доля, и та, мизерная! За два года моей интернатуры сменилось три кандидата как минимум, а ещё три срезало на этапе собеседования. И вот как-то не хочется мне пополнять ряды этой печальной статистики!
— Женечка, неужели вы боитесь какого-то нелепого проклятья? Я вас таки умоляю! Проблема нашего вышестоящего руководства в том, что полевую работу они видели разве что в учебниках, в далёкие студенческие годы и то, во время строительства БАМа, — Ивар Захариевич так экспрессивно всплеснул руками, что только чудом не снёс тяжёлую металлическую рамку с семейным портретом, с краю стола. Побледнел, схватился за сердце, убедился в целостности ценной реликвии и вновь глянул на меня. — Или вы таки испытываете что-то вроде… Страха?
А вот тут я искренне, просто нечеловечески, вот просто до глубины той самой чёрной душонки оскорбилась. На слабо меня, конечно же, брали не в первый раз. И всегда это было безуспешно, коли подобным непотребством изволили заниматься мои обожающие стебаться друзья и недальновидные коллеги. Обычно после таких вот попыток они узнавали о себе много нового и шли, молча, изучать очередной пеший маршрут дальнего путешествия…
Но не в этом случае! Я могу стерпеть всё, кроме сомнений со стороны единственного адекватного и относительно вменяемого человека в нашем морге! И пофиг, что он начальник, еврей и одессит в одном лице! А самое страшное, что Захарыч-то об этом прекрасно осведомлён, вон как довольно лыбиться, ехидна утконосая!
Прям цугцванг какой-то, египетского фараона ему в сожители по гробу! И я бы, может отказалась… Но какая это тогда я-то буду? Если и я, то явно никакая!
— Ивар Захариевич, вы ж меня через неделю сам выпните, — задумчиво протянула, прищурившись и строя коварные планы. — Я ж заноза в энном месте, рот у меня не закрывается, а уважение отсутствует как факт биографии, вместе с совестью отдыхая на Карибах!