Солдат

Помню, я вновь почувствовал глубокую благодарность к провидению, которое много лет назад побудило меня отказаться от должности командира полка'на Филиппинах. Если бы тогда я принял полк, то меня уже не было бы в живых или, в лучшем случае, я находился бы в числе этих изможденных, больных людей.

Приехав в Вашингтон, я зашел к генералу Маршаллу, После первых же слов он задал мне вопрос, поразивший меня как гром.

— Вы не хотели бы стать послом? — спросил он.

Я ответил, что мне никогда не приходилось задумываться над этим, но что само предложение заинтересовало меня.

Тогда Маршалл объяснил, что правительство намерено назначить на ряд важных дипломатических постов в различных странах некоторых крупных военачальников. Меня он собирался послать в Аргентину.

Он послал меня к Дину Ачесону переговорить с ним самим и кое с кем из его помощников, в том числе со Спруиллом Браденом, ведавшим латиноамериканскими странами. Беседовали мы очень долго, я, помню, я особенно коснулся вопроса об оплате: мне было известно о громадных расходах, 'связанных с обязанностями посла, и армейского денежного содержания не хватило бы.

Ачёсон прекрасно это понимал и заверил меня, что из различных фондов я буду дополнительно получать около сорока тысяч долларов в год. Мне, солдату, такая сумма показалась громадной, и, таким образом, эта сторона вопроса была решена. Затем нас принял президент Трумэн, которому я откровенно высказал свое мнение.

— Я не хочу, чтобы меня принимали за кого-то другого,— сказал я.— Я только солдат и нс собираюсь выдавать себя за дипломата.

Президент рассмеялся.

— Не могу себе представить, генерал,— возразил он,— чтобы вы заработали три генеральские звезды, не обладая хоть в какой-то мере дипломатическими способностями. А нам как раз и нужен здравомыслящий человек. Когда же дело дойдет до различных тонкостей;* например, до экономики и других подобных вещей, вам помогут советники. А хороших советников, надеюсь, вы подобрать сумеете.

Разговаривая с Ачесоном и Браденом, я обнаружил, что их взгляды на характер дипломатических отношений с Аргентиной диаметрально противоположны моим собственным, и поэтому червь сомнения упорно точил меня. Я считал, что в латиноамериканских странах, правительства которых находились под «ильным влиянием военных, нам необходимо было поддерживать самую тесную связь с их войсками, флотом и авиацией. Нам следовало обеспечить их необходимой боевой техникой, направлять к ним свой личный состав, который учил бы их применению этой техники в бою и руководил бы боевой подготовкой их войск. Но нам нужно было всячески избегать вмешательства во внутренние дела латиноамериканских стран, так как это неизбежно привело бы к ухудшению наших взаимоотношений с ними. Больше того, они могли бы попасть под влияние некоторых других государств, возможно, наших вероятных противников, подобно тому как до войны Аргентина пошла на сближение с Германией, занимавшейся обучением ее войск. Однако деятели государственного департамента, разбиравшиеся в таких вопросах лучше меня, думали иначе. По их словам, подобная политика привела бы к укреплению власти диктаторов, предоставив им хорошо обученные войска для нападения на соседние государства.

Приятный и непринужденный разговор с Трумэном, несмотря на все его ободряющие замечания, обеспокоил меня. Я начал бЬяться, не зашел ш я слишком далеко, не связал ли себя обещаниями,

После бессонной ночи, проведенной в размышлениях над этим вопросом, я снова направился к человеку, мнение которого для меня было превыше всего,— к генералу Маршаллу. Я попросил его откровенно выразить свое мнение. Желает ли он, чтобы я пошел на подобную работу? Если да, то я немедленно дам свое согласие, несмотря на вес дурные предчувствия. Если же я вправе принять решение сам, то я отклоню это предложение. Генерал посоветовал мне действовать по собственному усмотрению. Итак, я мог решать сам.

Послом я так и не стал, но считаю, что поступил совершенно правильно. В то время я наверняка разошелся бы во мнениях с рядом руководящих деятелей государственного департамента, поскольку по аргентинскому вопросу, как я уже отмечал, их точка зрения была диаметрально противоположна моей. Действуя по их указаниям, я не смог бы добиться решения такой неотложной проблемы, как улучшение отношений между США и Аргентиной, хотя в то время я считал эту задачу выполнимой. Если бы я стал послом в Аргентине, вся моя последующая карьера сложилась бы совсем по-иному.

Отказавшись от назначения, я несколько дней был свободен, пока, наконец, генерал Маршалл, всегда вдумчивый и внимательный, нс вызвал меня к себе.

— Итак, вы отказались,— сказал он.— Ну что ж, я предложу вам другую должность. Хотите снова вернуться в Европу и командовать войсками на Средиземноморском театре военных действий?

— О, сэр, эту должность я принимаю без всяких колебаний,— ответил я,— так как она связана, с командованием войсками. Лучшего назначения мне не нужно.

В Италию я летел со всеми удобствами, один, на недавно переоборудованном самолете В-17, заказанном моим предшественником генералом Мак-Нсрпи для своего штаба. Летели мы по южному маршруту через Бермудские и Азорские острова, затем через Касабланку. Лишь приземлившись на конечном пункте, я узнал, что мы причинили немало беспокойства обслуживающему персоналу на земле во время перелета по одному из участков нашего маршрута. У нас вышла из строя радиостанция, и мы не могли сообщать о ходе нашего перелета. Поэтому нас начали было считать без вести пропавшими и собирались послать самолеты на розыск.

Штаб находился в Казерте, севернее Неаполя. Он расположился здесь вскоре после того, как моя 82-я воздушнодесантная дивизия заняла этот тихий городок. Верховным главнокомандующим союзными силами на Средиземном море был английский генерал сэр Вильям Морган, и я стал не только командующим американскими войсками на Средиземноморском театре, но я его заместителем. Это было очень приятно. Вскоре я полюбил Вильяма Моргана, и между нами завязались тесные дружеские отношения. ;

Вскоре мне пришлось заняться неблагодарным делом — сокращением наших грандиозных вооруженных сил. В Соединенных Штатах все настойчивее стало звучать требование «вернуть ребят Fra родину», и мы, не долго думая, приступили к безрассудной демобилизации одной из величайших армий мира — американской армии, сделавшей все для того, чтобы поставить на колени немецкую, итальянскую и японскую армии. За эту позорную демобилизацию нам пришлось расплачиваться дорогой ценой в послевоенные годы, и последствия такого необдуманного поступка еще долго будут сказываться.

Право на демобилизацию определялось, конечно, по количеству очков. Нели у военнослужащего набиралось достаточно много очков —за службу за океаном, за участие в боях, за награды, за число иждивенцев,— он подлежал отправке на родину на основании прямого приказа из Вашингтона. Как бы остро ни нуждалась в таком - военнослужащем его часть, командир вынужден был освобождать его от должности и направлять домой.

Одним из результатов подобной демобилизации оказалась утрата различного имущества па целые сотни миллионов долларов просто из-за отсутствия личного состава для охраны. Для обнищавших итальянцев любой предмет представлял определенную ценность, и бороться с воровством было невозможно. Итальянцы воровали даже мешочки с пороховыми зарядами для крупнокалиберных артиллерийских систем, высыпали из них порох, а из шелковой ткани шили рубашки.

Главной моей задачей в то время было не только охранять государственное имущество, по и заботиться о поддержании дисциплины и боевого духа, которые с каждым днем падали все ниже и ниже после ухода из

армии костяка личного состава. Командовать людьми стало очень тяжело. Домой уезжали закаленные в боях солдаты, а на смену им прибывали немногочисленные пополнения, состоявшие из людей совсем иного склада. Воевать они начали поздно. «Очков» у них не было, и за океан их. отправили дослуживать свой срок. Им тоже хотелось поскорей сбросить с себя военную форму и вернуться к гражданской жизни. Поэтому служба их мало интересовала. •